М. Д. ПРИСЁЛКОВ КАК ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ИСТОРИИ КИЕВСКОЙ РУСИ
Андрей Юрьевич Дворниченко
Жизнь Михаила Дмитриевича Присёлкова — крупного и интересного ученого целиком связана с Санкт-Петербургом и его университетом — старейшим в России учебным заведением, чьи традиции живы и поныне.
Родился М. Д. Присёлков 7 сентября 1881 г. в Петербурге в семье протоирея Пантелеймоновской церкви. Особого достатка в семье не было и мальчику пришлось работать — заниматься репетиторством — с 14 лет. [1] В 1899 г. он закончил 3-ю Петербургскую гимназию и поступил на историко-филологический факультет университета. В 1903 г. он был «оставлен по кафедре русской истории», однако в 1907 г. предпочел другую специализацию — историю русской церкви, перейдя на соответствующую кафедру. В то же время он стал преподавать в Психоневрологическом институте и на Высших женских курсах.
С 1905 г. мощное влияние на М. Д. Присёлкова начинает оказывать Алексей Александрович Шахматов. В истории мировой науки мало столь ярких имен. Огромен вклад Шахматова в самые разные области филологических и исторических наук, но поистине уникален — в изучение древнерусского летописания. Напомним читателю, что летописи это та разновидность древнерусских нарративных источников, которыми мы совершенно справедливо гордимся. Дело в том, что при общей бедности Источниковой базы отечественной истории семейство летописей, обширное и разветвленное, содержит огромную информацию по начальной истории, является интереснейшим памятником литературы и ментальности Древней Руси. Есть, правда, одна сложность: древнейшие летописи относятся к XIV—XV вв. и еще более позднему времени. Вот откуда искус и сейчас у многих горе-ученых поставить под сомнение аутентичность летописания, а заодно и восточнославянскую историю времен Киевской Руси (IX — начало XIII в.).
Однако истинно научная исследовательская мысль уже несколько столетий самоотверженно старается разобраться в том, что такое летописи, как они составлялись, что они могут рассказать о древнерусской истории.
1. ПФАРАН. Ф. 133. On. 1. Д. 554. Л. 38-40.
223
Одним из первых в ряду ученых-летописеведов стоит имя Августа Людвига Шлёцера, который в конце XVIII—начале XIX в. увлеченно занимался русскими летописями и установил, что это весьма сложные письменные памятники. Немецкий ученый, служивший в Российской Академии Наук, отдал должное летописной работе знаменитого Нестора, но был одержим заведомо невыполнимой задачей: в «геологических» летописных наслоениях отыскать «очищенного», первоначального Нестора.
Уже в середине XIX в. М. П. Погодин и К. Н. Бестужев-Рюмин своими работами показали, что летописи — гораздо более сложный памятник, чем это казалось Шлёцеру. Ученые стали раскладывать древний летописный текст на отдельные сказания, годовые записи, заметки, другими словами, на те источники, которые, как они считали, предшествовали летописному своду. Однако такое разложение текста не давало представления о цельной картине летописания, летопись представляли как механическое объединение разнородного материала.
Великий А. А. Шахматов внес принципиальные новации в летописеведение. В своих трудах он подверг тщательному исследованию огромный рукописный фонд летописей, выработал сравнительно-текстологический метод исследования летописных текстов и составил схему русского летописания, которая в своей основе так и не была пересмотрена в двадцатом столетии. Более того, можно со всей ответственностью заявить, что труды Шахматова — вершина в изучении древнерусского летописания. Его метод — «блестящее соединение текстологического анализа массового материала летописных списков с логически-смысловым, историческим анализом летописей». [2] Такую высокую оценку Шахматову дали советские ученые, несмотря на то что должны были клеймить его за «игнорирование классового подхода в истолковании летописей как источника». [3]
Великий ученый на всю жизнь стал учителем и наставником Михаила Дмитриевича, о чем свидетельствуют не только научные труды последнего, но и их переписка. [4] Судя по ней, визиты к Шахматову обычно делались не в одиночку, а вместе с еще двумя друзьями: В. Н. Бенешевичем и М. Р. Фасмером, крупными специалистами в области славянской истории и филологии. Они в шутку именовали себя «тремя мушкетерами».
Сближали их и политические взгляды, впрочем, не столь важные для характеристики М. Д. Присёлкова, так как войти в политику он никогда не стремился. Его отношение — это либерализм самого широкого толка, не только недовольство крайностями режима, но вера в возможность его изменения. Отсюда — приветствие Февральской революции и, по всей видимости, холодное отношение к Октябрьской.
Главным в жизни М. Д. Присёлкова, как и всякого настоящего ученого, была наука. В 1913 г. были опубликованы «Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв.». Эта книга — результат творческой переработки схемы Шахматова.
2. Буганов В. И. Отечественная историография русского летописания: Обзор советской литературы. М., 1975. С. 23.
3. Там же. С. 5.
4. СФА РАН. Ф. 134. Оп. 3. Д. 1237.
224
19 января 1914 г. состоялась защита магистерской диссертации, которая проходила весьма бурно. В ходе ее выступило 7 человек, оспаривавшие многие выводы и наблюдения автора диссертации. [5]
После защиты диссертации М. Д. Присёлков обратился к теме, которую ему рекомендовал А. А. Шахматов: ханские ярлыки русским митрополитам. Эту работу он посвятил «Алексею Александровичу Шахматову в знак глубокого уважения и живой благодарности». [6]
Ярлыки — публично-правовые акты, которые выдавались монгольскими ханами. Княжеские ярлыки до нас не дошли, поэтому тем больший интерес представляют ярлыки ханов, выданные им русским митрополитам в XIII—XIV вв. Ярлыки изучаются в отечественной историографии уже более ста лет, и работа М. Д. Присёлкова — важный этап на пути их изучения. [7] Как видим, эта работа находилась на пересечении двух важнейших тем, интересовавших ученого: истории церкви и источниковедения.
Особая тема: Присёлков — преподаватель. Он преподавал и в высшей, и в средней школе, писал учебники. Например, в 1915 г. был издан учебник по русской истории для VII—VIII классов мужских гимназий и VII класса реальных училищ. Впрочем, в революционные и послереволюционные годы условия для преподавательской работы были не очень благоприятными: шла постоянная ломка и видоизменение прежних структур. С 1917 г. М. Д. Присёлков — доцент, с 1919 г. — профессор университета. Побывал он и деканом факультета общественных наук (ФОН) ЛГУ — плода перестройки высшей школы того времени. Жизнь в Петрограде была чрезвычайно тяжелой.
В 1920 г. в возрасте всего 56 лет скончался кумир Присёлкова — А. А. Шахматов. Присёлков выступил на заседании, посвященном его памяти, а в 1922 г. издал свою первую специальную работу, посвященную истории древнерусского летописания. [8] Уже в этой статье он ставит перед собой фантастическую, на первый взгляд, задачу: реконструировать текст сгоревшей в 1812 г. Троицкой летописи. Эта летопись была среди тех бесценных памятников древнерусской письменности, которые погибли в грандиозном пожаре Москвы во время войны с Наполеоном. В 1920-е годы выходит еще ряд работ, посвященных летописанию. Планов было еще больше, но в 1929 г. ученый вынужден был покинуть университет, где, видимо, сложилась тяжелая для него атмосфера: ему не могли забыть его «кадетское» прошлое, участие в Соборе православной церкви, избравшего не любимого властью патриарха Тихона (хотя ученый участвовал в Соборе в качестве представителя кафедры истории церкви университета). Присёлков перешел в историко-этнографический отдел Русского музея.
Но это не спасло его от карающей руки советской власти. Он проходит по «делу Платонова». Постановлением тройки в феврале 1931 г. Присёлков был осужден к 10 годам лишения свободы. [9] Срок он отбывал в
5. Отчет о магистерском диспуте М. Д. Присёлкова // Науч. истор. журн. 1914. Т. И. вып. 1 (3). С. 133—137. Подробнее об этом диспуте: Лурье Я. С. Михаил Дмитриевич Присёлков — источниковед // ТОДРЛ. М.; Л., 1962. Т. 18. С. 465—466; Вернадский Г. В. Из воспоминаний // Вопр. истории. 1995. № 1. С. 139—140.
6. Присёлков М. Д. Ханские ярлыки русским митрополитам. Пг., 1916.
7. Каштанов С. М. Из истории русского средневекового источника. Акты X—XVI вв. М., 1996. С. 81—82; Кривошеев ІО. В. Русь и монголы. СПб., 1999. С. 271.
8. Присёлков М. Д. Летописание XIV в. И Сб. статей по русской истории, посвящ. С. Ф. Платонову. Пг., 1922.
9. Лурье Я. С. Предисловие//Присёлков М. Д. История русского летописания XI—XV вв.СПб., 1996. С. 11.
225
исправительно-трудовом лагере в должности счетовода. Постановлением Коллегии ОГПУ в 1932 г. он был лишен права проживания в ряде населенных пунктов страны. Так ученый оказался в роли бухгалтера в городке Галиче. Упорное заступничество друзей помогло ему в 1935 г. перебраться в Ленинград. [10]
Важное значение для развития исторической науки в нашей стране имело известное Постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 16 мая 1934 г. об историческом образовании, отмечавшее отвлеченный, схематический характер как школьных учебников по истории, так и самого обучения.
В сентябре 1934 г. на основании данного постановления были воссозданы исторические факультеты в Московском и Ленинградском университетах. Оказались теперь востребованными и «буржуазные» специалисты, среди которых оказался и М. Д. Присёлков, ставший сотрудником кафедры истории СССР. Присёлков вел практические занятия по истории СССР, занятия по палеографии и уникальный специальный курс по истории русского летописания. [11] Замечательный преподаватель, он пользовался большой популярностью среди студентов. Привязанность эта была взаимной — не случайно профессор посвятил главный труд своей жизни — «Историю русского летописания» студенчеству Исторического факультета Ленинградского государственного университета.
Первая докторская диссертация по русской истории, защищенная на историческом факультете Ленинградского университета после 1918 г. (когда защищал свою диссертацию А. Е. Пресняков), была подготовлена М. Д. Присёлковым. Называлась она: «История русского летописания XI—XV вв.» и публичная защита ее состоялась 28 июня 1939 г. [12] Как отметил один из официальных оппонентов — профессор С. Н. Валк, — работа М. Д. Присёлкова, подводящая итоги целому этапу в изучении русского летописания, связанному с трудами А. А. Шахматова, по справедливости может быть отнесена к числу крупнейших достижений исторической науки конца 1930-х годов. Высокую оценку представленного сочинения дали и два других официальных оппонента: академики Б. Д. Греков и С. П. Обнорский.
Это был подлинный триумф ученого. Академик С. А. Жебелёв счел необходимым подчеркнуть неординарный характер этой защиты, расценив ее как «до известной степени гражданский подвиг» М. Д. Присёлкова. [13] Действительно, положение 58-летнего ученого было непростым. По-прежнему ему грозил арест. Именно тогда был арестован, а в начале 1938 г. расстрелян один из «трех мушкетеров» — В. Н. Бенешевич.
И все-таки судьба благоволила Михаилу Дмитриевичу в лице поднимавшегося круто в гору Б. Д. Грекова. Назначение в 1939 г. директором Института истории АН СССР в Москве ребром поставило вопрос о его преемнике на историческом факультете Ленинградского университета и на кафедре истории СССР. Вполне возможно, что Греков способствовал успешной защите Присёлкова. Как бы то ни было, едва только переезд Грекова в Москву стал свершившимся фактом, заведование кафедрой (март 1940 г.) сразу же перешло к М. Д. Присёлкову. А вскоре он стал и деканом
10. См. подробнее: там же. С. 12.
11. ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 12. Д. 1193. Л. 2, 3.
12. Там же. Л. 1 —14.
13. Там же. Л. 58.
226
исторического факультета, заметим, первым и последним беспартийным деканом исторического факультета ЛГУ за все годы советской власти.
Это были весьма плодотворные в научном плане годы. За это время он издал свой основной труд по истории летописания — докторскую диссертацию, [14] ряд статей об отдельных летописях, важнейшие труды А. А. Шахматова — «Обозрение русских летописных сводов XIV—XVI вв.» и второй том другого труда великого ученого — «Повесть временных лет», завершил реконструкцию Троицкой летописи и осуществил научное издание Радзивиловской летописи.
Как видим, простое перечисление этих работ занимает много места, но нужно иметь в виду, что за каждым названием стоит титанический труд. Если Жебелёв считал защиту Присёлкова «гражданским подвигом», то реконструкцию Троицкой летописи (свод 1408 г.) можно считать «научным подвигом». М. Д. Присёлкову удалось путем сличения выписок H. М. Карамзина и ряда летописных сводов восстановить летопись, послужившей основой для многих других. Эту летопись, сгоревшую в пожаре Москвы 1812 г., Карамзин назвал Троицкой. Судя по всему, создание ее связано с деятельностью митрополита всея Руси Киприана, чья церковная власть распространялась как на восточные русские земли, еще зависимые от Орды, так и на западнорусские земли, подвластные Литве. К сожалению, первоначальная работа М. Д. Присёлкова о Троицкой летописи не сохранилась, да и окончательный вариант был издан через много лет после его смерти. [15] Надо согласиться с Я. С. Лурье в том, что работу над восстановлением Троицкой летописи следует продолжить, а не оставлять без внимания, как делают некоторые исследователи, игнорируя реконструкцию ученого. [16] Впрочем, прав Лурье, считая, что необходима реконструкция еще ряда сводов — протографов.
Внезапно все оборвалось. В конце 1940 г. на шее у М. Д. Присёлкова образовалась опухоль, которая оказалась злокачественной, а уже 19 января 1941 г. ученый скончался. Аспирант 1941 г., впоследствии один из крупнейших знатоков русского средневековья А. Г. Маньков записал в своем дневнике: «Похороны М. Д. Присёлкова... лицо его было неузнаваемо. И чем менее был он похож на себя, тем дороже была память о нем, об этом простом, теплом, умном, веселом и большом человеке, встретится с которым всегда было приятно, один смех которого действовал подобно лучу весеннего солнца.
Затем выносили, везли на кладбище. Там закопали невдалеке от могилы А. А. Шахматова, согласно последней воле М. Д. Воткнули простой деревянный крест, обложили могилу металлическими венками, надрезали шелковые ленты на них, чтобы не украли, и разошлись...». [17]
Здесь нет возможности анализировать вклад М. Д. Присёлкова в отечественное летописеведение. Для этого нужна отдельная работа [18], тем более,
14. Присёлков М. Д. История русского летописания XI—XV вв. Л., 1940. (2-е издание — 1996 г.).
15. Присёлков М. Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950.
16. Лурье Я. С. Предисловие // Присёлков М.Д. История русского летописания XI—XV вв. СПб., 1996. С. 28.
17. Маньков А. Г. Дневники тридцатых годов. СПб., 2001. С. 298—299.
18. Краткая характеристика и оценка работ М. Д. Присёлкова в области изучения русского летописания дается Я. С. Лурье (Лурье Я. С. Предисловие. С. 16—28).
227
что после смерти творчеству Присёлкова повезло еще меньше, чем при жизни. Ряд его работ был утерян во время блокады Ленинграда. Первые же попытки оценить его творчество теперь стали раритетом своеобразного, довольно зловещего для исторической науки периода советской истории. В начале 1950-х годов появились статьи о А. А. Шахматове и М. Д. Присёлкове как «буржуазных источниковедах», создававших «антимарксистские схемы» и обеднявших русскую культуру, сводя на нет «ее самостоятельность, оригинальность и прогрессивные черты». [19]
Историография, правда, уже довольно скоро все расставила на свои места. Основные принципы современной текстологии в значительной степени основываются на их методе, их трудах. [20] Речь идет именно о методе Шахматова—Присёлкова. Работу Присёлкова отнюдь нельзя, как это иногда делают, трактовать в качестве облегченного толкования и объяснения великого, но недоступного Шахматова. Дескать, как по брошюре Каутского можно изучать «Капитал» Маркса, так и по книге Присёлкова можно изучать Шахматова.
Отнюдь нет. Присёлков развил и углубил метод Шахматова, сделал столько самостоятельных наблюдений и выводов, что возникла яркая обобщенная картина летописания средневековой Руси. Вот почему не вызывает удивления высокая оценка вклада Присёлкова в летописеведение в современной исторической литературе. «При изучении истории летописания особенно полезны, на наш взгляд, труды М. Д. Присёлкова и Д. С. Лихачева», — писал знаток отечественной историографии А. Л. Шапиро. [21] Один из крупнейших специалистов в области летописеведения Я. С. Лурье, подчеркивая огромное значение работ Присёлкова, отмечает, что общая схема истории летописания, предложенная Шахматовым и Присёлковым, выдержала испытание временем. [22]
Только что прочитанная книга, относится к одному из направлений в творчестве М. Д. Присёлкова. Церковно-политической историей Киевской Руси ученый интересовался в молодые годы. Истории церкви и связанным с нею русско-византийским отношениям был посвящен целый ряд его работ в 1910-е годы XX в. Хотя интерес к этой теме он сохраняет на протяжении всей своей жизни. С этой темой связаны статья 1923 г. [23] и последняя прижизненная публикация ученого, которая была своего рода итогом в источниковедческом плане изучения этой темы. [24]
Каков круг тех гипотез, которые выдвигает и старается обосновать автор? Внимательное изучение русской истории до введения христианства на Руси и самого крещения позволяет ему выдвинуть тезис о подчинении древнерусской церкви до 1037 г. болгарской Охридской архиепископии.
19. Будовниц И. У. Об исторических построениях М. Д. Присёлкова // Исторические записки. М., 1950. Т. 35. С. 199—231; Пашѵто В. Т. А. А. Шахматов — буржуазный источниковед // Вопр. истории 1952. № 2. С. 47—73.
20. См.: Лихачев Д. С. Текстология: на материале русской литературы X—XVII вв. 2-е изд. Л., 1983. С. 356—403.
21. Шапиро А. Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. М., 1993. С. 5.
22. Лурье Я. С. Две истории Руси XV века. СПб., 1994. С. 11—12.
23. Присёлков М. Д. Борьба двух мировоззрений // Россия и Запад: Исторический сборник / Под ред. проф. А. И. Заозерского. Пг., 1923. T. 1.
24. Присёлков М. Д. Киевское государство второй половины X в. по византийским источникам // Учен. записки ЛГУ. Сер. истор. наук. 1941. Вып. 8. С. 213—246.
228
Именно отсюда принял церковную иерархию князь Владимир, что подтверждается и летописными известиями о первых киевских митрополитах. Киевская церковь времени охридского господства состояла из трех епископий: Киевской, Новгородской и Белгородской. С переходом Охридской патриархии под власть Византии и русская церковь вступила «в политическое обладание Византии».
Один из героев научного повествования Присёлкова — Киево-Печерский монастырь. Это выдающееся явление древней восточнославянской истории и духовности. Помню свои впечатления от монастыря, когда нас студентов-историков привезли с берегов Невы на брега Днепра. Помню видные издали купола, желтую листву, упавшую на могилы Искры и Кочубея, важных ворон, разгуливающих возле церкви, таинственные пещеры... Бродили по монастырю, читали «Патерик», живо представляя всех этих людей с их страстями, что не изменились и за несколько столетий...
Присёлков анализирует начальную историю Киево-Печерского монастыря... «Нельзя признать историю его достаточно изученною, и исследователям предстоит, может быть, еще не один раз вернуться к изучению и оценке этого незаурядного явления Киевской жизни XI—XII веков». [25] Сила его анализа в том, что ему с помощью новейших источниковедческих методов удается пробиться сквозь благочестивую легенду, сквозь темноту прошедших времен.
Ученого увлекает образ Никона — «незаурядного деятеля, с большой энергией, смелостью, широким взглядом на церковь, на государственные вопросы». [26] Наблюдая за жизнью Никона, М. Д. Присёлков вслед за А. А. Шахматовым считает его автором свода 1073 г. Этот факт стал узаконенным, вошел в учебники и справочную литературу. [27] Впрочем, не все согласны с такой постановкой вопроса. Не так давно исследователь древнего русского летописания В. К. Зиборов писал о том, что данных о какой-либо литературной работе Никона нет. [28]
Еще больше сомнений вызывает другая смелая гипотеза Присёлкова: совмещение в одной личности Никона и знаменитого Илариона. Еще в статье 1911 г. ученый обратил внимание на то, что конец жизни и деятельности Илариона, первого митрополита из русских и поставленного на митрополию русскими, а не константинопольским патриархом, остается загадочным, в то же время, мы ничего не знаем о начале деятельности Никона. Присёлков высказал догадку, что Никон — это Иларион, постригшийся в монахи под именем Никона. [29] Догадка эта была включена им и в «Очерки...», а также в научно-популярную книгу, изданную в 1920-е годы. [30]
25. Присёлков М. Д. Киевское государство... С. 165.
26. См. наст, изд.: С. 104.
27. Творогов О. В. Никон (Великий) // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. Л., 1987. С. 279—281.
28. Зиборов В. К. О летописи Нестора. Основной летописный свод в русском летописании XI в. СПб., 1995. С. 52.
29. Присёлков М. Д. Митрополит Иларион — в схиме Никон — как борец за независимую русскую церковь: Эпизод из начальной истории Киево-Печерского монастыря // Сергею Федоровичу Платонову ученики, друзья и почитатели. СПб., 1911. С. 188—201.
30. Присёлков М. Д. Нестор-летописец: Опыт историко-литературной характеристики. Пг., 1923. С. 19—23.
229
Большое место в книге Присёлкова занимает анализ острой борьбы с переменным успехом между Печерским монастырем, киевскими князьями и митрополитами-греками. Эта борьба изобилует неожиданными поворотами, всякого рода интригами, «идеологическими» спорами.
В интересной статье о борьбе двух мировоззрений в русской церкви, автор поддерживает идею Н. К. Никольского об особом характере русского христианства X—XI вв. — свободном от аскетического ригоризма. В трактовке М. Д. Присёлкова эта идея приобретает еще более убедительный характер, так как опирается на монографическое исследование ученого. На основе анализа «Памяти и похвалы кн. Владимиру» Иакова мниха, «Слова о законе и благодати» Илариона и других памятников Присёлков делает вывод о долгом бытовании на Руси «жизнерадостного» христианства: «Жизнерадостное и торжествующее христианское мировоззрение, которое ярко засвидетельствовано памятниками нашей ранней письменности и зарисовано в житийном лике кн. Владимира, очень прочно было усвоено первыми христианскими поколениями на Руси, и при первых князьях-христианах сложилось и закрепилось в общем укладе христианского княжьего быта, устойчиво прожившем почти два века». [31]
Впрочем, оригинальные и интересные идеи, высказанные ученым, многочисленны. Пожалуй, еще важнее, как, на каком основании он их созидал. И здесь надо подчеркнуть мастерский источниковедческий анализ М. Д. Присёлкова. «Если историк, не углубляясь в изучение летописных текстов, произвольно выбирает из летописных сводов разных эпох нужные ему записи как бы из нарочно для него заготовленного фонда,., то этим он, с одной стороны, обессиливает запас возможных наблюдений над данным источником,.. а, с другой стороны, при этом историк нередко может попасть в то неловкое положение, что воспримет факт неверно...», — так писал исследователь о неправильном подходе к источнику. В последние десятилетия в нашей историографии те или иные источниковедческие экскурсы стали правилом хорошего тона, но как часто они носят формальный характер! Историк рефлексирует в источниковедческом жанре, заранее снимая с себя обвинения в отсутствии «источниковедения» в его работе, а затем уж приступает к собственно историческому труду. Для Присёлкова источниковедческие и исторические наблюдения были слиты воедино, более того, источниковедческие штудии для него — инструментарий для исторических построений во всей их конкретике.
Так, противопоставление двух мировоззрений и фактически двух периодов в истории древнерусской церкви строится на противопоставлении «Памяти и похвалы» Иакова мниха и «Слова» митрополита Илариона, с одной стороны, и восстановленной А. А. Шахматовым «Корсунской легенды» — с другой.
В своей последней работе «Киевское государство...», опубликованной посмертно, ученый весьма критически относится к древнейшей русской летописи и анализирует русскую историю на основе византийских источников. Присёлкова упрекали за «недооценку значимости русских источников» [32], чрезмерное доверие иностранным свидетельствам, не замечая, что
31. Присёлков М. Д. Борьба двух мировоззрений // Россия и Запад: Исторический сборник / Под ред. проф. А. И. Заозерского. СПб., 1923. С. 54—55.
32. Липшиц Е. Э. Русь и Византия // Советская историография Киевской Руси. Л., 1978. С. 201.
230
недоверие-то это в высшей степени конструктивное, позволяющее использовать гораздо более эффективно как раз материалы летописи. «Если «Повесть временных лет», как и предшествовавшие ей летописные своды, в своем повествовании о древнейших судьбах Киевского государства IX— начала XI в. оказывается для нас теперь источником искусственным и малонадежным, то изучение тех точек зрения и тенденций, которыми руководились летописатели конца XI—начала XII в. при изложении и группировке фактов по начальной истории Киевского государства, может и должно дать нам драгоценный материал для понимания событий и их оценок поры составления киевских летописных сводов, т. е. конца XI—начала XII в.». [33] Именно благодаря такому подходу Присёлков в своей статье делает интереснейшие выводы, впоследствии полностью подтвержденные исторической наукой: большая роль Тмуторокани в древнерусской истории; [34] вывод о делении Киевского государства на две части: внешнюю Русь и Русь внутреннюю, или коренную; [35] огромная роль «воев» — городских ополчений — в политической и военной истории Киевской Руси, которые превалировали над княжескими дружинами. [36]
«Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв.» Присёлкова, как всякое талантливое произведение, тут же вызвала дискуссию. Прозвучали весьма резкие суждения в адрес его гипотез, причем критиковалась и сама шахматовская методика исследования. [37] Не остался в стороне и сам Шахматов, который подверг критике Присёлкова за постоянное использование им шахматовских реконструкций летописного текста в ущерб сохранившимся летописным текстам. [38] Нашлись, впрочем, и защитники концепции М. Д. Присёлкова. Один из крупнейших в нашей историографии знатоков Киевской Руси А. Е. Пресняков говорил в своих лекциях о работе Присёлкова, что «...это единственный труд, в котором сделана серьезная попытка разрешить историческую загадку болгарских основ нашей древней киевской культуры в связи с ранней историей русской церкви»; «...его построения впервые дают некоторую возможность понять, что же, собственно, произошло в церковных делах при Ярославе». [39]
Выдающийся украинский историк М. С. Грушевский писал: «...история церковных отношений киевского периода до чрезвычайности бедна историческими данными. По самым основным вопросам — основание митрополии, епархий... и т. п. — мы нигде не имеем сколько-нибудь близких по времени известий, и эти громадные пробелы только отчасти заполняются
33. Присёлков М. Д. Киевское государство... С. 216.
34. В последние годы об этом ярко и плодотворно писал петербургский ученый А. В. Гадло.
35. В последующие годы эту идею плодотворно развивали М. Н. Тихомиров, А. Н. Насонов и Б. А. Рыбаков (Советская историография Киевской Руси. Л., 1978. С. 137—138).
36. Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980.
37. Завитневич В. 3. [Рец. на кн.:] М. Д. Присёлков. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—XII вв. СПб., 1913. 414 с. // Труды Киевской духовной академии. 1914. № 4. С. 628—651; Пархоменко В. А. Три момента начальной истории русского христианства: Игорь Старый, Владимир Святой и Ярослав Мудрый (По поводу нового исследования М. Д. Присёлкова) // ИОРЯС. СПб., 1914. T. XVIII, кн. 4. С. 371—380.
38. Шахматов А. А. Заметки к древнейшей истории русской церковной жизни // Науч. истор. журн. 1914. T. II, вып. 2 (4). С. 30—61.
39. Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Руси: Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993. С. 351, 357.
231
известиями или гаданиями позднейших писателей». [40] При этом историк отмечал, что книга Присёлкова является крупной попыткой развить мысли, высказанные А. А. Шахматовым.
Но каково же место книги Присёлкова в отечественной историографии в целом? Историю церкви в древнерусский период у нас в стране стали изучать очень давно как церковные, так и светские историки. О крещении Руси, о древнейшем периоде церковной истории писали В. Н. Татищев и И. Н. Болотин, С. М. Соловьев и В. О. Ключевский, Филарет (Гумилевский) и митрополит Макарий. Среди этих работ выделяется фундаментальный труд профессора Московской Духовной академии академика Е. Е. Голубинского (Пескова). При этом Голубинский выступает в роли либерального историка, далекого от идеализации истории церкви, критически относящегося к источникам. Но критика критике рознь! Ранние источники ученый рассматривает слишком прямолинейно — как документ подлинный или неподлинный. Впрочем, не будем предъявлять завышенные требования к историку: ведь труд его первым изданием вышел еще в 1880 г. и у него в руках не было такого источниковедческого инструментария, как методика А. А. Шахматова. А, может быть, надо было быть Присёлковым, чтобы столь блестяще применить этот инструментарий к изучению истории церкви!?
В общем мнение нашего современника о том, что в дореволюционной университетской науке «наибольшую известность в истории изучения древнерусской церкви и ее отношений с княжеской властью» получила магистерская диссертация М. Д. Присёлкова [41] — отнюдь не выглядит преувеличением.
А что же было в послереволюционный период? «Талантливо написанная книга Присёлкова оказала сильное влияние на историографию этой темы 1910—1930-х гг.», — отмечает тот же Я. Н. Щапов. [42] Остается только добавить, что влияние это становилось все более слабым, по мере того как советская наука в изучении крещения Руси и первых веков христианства, говоря языком той же эпохи, становилась на «вульгарно-материалистические позиции», сводя все к «воздействию базиса на надстройку», влиянию социально-экономического развития, столкновению класса эксплуатируемых с классом эксплуататоров.
Характерна в этом смысле полемика И. У. Будовница с замечательным ленинградским историком, приемником Присёлкова на кафедре истории СССР в качестве декана исторического факультета Ленинградского университета — В. В. Мавродиным. [43] Последний, как и М. Д. Присёлков, видел причину изменения в характере древнерусского христианства в усилении контактов с Византией. [44] Для И. У. Будовница причины изменений крылись в неких социально-экономических сдвигах и социальных столкновениях. [45]
40. Грушевский М. С. [Рец. на кн.:] М. Д. Присёлков. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X—ХП вв. СПб., 1913. 414 с. // Голос минувшего. СПб., 1914. T. 1. С. 307—31 1.
41. Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси X—XIII вв. М., 1989. С. 13.
42. Там же. С. 10.
43. См. о В. В. Мавродине: Дворниченко А. Ю. Владимир Васильевич Мавродин. Страницы жизни и творчества. СПб., 2001.
44. Мавродин В. В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 367.
45. Будовниц И. У. Общественно-политическая мысль Древней Руси. М., 1960. С. 95—102.
232
Однако уже то, что история церкви изучалась, было положительным моментом, ведь известно, как советское правительство относилось к церкви. Среди работ ортодоксального направления по своей информативности выделяются труды Я. Н. Щапова, в том числе и обобщающий труд, вышедший в конце 1980-х годов. [46] Киевская Русь представлялась феодальной «формацией», а христианство в качестве идеологической основы правления феодалов.
О том, сколь были живучи эти представления, свидетельствовала многочисленная литература, посвященная празднованию 1000-летия крещения Руси. Особняком стояли работы группы ленинградских ученых во главе с И. Я. Фрояновым, с точки зрения которых Киевская Русь отнюдь не была феодальной монархией. В ней господствовали общинные традиции, в социально-политической сфере принявшие форму городов-государств, вечевых республик, основанных на принципах непосредственной демократии. [47] Интересно, что эта концепция подтвердила ряд положений концепции М. Д. Присёлкова. Особенности древнерусской христианской идеологии вполне объясняются тем, что христианизация вызвана не интересами некоей феодальной верхушки, а стремлением определенных кругов киевского общества остановить распад древнего суперсоюза племен, в свою очередь вызванный формированием древнерусских городов-государств. [48] Древнерусское христианство, по сути дела, охристианенное язычество, христианство лишь скользило по поверхности древнерусского общества. [49]
Не меньшее влияние труд М. Д. Присёлкова оказал и на развитие европейской историографии. Один из активных противников его концепции, внесший огромный вклад в послевоенную зарубежную историографию, — польский историк А. В. Поппэ — писал о том, что «не стоило бы возвращаться к теории М. Д. Присёлкова (имеется ввиду «болгарская» теория. — А. Д.), если бы не ее живучесть», [50] и привел не только длинный список преемников Присёлкова, но и примеры интересных модификаций этой болгарской теории, например работы В. Мошина.
Сам же А. Поппэ, продолжая исследования немецких ученых, которые, следуя давней традиции в XX в., внимательно изучали историю русской церкви (упомянем прежде всего работы профессора Тюбингенского университета Л. Мюллера), путем детального анализа поддержал тезис о том, что русская церковь с самого начала конструировалась как провинциальная византийская митрополия. [51]
Тот же А. Поппэ признает, что в полемике с Присёлковым родились и другие концепции. [52] Обратим внимание на это утверждение — это также свойство ценной научной гипотезы: в спорах с ней появляются другие. Одна из теорий — «тмутороканская», которую сформулировал Г. Вернадский. В 30-е годы двадцатого столетия Вернадский признавал концепцию Присёлкова
46. Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси X—XIII вв. M., 1989.
47. Фроянов И. Я.,Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988.
48. Там же.
49. Курбатов Г. Л., Фролов Э. Д„ Фроянов И. Я. Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. Л., 1988.
50. Poppe А., Panstwo I. Kosciol na Rusi w XI wieku. Warszawa, 1968. S. 19—22.
51. Ibid.; Poppe A. The Rise of Christian Russia. London. 1982.
52. Poppe А., Panstwo I. Kosciol na Rusi... S. 21.
233
о принадлежности Руси до 1037 г. Охридской архиепископии, но в более поздних работах предложил Тмутороканскую архиепископию в качестве другого центра, которому в церковном отношении подчинялась Русь. Именно в таком тмутороканском ракурсе Вернадский рассмотрел многие события начальной русской истории: поход Владимира на Корсунь, учреждение им десятины, характер киевской церковной архитектуры и др. [53]
Еще одна теория — «корсунская». Некоторые историки считали церковной столицей Руси византийский город в Крыму на том основании, что Владимир крестился в Корсуни и забрал оттуда священников и Анастаса Корсунянина. [54]
Назовем еще две концепции: много приверженцев долгое время были у концепции, выводившей русскую церковь с Запада и у концепции автономии древнерусской церкви. [55]
Если против «болгарской концепции» активно возражали как в европейской, так и в советской историографии, то касательно конкретно-исторических наблюдений Присёлкова о формировании церковной иерархии на Руси возражений было меньше. Так, мысль Присёлкова о разделении единой русской митрополии после смерти Ярослава на три при содействии Византии [56] была поддержана и А. Поппэ и Я. Н. Щаповым. [57] Сохранили научное значение и многие наблюдения Щапова касательно создания новых епископий, а также его исследование о роли Киево-Печерского монастыря в политической жизни.
Анализ достоинств творчества М. Д. Присёлкова можно было бы продолжать еще долго, но ясно одно, что его творчество уникально и в то же время удивительно современно; его статьи и книги продолжают жить и трудиться на ниве постижения отечественной истории.
53. Vernadsky G. The Status of the Russian Church during the first half Century following Vladimir Conversion // The Slavonic Year-Book. American Series. Series I. The Slavonic and East European Revue. 1941. Vol. XX. P. 249—314.
54. Dvornik F. The Slavs, their early history and civilization. Boston. 1956. P. 210.
55. Poppe A., Panstwo I. Kosciol na Rusi... P. 22—23.
56. Присёлков M. Д. Русско-византийские отношения в IX—XII вв. // Вестн. древн. истории. 1939. №3
57. Poppe A. The Rise... London, 1982; Щапов Я. Н. Государство и церковь... С. 60.