ГЛАВА IV. ДО ОТРЕЧЕНІЯ МИЛОША ОБРЕНОВИЧА
1. Русская коммиссія для опредѣленія границъ Сербіи (стр. 233—235)
2. Переговоры о признаніи Милоша княземъ (стр. 236—247)
3. Сербская депутація въ Константинополь (стр. 238)
4. Хатти-шерифъ 1830 года (стр. 239—242)
5. Бератъ на княжескій титулъ (стр. 243—244)
6. Вопросъ о сенатѣ и собраніи старѣйшинъ (стр. 245)
7. Вопросъ о продажѣ турецкихъ имуществъ Сербамъ (стр. 246—248)
8. Сербскіе депутаты въ Петербургѣ (стр. 249—250)
9. Возвращеніе бессарабскихъ эмигрантовъ и наплывъ австрійскихъ Сербовъ въ княжество (стр. 251—252)
10. Сношенія Милоша съ возставшими Албанцами (стр. 253—254)
11. Его отношенія къ возстанію въ Босніи (стр. 254—256)
12. Вопросъ объ округахъ, еще не присоединенныхъ къ Сербіи (стр. 256—259)
13. Ункіаръ-скелешесскій договоръ (стр. 260—263)
14. Дѣло Френчевичей (стр. 260—263)
15. Присоединеніе Крайны (стр. 263—264)
16. Переговоры Бутенева съ Портою о новыхъ округахъ (стр. 264—265)
17. Магметъ-Веджи-паша и переговоры о дани Портѣ (стр. 266—267)
18. Хатти-шерифъ 1833 года (стр. 268—271)
19. Февральская скупщина 1834 года (стр. 272—274)
20. Конкордатъ между Сербіеі и константинопольскимъ патріархатомъ (стр. 274—277)
21. Противники Милоша: Ѳома Вучичъ-Перешичь, стр. 278—280: Стоянъ Симичь (стр. 280—282)
22. Старанія старѣйшинъ сохранить барщину въ Сербіи (стр. 282—284)
23. Политическое значеніе сербскаго князя и отношенія къ нему русскоі дипломатіи (стр. 284—286)
24. Новыя отношенія къ Вучичу (стр. 286—287)
25. Письмо Вука Караджича къ Милошу (стр. 288—293)
26. Вопросъ объ уставѣ для Сербіи (стр. 294—296)
27. Составленіе законовъ (стр. 296—298)
28. Взглядъ Милоша на свои отношенія въ старѣйшинамъ и народу (стр. 299—302)
29. Положеніе дѣлъ 1834 году (стр. 303—305)
30. Заговоръ въ домѣ Симича (стр. 305—307)
31. Нападеніе старѣйшинъ на Крагуевацъ (стр. 307—310)
32. Сторонники и противники Милоша (стр. 311—315)
33. Примиреніе Милоша съ старѣйшинами (стр. 316—317)
34. Скупщина 1835 года и обнародованіе перваго устава (стр. 318—329)
35. Адресъ и дары Милошу отъ народа (стр. 330—332)
36. Сербская бюрократія (стр. 331—334)
37. Негодованіе Австріи, Россіи и Турціи на новый уставъ (стр. 334—336)
38. Пріѣздъ въ Сербію русскаго коммиссара барона Рикмана и свидѣтельства Живановича и Кюнибера о его переговорахъ съ Милошемъ (стр. 337—345)
39. Поѣздка Милоша въ Константинополь (стр. 346—351)
40. Перемѣна въ поведеніи Милоша (стр. 351—353)
41. Бѣгство Георгія Протича изъ Сербіи (стр. 353—355)
42. Возбужденіе народа противъ князя врагами послѣдняго (стр. 356—357)
43. Отношенія Милоша къ женѣ и къ братьямъ (стр. 357)
44. Пріѣздъ австрійскаго консула (стр. 358—360)
45. «Базисъ сербскаго устава», присланный изъ Россіи (стр. 360—362)
46. Совѣщанія Милоша съ Германомъ и Живановичемъ объ уставѣ (стр. 363—364)
47. Ошибочная сторона въ русскомъ «Базисѣ» (стр. 364—365)
48. Бѣгство изъ Сербіи Стойковича (стр. 365—366)
49. Пріѣздъ англійскаго консула Ходжеса (стр. 366—367)
50. Сватовство австрійскаго консула къ дочери Ефрема Обреновича и разрывъ съ Милошемъ (стр. 367—368)
51. Переговоры Ходжеса съ Милошемъ чрезъ Кюнибера о великобританскомъ покровительствѣ (стр. 369—370)
52. Требованіе австрійскаго консула выслать Кюнибера изъ Сербіи (стр. 370—371)
53. Жалобы Протича на Милоша императору Николаю I (стр. 371—372)
54. Скупщина 1837 года (стр. 372—373)
55. Новые переговоры Ходжеса съ Милошемъ чрезъ Кюнибера о реформѣ управленія (стр. 374—377)
56. Жалобы на Милоша, посланныя Ефремомъ Обреновичемъ, Вучичемъ, Симичемъ и Протичемъ изъ Оршовы въ Турцію и Россію (стр. 378—380)
57. Пріѣздъ въ Сербію князя Вас. А. Долгорукаго и переговоры его съ Милошемъ и Живановичемъ (стр. 381—386)
58. Указъ 16 октября 1837 года (стр. 387)
59. Мнѣніе Милоша о результатахъ переговоровъ (стр. 388—389)
60. Дѣло о бѣлградскомъ магистратѣ (стр. 390—391)
61. Политика Англіи относительно Востока вообще и Сербіи въ особенности (стр. 392—394)
62. Коммиссія для составленія законовъ (стр. 394—395)
63. Совѣщанія Милоша и Любицы съ Хаджичемъ о положеніи дѣлъ (стр. 395—398)
64. Примиреніе Ефрема Обреновича съ княземъ (стр. 398)
65. Отношенія Милоша къ окружающимъ (стр. 399—400)
66. Главные сторонники Россіи (стр. 401—403)
67. Пріѣздъ въ Бѣлградъ русскаго консула (стр. 403—405)
68. Дѣятельность враговъ Милоша (стр. 406—407)
69. Новая коммиссія для составленія устава (стр. 408—411)
70. Планъ англійскихъ дипломатовъ привлечь Порту на сторону Милоша (стр. 412—413)
71. Безразсудные поступки Милоша (стр. 414—416)
72. Отъѣздъ депутаціи и депеши англійскаго посольства (стр. 417—419)
73. Инструкція Милоша депутатамъ (стр. 419—420)
74. Коварное поведеніе Петроніевича (стр. 421—422)
75. Возвращеніе Бутенева къ своему посту (стр. 423—425)
76. Переписка между депутатами и Милошемъ (стр. 426—429)
77. Русско-турецкій проектъ устава и замѣчанія на него депутаціи и Милоша (стр. 430—439)
78. Положеніе партій въ Сербіи (стр. 439—444)
79. Порта даетъ свой уставъ Сербіи (стр. 444—448)
80. Дѣятельность Вучича (стр. 449—450)
81. Свидѣтельство Живановича о переговорахъ по поводу устава (стр. 451—452)
82. Значеніе устава въ исторіи Сербіи (стр. 453—456)
83. Отношенія Милоша къ новымъ правительственнымъ учрежденіимъ (стр. 457—459)
84. Отъѣздъ его въ Австрію и возвращеніе (стр. 460—461)
85. Дѣятельность Совѣта (стр. 462—463)
86. Возстаніе войска въ Крагуевцѣ въ пользу Милоша и усмиреніе его (стр. 463—469)
87. Отреченіе Милоша и отъѣздъ изъ Сербіи (стр. 470—472)
- О сопротивленіи Австріи, Турціи и Россіи противъ новаго устава, составленнаго Димитріем Давидовичем - Примечание 168
- Уставъ Сербскій. Обнародованъ и напечатанъ въ 1 томѣ «Сборника закона и уредба и уредбены указа» (у Београду, 1840; стр. 1—15), изданномъ подъ редакціей I. Хаджича; а въ годъ обнародованія — отдѣльною брошюрой, подъ заглавіемъ: "Султанскій хаттишерифъ, дарованный жителямъ Нѣговѣ провинціе Сербіе», стр. 18. - Примечание 200
( 1. Русская коммиссія для опредѣленія границъ Сербіи, стр. 233—235 )
Права Сербскаго народа были признаны, но границы территоріи, на которую простирались эти права еще не были опредѣлены, и самая власть сербскаго князя, столько разъ утвержденная народомъ, не получила еще подтвержденія со стороны Россіи и Турціи. Весной же 1830 года обращено было вниманіе на оба эти вопросы. Опредѣленіемъ границъ занялись Русскіе; хлопотами о княжескомъ титулѣ занялся самъ Милошъ.
Въ мартѣ прибыла въ Сербію турецко-русская коммисія, чтобы опредѣлить границы этой полунезависимой страны, уже ясно поставленной подъ дипломатическое покровительство Россіи. Русскими коммисарами были: капитаны генеральнаго штаба — Коцебу, любимецъ Дибича и президентъ коммисіи, и князь Мосальскій, капитанъ-лейтенанты — Эсенъ и Каменскій. Вотъ какъ отзывается о дѣятельности коммисіи Кюниберъ:
234
«русскими коммисарами был мододые люди, исполненные талантовъ, отличавшіеся просвѣщенными и приличными манерами; они скоро усвоили нарѣчіе страны, на которомъ говорили съ необыкновенною легкостью. Турецкою коммисіей управлялъ чиновникъ, носившій званіе хаджи-кіана, человѣкъ грубый, любитель всякихъ удовольствій, подкупленный Милошемъ и на все соглашавшійся. Въ то время какъ русскіе коммисары объѣзжали горы и лѣса, чтобы опредѣлить границы страны, на которыхъ стояли передовые сербскіе отряды во время Букарештскаго мира, хаджи-кіанъ оставался въ домѣ, куда по временамъ собирались коммисары и курилъ свой вальянъ, не давая себѣ лишнихъ хлопотъ, чтобы сохранить за великимъ падишахомъ нѣсколько верстъ земли, которой было такъ много въ обширной имперіи султана. Молодые русскіе офицеры напротивъ приняли это дѣло въ сердцу. Сопровождаемые княземъ Іоксимомъ Милосавлеввчемъ, человѣкомъ мало образованнымъ, но отличавшимся природнымъ здравымъ смысломъ, они скоро преодолѣли всѣ трудности, которыя встрѣтила коммисія: въ пользу Сербіи занято было возможно большее пространство земли, хотя въ нѣкоторыхъ мѣстахъ Турки сопротивлялись съ оружіемъ въ рукахъ приходу коммисаровъ, а мѣстные христіане не осмѣливаливались высказываться въ пользу Сербовъ изъ страха предъ Турками, отъ которыхъ они не успѣли вполнѣ освободиться» [132].
Изъ сербскихъ довументовъ, сохранившихся въ бумагахъ протоіерея Ненадовича, видно, что препятствія, выставленныя хаджи-кіаномъ и самимъ Гусейнъ-пашою, по поводу опредѣленія границъ и выселенія Турокъ изъ Сербіи, были не маловажны. Турецкій агентъ, завѣдывавшій дѣлами пограничной коммисіи, могъ спокойно принимать на себя видъ человѣва, готоваго на всевозможныя уступки; могъ смѣло брать взятки съ Милоша: ибо зналъ, что ни визирь, ни паша не дадутъ своего согласія на постановленія коммисіи, и покрайней мѣрѣ постараются испортить ея дѣло, затянуть его, чтобы и самимъ попользоваться отъ Милоша. Такъ въ половинѣ марта Милошу доставленъ былъ сербскій переводъ письма, которое отправилъ хаджи-кіанъ въ Константинополь. Изъ этого письма видно, что посланецъ Порты требовалъ отъ Милоша, чтобы онъ не искалъ шести спорныхъ округовъ, не строилъ карантиновъ и колоколенъ подлѣ крѣпостей. Милошъ на это требованіе отвѣчалъ, что ищетъ шесть округовъ согласно договору, заключенному между Россіей и Портой, и что ищетъ ихъ для народа, а не для себя,
235
«правда, отвѣчалъ Турокъ, по своему толковавшій международные договоры, Россія заключила такое условіе; но она не знаетъ, о какихъ именно округахъ говорила, вы сами показали ихъ Россіи». Милошъ возражалъ: «русскіе инженеры прошли границу и описали ее». Турокъ говорилъ: «правда, но здѣсь дѣло идетъ о спорныхъ шести округахъ, а не о тѣхъ 13 или 14, которые принадлехатъ тебѣ». Милошъ отвѣчалъ на это: «когда составляли Букарештскій и Адріанопольскій договоры, меня не спрашивали. Въ договорѣ, который присланъ мнѣ русскимъ посланникомъ, прямо указано шесть округовъ, при чемъ сказано, что и они будутъ переданы мнѣ; а потому я и обозначилъ коммисарамъ мѣста, заключающіяся въ этихъ шести предѣлахъ». Объ уничтоженіи колоколенъ подлѣ крѣпостей Милошъ говорилъ, что не можетъ этого сдѣлать, ибо имѣетъ дозволеніе отъ Порты строить новыя церкви; о карантинахъ говорилъ, что если не будетъ мороваго повѣтріа, то Сербы оставятъ ихъ, а усилится болѣзнь, то будутъ поправлять всякіе лазареты. Турокъ попробовалъ было напомнить Милошу о милостяхъ правительства, которыми онъ пользуется болѣе 15 лѣтъ. На это Милошъ отвѣчалъ: «да не лишитъ меня Богъ покровительства и милости государевыхъ; я не желаю никакимъ образомъ выходить изъ подъ власти Порты; но что обѣщано въ хаттишерифѣ, то должно быть дано. Теперь же вы говорите, что дано не будетъ; чтожь изъ этого выдетъ! То даете, то не даете. Такъ можно было поступать, пока еще не заключенъ былъ договоръ. Нынѣ же я не могу допустить того: всѣ государи и народъ мой скажутъ, что я взялъ съ васъ деньги или что либо другое. Если Турки не отдѣлятся отъ Сербовъ, то никто не будетъ радъ тому. Я не могу уступить ни одного клочка изъ спорныхъ округовъ. А что говорятъ, будто я хочу отторгнуться, какъ Морея, Валахія, Молдавія, такъ это не правда, да сохранитъ меня Богъ отъ того».
Всѣ эти рѣчи Милоша были прописаны хадхи кіаномъ въ его письмѣ [133]. Его донесенія имѣли вліяніе на ходъ переговоровъ въ Константинополѣ, гдѣ обѣ депутаціи имѣли усердное хожденіе о дѣлахъ, одна предъ Портою, другая предъ русскимъ посольствомъ. Турки на каждомъ шагу представляли новыя затрудненія съ своей стороны; русское посольство, занятое установленіемъ добрыхъ отношеній между Россіей и Портой, а также греческимъ вопросомъ, не могло оказать большаго содѣйствія сербской депутаціи, несмотря на настойчивыя искательства Давидовича. Послѣдній даже жаловался Милошу, что Рибопьеръ, бывшій тогда русскимъ посланникомъ, весьма мало расположенъ къ Сербамъ. Но вскорѣ къ посольству
236
присоединенъ былъ генералъ Орловъ и сербскія дѣла пошли быстрѣе. Съ другой стороны Милошъ нашелъ средство войти въ соглашеніе съ Гусейнъ-Пашою. Онъ отправилъ къ нему въ Бѣлградъ для объясненій Алексѣя Симича и Марка Георгіевича, которымъ дано было наставленіе: добиваться, чтобы султанскій хаттишерифъ былъ выполненъ во всей его обширности.
«Въ этомъ актѣ, сказано было въ инструкціи, самымъ яснымъ образомъ выражена высочайшая царская воля, достаточнымъ доказательствомъ чему служитъ то обстоятельство, что Турки, выслушавъ его, безъ всякаго напоминанія съ чьей либо стороны стали продавать свои имѣнія и выселяться каждый, куда хотѣлъ, и никому изъ нихъ въ голову не приходило сопротивляться тому силою. Но паша съ своей стороны началъ умалять силу хаттишерифа, запрещая Туркамъ продавать ихъ недвижимыя имущества и подавая имъ надежду, что все обойдется безъ продажи имѣній и безъ выселенія ихъ. А хаджи-кіанъ своими поступками еще болѣе ободрилъ Турокъ къ неисполненію хаттишерифа. Бѣлградскіе Турки стали было продавать свои имѣнія, ягодинскіе уже распродали ихъ, а жители Шабца и Тюпріи стали уже выселяться; но паша и хаджи-кіанъ остановили всѣхъ ихъ. Точно также и Босняки не противились присоединенію къ намъ шести округовъ, за исключеніемъ жителей Зворника, какъ это говорилъ и самъ хаджи кіанъ, а теперь ихъ примѣру послѣдовали жители Вышеграда, Новой Вароши и Сеницы. При такихъ обстоятельствахъ, угрожающихъ пролитіемъ крови, я долженъ буду довести до высшихъ властей о поступкахъ паши и хаджи кіана, противныхъ хаттишерифу, который уже около шести мѣсяцевъ не исполняется».
( 2. Переговоры о признаніи Милоша княземъ, стр. 236—247 )
Алексѣй Симичь и Марко Георгіевичь увѣдомили Милоша, что Турки толкуютъ хаттишерифъ по своему, не слушаютъ сербскихъ объясненій и говорятъ, что надо обо всемъ отписать въ Константиполь и ждать оттуда разъясненій. Тогда Милошъ поручилъ Симичу переговорить съ пашою на чистоту, и Гусейнъ-паша объявилъ прямо, что если Милошъ хочетъ получить просимое, то долженъ слѣдовать его совѣтамъ: никакія обязательства принятыя Портою на себя, никакіе договоры, заключенные съ Россіей, не принесутъ ни малѣйшей пользы Сербіи, если усыпленіе турецкаго правительства не будетъ прервано сербскимъ золотомъ; такимъ путемъ Милошъ можетъ получить все, чего желаетъ, даже вопреки ожиданій Россіи и всякой другой европейской державы; сербская казна снабжена богато и скупиться въ такую минуту не расчетливо. Милошъ сдался на предложеніе паши и поручилъ ему, при посредничествѣ
237
Симича, вести переговоры съ Константинополемъ, купить за деньги то, чего нельза было пріобрѣсти никакими договорами. Болѣе всего Милошъ настаивалъ на томъ, чтобы титулъ и власть князя, столько разъ признанные за нимъ Сербскимъ народомъ, были подтверждены султаномъ и объявлены наслѣдственными въ его потомствѣ [134].
Такой шагъ былъ чрезвычайно важенъ. Появленіе новой династіи на сѣверѣ Балканскаго полуострова въ то самое время, когда Греція получала право избрать себѣ короля, когда во всей Турціи возбуждено было сильное неудовольствіе противъ султана, наклоннаго къ преобразованіямъ, когда въ Албаніи, Египтѣ и Сиріи приготовлялись возстанія противъ султана, могло имѣть рѣшительное вліяніе на приближавшійся кризисъ въ восточныхъ дѣлахъ. Здѣсь заинтересованы были всѣ европейскія державы, и прежде другихъ Россія и Австрія: особенно послѣдняя должна была воспротивиться намѣреніямъ Милоша. Бѣлградскій паша зналъ это очень хорошо и держалъ свои переговоры съ Константинополемъ въ глубокой тайнѣ. Онъ представилъ Портѣ, что вопросъ о наслѣдственности составляетъ необходимое условіе окончательнаго успокоенія Сербіи и навсегда привяжетъ ее къ Портѣ; что если Россія и Австрія будутъ сопротивляться тому, то собственныя выгоды Турціи должны заставить ее отвергнуть вмѣшательство сосѣднихъ державъ. Затѣмъ распространялся въ похвалахъ, вѣрности и приверженности Милоша Махмуду, выставлялъ его сочувствіе къ реформамъ, совершеннымъ въ Турціи, указывалъ на благоразумную опытность, пріобрѣтенную Милошемъ во время управленія Сербскимъ народомъ, и замѣчалъ, что удовлетвореніе его желанія еще болѣе свяжетъ его самого и его семейство съ интересами Турціи. Въ этимъ доказательствамъ паша присоединилъ самое полновѣсное и выигралъ дѣло. Правда подарокъ одному султану обошелся въ 500.000 піастровъ, которые надо было представить только что отчеканенною тогда золотою монетой, такъ называеными ермилыками. Громадныя суммы потребовались для подкупа членовъ Дивана, чтобы однихъ вызвать на содѣйствіе, а другихъ согласить на молчаніе; и какой еще награды могъ потребовать Гусейнъ паша, оказавшій такую услугу Милошу! Какъ бы то ни было, это условіе было выполнено и границы Сербіи были окончательно опредѣлены, цѣнность доходовъ съ военныхъ помѣстій (спаилуковъ), съ султанскихъ имѣній (мукада), таможенъ, перевозовъ и заставъ высчитаны, и количество ежегодной подати навсегда утверждено. При такихъ условіяхъ Сербіи уже легко было сохранить за собою право независимаго
238
управленія внутри, а Порта теряла всякую возможность вмѣшиватьсі въ дѣла Сербіи, сохраняя надъ нею только право верховной власти. При этомъ Сербія не нуждалась болѣе ни въ какомъ хаттишерифѣ. Самъ Милошъ желалъ только получить бератъ, утверждавшій его въ званіи князя. Но окружающіе его искали выгодъ лично для самихъ себя. Сербскіе депутаты, бывшіе въ Константинополѣ, Стоянъ Симичь и Лазарь Теодоровичь, находившіеся въ сношеніяхъ съ Ефремомъ Обреновичемъ, у котораго не задолго передъ тѣмъ родился сынъ, Васою Поповичемъ и иными вліятельными въ Сербіи лицами, желали, чтобы изданъ былъ хаттишерифъ, который бы, вмѣстѣ съ подтвержденіемъ княжескаго званія за правителемъ Сербіи, установилъ Сенатъ и другія должности, коими бы можно было ограничивать власть Милоша. Сильное содѣйствіе оказалъ такому плану Димитрій Давидовичь, проживавшій въ Константинополѣ для сношеній съ русскимъ посольствомъ: онъ проникнутъ былъ политическими ученіями, господствовавшими тогда въ западной Европѣ; онъ соблазнялся парламентальнымъ управленіемъ Франціи, Англіи, съ двумя палатами, отвѣтственнымн министрами, и будучи знакомъ съ управленіемъ народными дѣлами только теоретически, не подозрѣвалъ, что, вводя въ Сербію формы правленія, не свойственныя странѣ только что вышедшей изъ полуварварскаго состоянія, готовитъ ей внутреннія смуты, создаетъ въ ней олигархію и нисколько не служитъ народнымъ интересамъ. Сербія не знала еще сословій; народъ въ ней не привыкъ раздѣлять своего уваженія между княземъ и его сотрудниками; послѣдніе, будучи поставлены внѣ вліянія князя на нихъ, не могли быть лицами выбранными отъ народа, облеченнымн довѣріемъ, должны были искать поддержки внѣ Сербіи и нерѣдко отдѣлять свои выгоды отъ интересовъ князя и страны, которые были тѣсно связаны между собой. Не смотря на то сербскимъ депутатамъ удалось выхлопотать хаттишерифъ, въ который занесено было постановленіе о Сенатѣ, хотя и въ неопредѣленныхъ выраженіяхъ; но эта самая неопредѣленность давала новую пищу проискамъ честолюбивыхъ людей. Милошъ однакожь не зналъ о содержаніи хаттишерифа, и когда въ Сербію пришло извѣстіе о томъ, что Султанъ подписалъ его, Милошъ потребовалъ, чтобы хаттишерифъ и бератъ были прочтены торжественно предъ народною скупщиною.
( 3. Сербская депутація въ Константинополь, стр. 238 )
Хотя сербская депутація выѣхала изъ Константинополя еще 25 сентября, но народное торжество отложено было на 30-е ноября—день взятія Бѣлграда Кара-Георгіемъ и памяти св. Андрея Первозваннаго, одного
239
изъ патроновъ Сербіи. Скупщина должна была собраться въ Бѣлградѣ, куда явился и самъ Милошъ, небывавшій въ этомъ городѣ болѣе 10 лѣтъ. Его въѣздъ окруженъ былъ необыкновенною торжественностію. У городскихъ воротъ турецкая страха замѣнена была сербскими солдатами. Мусульманамъ запрещенъ былъ входъ въ христіанскіе кварталы. Кіайя, въ сопровожденіи всей свиты паши, встрѣтилъ князя на Врачарѣ, почти на часъ разстоянія отъ крѣпости, и привѣтствовавъ его отправился вмѣстѣ съ нимъ въ княжескій дворецъ, подлѣ котораго сынъ паши ожидалъ ихъ, чтобы поддержать князю стремя. Духовенство въ облаченіи ожидало Милоша у митрополичьей церкви, гдѣ и совершено было молебствіе о счастливомъ прибытіи князя. На другой день вокругъ большаго шатра, раскинутаго за городскими воротани, собралась громаднаа толпа Сербовъ, собравшихся со всего Бѣлграда, изъ окрестныхъ селеній и изнутри страны. Здѣсь должно было происходить чтеніе обоихъ актовъ. Милошъ явился окруженный сербскими чиновниками и войсками; нѣсколько позднѣе его прибылъ Гусейнъ-паша, сопровождаеный муллою, турецкими чиновниками и блестящею свитой. Государственный секретарь (диванъ-эфенди) прочелъ по турецки хаттишерифъ и бератъ среди глубокаго молчанія. Во время чтенія нельзя было не замѣтить изумленія и смущенія, которыя выразились на лицахъ Турокъ, особенно спахій, не вѣрившихъ, что ихъ имѣнія передаются Сербамъ. За тѣмъ первый секретарь князя Давидовичь прочелъ сербскій переводъ обѣихъ бумагъ; за его чтеніемъ послѣдовали громкія крики радости присутствовавшихъ Сербовъ и шумныя восхваленія въ честь султана и князя [135].
( 4. Хатти-шерифъ 1830 года, стр. 239—242 )
Этоть новый хаттишерифъ былъ составленъ иначе, чѣмъ прошлогодній и отличался отъ него бòльшею опредѣленностію. Въ немъ подробно изложены были всѣ права, признанныя Портою за Сербами. Содержаніе его было слѣдующее:
«Султанъ Махмудъ-ханъ, сынъ султана Абдулъ-Амида-хана, всегда побѣждающій.
«Содержаніе сего да будетъ исполнено» [*].
*. Эта немногія слова, написанные рукою султана, даютъ акту силу хаттишерифа и сами называются этимъ именемъ, то есть священною подписью, которая не можетъ быть нарушена, хотя и встрѣчяются противные тому примѣры. Другіе акты, носящіе монограмму султана (стура), но безъ подписи, называются фирманомъ; они исходятъ отъ блистательной Порты, то есть отъ великаго визиря, дѣйствующаго именемъ султана, и могутъ быть уничтожаемы.
240
«Договоръ, заключенный въ Адріанополѣ между моею высокой Портой и Россіей, постановилъ исполненіе условій, включенныхъ въ Аккерманскую конвенцію: что Порта войдетъ въ соглашеніе съ сербскою депутаціей въ Константинополѣ, касательно интересовъ Сербіи и дарованіа ей свободы вѣроисповѣданія и внутренняго управленія, касательно включенія отторгнутыхъ округовъ, опредѣленія податей, управленія имѣніями и помѣстьями мусульманъ, дозволенія путешествовать съ ихъ собственными паспортами, правомъ основывать больницы, школы, типографіи, касательно запрещенія мусульманамъ селиться въ Сербіи, за исключеніемъ крѣпостныхъ гарнизоновъ, и наконецъ для того, чтобы сообщить ей видъ постояннаго представительства въ Константинополѣ, безъ нарушенія однакожь въ членахъ депутаціи свойства подданныхъ.
«Въ доказательство того, что Сербская нація, давшая столько свидѣтельствъ своей вѣрности моей высокой Портѣ, пользуется моимъ императорскимъ благоволеніемъ, что я желаю дать справедливое и пристойное удовлетвореніе ея просьбамъ, чтобы увеличить средства внутренней безопаспости, и наконецъ, по соглашенію съ сербскими депутатами въ Константинополѣ, постановлено нижеслѣдующее:
1) Помянутая нація пользуется полною свободою вѣроисповѣданія въ церквахъ, которыя ей принадлежатъ.
2) Князь Милошъ Обреновичь, въ силу императорскаго диплома, котораго онъ есть предъявитель, и въ награду за его вѣрность моей высокой Портѣ, подтверждается въ достоинствѣ Башъ-кнеза сербской націи и это достоинство остается наслѣдственнымъ въ его семействѣ.
3) Онъ продолжаетъ отъ имени моей высокой Порты управлять внутренними дѣлами страны въ согласіи съ собраніемъ, состоящимъ изъ сербскихъ властей.
4) Относительно шести округовъ, которые должны быть возсоединены съ Сербіей, опредѣлено согласиться съ донесеніями, представленными коммиссарами, которые назначены были Россіей и моею высокой Портой и обязаны были принимать во вниманіе самыя точныя свѣдѣнія.
5) Харачъ и другія подати будутъ опредѣлены самымъ точнымъ образомъ. Управленіе спаилуками, находящееся теперь въ рукахъ заимовъ и тимаріотовъ, за исключеніемъ нишскихъ, поручено будетъ Сербамъ, и доходы съ нихъ, равно какъ и съ спаилуковъ въ округахъ, которые должны быть возсоединены съ Сербіей, войдутъ въ общую сумму податей и будутъ доставляемы въ бѣлградскую казну.
241
6) Повѣренные и чиновники моей высокой Порты не будутъ отнынѣ ни коимъ образомъ вмѣшиваться ни въ управленіе страною ни въ разногласіе между Сербами, и не могуть требовать отъ нихъ ни одной пары болѣе противъ опредѣленной суммы податей.
7) Особенное мое желаніе состоитъ въ томъ, чтобы помянутая нація пользовалась всѣми преимушествами торговли подъ сѣнью моего императорскаго покровительства, чтобы каждый Сербъ, который хочетъ заняться торговыми оборотами, послѣ осмотра паспорта, даннаго ему его кнезомъ, получалъ отъ чиновниковъ моей высокой Порты тескере, необходимое для путешествія во всѣхъ провинціяхъ моей обширной имперіи, и вести тамъ торговлю наравнѣ съ другими подданными моей высокой Порты, но такъ, чтобы съ него не могли требовать даже аспра за выдачу тескере; напротивъ моя воля состоитъ въ томъ, чтобы ему повсюду покровительствовали и помогали, и за исключеніемъ таможенныхъ сборовъ, никто не можетъ требовать отъ него ничего, чтò противно законамъ имперіи, и пусть каждый остерегается не дозволенныхъ въ этомъ случаѣ дѣйствій.
8) Товары, представленные въ бѣлградскую таможню для отправки въ Константинополь, должны быть снабжены сербскими видами и платить здѣсь пошлину, которой они подлежатъ.
9) Таможенные сборы съ товаровъ, которые будутъ отправлены изъ бѣлградской таможни въ другія мѣста, будутъ взимаемы Сербами, — которые заплатятъ за то особую сумму, имѣющую войти въ общую сумму податей, вносимыхъ въ бѣлградскую казну. Князь Милошъ издастъ правила относительно взиманія этихъ сборовъ. Каждые семь лѣтъ будетъ опредѣлена разница между относительною цѣнностію товаровъ, чтобы соотвѣтственно тому увеличить или уменьшить сумму, опредѣленную по этимъ сборамъ.
10) Чтобы предупреждать волненія и безпорядки и чтобы содержать полицію въ странѣ, князь будетъ содержать военную силу, необходимую для того.
11) Сербы могутъ основывать больницы, типографіи и школы для публичнаго воспитанія юношества.
12) Воеводы и турецкіе муселимы останутся только въ укрѣпленныхъ мѣстахъ; право суда переходитъ отъ нынѣ къ упомянутому князю.
13) Турки, владѣющіе недвижимыми имуществами въ Сербіи и не желающіе долѣе оставаться въ странѣ, пользуются годичнымъ срокомъ для
242
продажи своіхъ имѣній Сербамъ, по цѣнамъ, установленнымъ коммиссарами.
14) Доходы съ домовъ, виноградниковъ и садовъ, съ земель и другихъ имуществъ, принадлежащихъ мусульманамъ, которые не захотятъ ихъ продать, должны быть представляемы въ одно время съ общею податью въ бѣлградскую казну, для передачи ихъ владѣльцамъ.
15) Мусульманамъ, не принадлежащимъ къ крѣпостнымъ гарнизонамъ, воспрещается жить въ Сербіи.
16) Сербская нація назначитъ помянутому князю сумму, необходимую для его содержанія, соотвѣтственную его званію, но безъ излишняго отягощенія народа.
17) Когда мѣсто князя опустѣетъ, его наслѣдникъ заплатитъ, при полученіи утвержденія, сумму въ 500.000 піастровъ императорской казнѣ и притомъ изъ своихъ частныхъ средствъ.
18) Митрополиты и епископы, избранные націей, должны получать подтвержденіе отъ греческаго патріарха въ Константинополѣ, но не обязаны однакожь являться въ эту столицу.
19) Члены Сената, если они не будутъ объявлены виновными въ какомъ либо тяжкомъ преступленіи противъ моей Порты, или противъ закона страны, не могутъ быть лишаемы ихъ званія.
20) Если упомяіутая нація признаетъ полезнымъ для своей частной выгоды учредить почту для пересылки писемъ, то чиновники моей высокой Порты не должны ставить ей препятствія въ томъ.
21) Если Сербъ не захочетъ служить по своей волѣ мусульманину, онъ не можетъ быть принуждаемъ въ тому никоимъ образомъ.
22) Кромѣ императорскихъ крѣпостей, существующихъ въ странѣ издавна, всѣ другія укрѣпленныя мѣста, построенныя въ послѣднее время, должны быть разрушены.
23) Сербія, составляя часть моихъ охраняемыхъ государствъ, не должна ставить препятствій, если моя высокая Порта потребуетъ за денежное вознагражденіе жизненныхъ и другихъ припасовъ, необходимыхъ ей, когда бы они ни были потребованы.
24) Наконецъ въ Константинополѣ будутъ находиться сербскіе агенты, обязанные сноситься съ моею высокою Портою по всѣмъ дѣламъ, касающимся ихъ страны.
«Таковы условія, по которымъ послѣдовало соглашеніе и которыя приняты. По этому случаю я и озаботился издать милостивѣйшій хаттишерифъ,
243
который долженъ быть объявленъ и прочтенъ торжественно Сербскому народу».
( 5. Бератъ на княжескій титулъ, стр. 243—244 )
Хаттишерифъ заключался обычнымъ обращеніемъ къ бѣлградскимъ пашѣ и муллѣ, и приглашеніемъ ихъ принять на себя заботы по исполненію предписаній, включенныхъ въ самый актъ. Бератъ же, присланный Милошу, написанъ былъ еще съ бóльшимъ краснорѣчіенъ и ясно выражалъ взгляды Порты на назначеніе наслѣдственнаго князя въ Сербіи, которое она считала не столько уступкою съ своей стороны, сколько правомъ. Наконецъ бератъ важенъ былъ еще и потому, что въ немъ заключалось противорѣчіе нѣкоторымъ статьямъ хаттишерифа, въ которыхъ говорилось о внутреннемъ управленіи Сербіи.
«Верховный властитель царствъ, говорилось въ бератѣ, единственный, несравненный благодѣтель, который, въ своей вѣчной премудрости в безконечной благости, соизволилъ сдѣлать насъ благороднѣйшимъ изъ султановъ, а нашу высокую Порту убѣжищемъ монарховъ и князей, несчастныхъ и преслѣдуемыхъ, хотѣлъ возложить на насъ, кромѣ иныхъ царственныхъ обязанностей, заботу о томъ, чтобы всѣ подданные, оказывающіеся признательными къ нашимъ императорскимъ милостямъ, будутъ ли они могущественны или слабы и несчастны, но остаются вѣрными и преданными моей высокой Портѣ, пользовались полною безопасностью подъ покровомъ нашего императорскаго могущества и благоволенія. Вслѣдствіе чего на насъ лежитъ обязанность и намъ принадлежитъ право назначать, согласно законамъ нашей великой имперіи, всѣхъ правителей, начальниковъ, способныхъ управлять и завѣдувать страною; — обязанность и право наблюдать, чтобы интрига, тиранія и волненія были подавляемы и чтобы правосудіе и порядокъ царствовали всегда и вездѣ, распространяя по всюду ихъ благодѣтельное вліяніе, и наша императорская воля состоитъ въ томъ, чтобы Сербская нація, подданная нашей высокой Порты, пользовалась благодѣяніемъ полнаго порядка и самой полной безопасности. Съ этою цѣлію мы избрали человѣка, наиболѣе достойнаго и наиболѣе способнаго управлять дѣлами этой страны. Настоящій князь помянутой націи, владѣтель сего императорскаго диплома, истинный представитель благорорыхъ христіанъ, Милошъ Обреновичь (да будетъ его конецъ счастливъ), пользуется наслѣдственно расположеніемъ нашего императорскаго трона. Его способность въ управленіи помянутой націей и особенно его вѣрность и преданность нашему августѣйшему лицу извѣстны всему міру, и, основываясь на свидѣтельствѣ нашего визиря Гусейнъ-паши, бѣлградскаго губернатора, мы надѣемся и вѣримъ, что онъ
244
никогда не покинетъ законнаго и благороднаго поведенія, которому слѣдовалъ до сихъ поръ и что онъ будетъ продолжать свои вѣрныя услуги намъ. И такъ какъ намъ приличествуетъ оказывать наши императорскія милости всѣмъ тѣмъ, которые дали положительныя доказательства ихъ вѣрности; то наше императорское благоволеніе должно быть выражено относительно помянутаго князя. Вслѣдствіе того согласно нашему милостивому Хаттишерифу сего года, достоинство князя Сербской націи остается навѣки обезпеченнымъ за поименованнымъ владѣтелемъ настоящаго императорскаго диплома. Послѣ его смерти достоинство князя перейдетъ къ его старшему сыну, а отъ него внуку, и такъ оно останется въ его фамиліи. Въ случаѣ смерти кого либо изъ нихъ, новый императорскій бератъ нашей высокой Порты будетъ посланъ наслѣднику. И такъ это княжество, по нашей особой милости, навсегда жалуемъ помянутому князю и его фамиліи, въ подтверждеше чего и выдаемъ сей императорскій дипломъ, повелѣвающій: чтобы башъ кнезъ Милошъ Обреновичь управлялъ Сербскимъ кияжествомъ согласно принятымъ правиламъ, чтобы онъ въ точности выполнялъ при всякихъ обстоятельствахъ обязанности правды и вѣрности; чтобы онъ особенно обращалъ свое вниманіе и свои заботы на управленіе страною, защиту и покровительство подданныхъ и велъ дѣла такимъ образомъ, чтобы всѣ власти и жители страны справедливо почитали его княземъ, избраннымъ нашею высокою Портой. Что же касается его, то слѣдуя твердо голосу, внушающему ему повиновеніе, преданность и вѣрность къ нашей высокой Портѣ, и употребляя всѣ усилія на исполненіе обязанностей, возложенныхъ на него императорскою волею, онъ не оставитъ повергнуть къ подножію престола нашего тѣ дѣла, которыя могутъ подать поводъ къ новымъ административнымъ мѣрамъ. Наконецъ онъ будетъ пользоваться при своихъ распоряженіяхъ, при своемъ управленіи всѣми средствами, которыя доставляютъ ему сила и власть, коими онъ облеченъ. Никто другой кромѣ его не имѣетъ права вмѣшиваться въ управленіе дѣлами княжества. Да будетъ это объявлено всѣмъ и да вѣруютъ сей благородной, священной печати» [136].
( 6. Вопросъ о сенатѣ и собраніи старѣйшинъ, стр. 245 )
Такимъ образомъ бератъ и хаттишерифъ въ разныхъ выраженіяхъ говорили о власти Милоша: бератъ требовалъ, чтобъ никто другой не вмѣшивался во внутреннее управленіе Сербіи; въ хаттишерифѣ говорилось, что Милошъ раздѣляетъ власть съ Сенатомъ и собраніемъ изъ народныхъ начальниковъ. Но при этомъ въ хатти-шерифѣ не было объяснено, чтò именно разумѣлось подъ этими двумя учрежденіями: народная скупщина
245
не была только собраніемъ народныхъ начальниковъ, при томъ она созывалась очень рѣдко: для выслушанія отчета о приходѣ и расходѣ земскихъ суммъ и для сообщенія ей какого либо важнаго политическаго акта; Великій Народный судъ нисколько не походилъ на Сенатъ, ибо занимался только разсмотрѣніемъ важнѣйшихъ уголовныхъ и гражданскихъ дѣлъ, если князь и сообщалъ ему о какихъ либо политическихъ или административныхъ дѣлахъ, то вся дѣятельность суда въ этихъ случаяхъ ограничивалась принятіемъ къ свѣдѣнію сообщеннаго, и весьма рѣдко имѣла видъ совѣщательный. Кромѣ того неопредѣленность выраженій хаттишерифа о Сенатѣ и Собраніи властей была причиною того, что каждый, заинтересованный существованіемъ этихъ двухъ учрежденій, толковалъ по своему о ихъ составѣ и значеніи: одни давали бóльшее значеніе собранію, включая въ него всѣхъ представителей власти; другіе склонялись въ пользу учрежденія Сената, который бы раздѣлялъ съ княземъ не только исполнительную, но и законодательную власть. Во всякомъ случаѣ оба эти учрежденія были новостію на сербской почвѣ, не вытекали изъ народныхъ привычекъ и могли нравиться лишь людямъ, надѣявшимся попасть въ число членовъ ихъ. При чтеніи хаттишерифа и берата не было дано никакихъ объясненій о томъ, какимъ способомъ должны быть вызваны къ жизни Собраніе я Сенатъ. Но власть и значеніе Милоша были подтверждены не только прочтенными предъ народомъ актами, но и внѣшними отличіями. Гусейнъ-паша, на котораго была возложена обязанность представлять султана въ этотъ день, надѣлъ на Милошамнантію (гарвани), богато украшенную золотомъ съ великолѣпной застежкой изъ бриліантовъ, какъ знакъ его кнажеской власти надъ страною и народомъ.
По окончаніи торжества паша удалился въ крѣпость со всею своею свитой и присутствовавшіе при чтеніи мусульмане стали расходиться, унося съ собой обычное въ поклонникѣ корана чувство слѣпой покорности судьбѣ, съ намѣреніемъ приготовиться къ выселенію изъ страны, гдѣ они такъ долго жили и такъ долго господствовали. Князь Милошъ и Сербы направились къ соборной церкви, гдѣ митрополитъ, окруженный многочисленнымъ духовенствомъ, совершилъ миропомазаніе надъ Милошемъ, послѣ чего князь, ставъ на возвышеніе, принималъ поздравленіе отъ высшихъ властей, кнезовъ, кметовъ и общинныхъ представителей, которые выражали ему благодарность за счастливые для Сербіи результаты, коихъ онъ добился благодаря своей опытности и ловкости.
246
( 7. Вопросъ о продажѣ турецкихъ имуществъ Сербамъ, стр. 246—248 )
Особенно нетерпѣливо желали Сербы вступить въ обладаніе всѣми городскими частями Бѣлграда; ибо въ ихъ рукахъ этотъ городъ могъ сдѣлаться весьма важнымъ торговымъ мѣстомъ для всей сѣверной и средней Турціи. Уже многіе изъ Сербовъ намѣтили себѣ мѣста внѣ городскихъ стѣнъ для постройки на нихъ домовъ и торговыхъ амбаровъ. Все пространство земли, лежащей между городскимъ валомъ и возвышенностями, ведущими къ Топчидеру, тогда еще пустынное, представляло обширную площадь, на которой могъ быть построенъ новый городъ. Но пока подлѣ этихъ новыхъ построекъ будутъ существовать старые кварталы съ турецкимъ населеніемъ, до тѣхъ поръ Сербы не могутъ вести бойкую торговую жизнь. Турки однакожь не думали противорѣчить велѣніямъ хаттишерифа, и даже въ самый день его прочтенія многіе изъ нихъ заключили условія съ христіанами о продажѣ своихъ имуществъ. На другой день продажа домовъ и земель сдѣлалась почти всеобщею и публичною: Турки поставили предъ своими домами дѣтей, которые зазывали Сербовъ осмотрѣть продающееся имущество, и тутъ же между обѣими сторонами заключались условія. Предвидя возможность выгодной покупки, многіе изъ Сербовъ, прибывшіе къ торжеству изнутри страны, запаслись деньгами, чтобы не затягивать торговыхъ сдѣлокъ. Къ концу третьяго дня почти всѣ турецкіе дома внутри города и турецкія земли внѣ его были сторгованы Сербами. Купчія писались въ мусульманскомъ мекеме и представлялись на утвержденіе въ сербскомъ высшемъ судѣ. Все заставляло думать, что не пройдетъ двухъ или трехъ недѣль, какъ Сербы сдѣлаются полными владѣтелями Бѣлграда, а турецкіе обыватели его выселятся изъ Сербіи. Всѣ знали, что Турки неохотно остаются въ странахъ, гдѣ они прежде пользовались властію и потомъ потеряли ее: въ такихъ случаяхъ примѣръ двухъ, трехъ переселенцевъ увлекалъ цѣлыя массы мусульманъ. Но ожиданія Сербовъ не сбылись: такъ удачно начавшееся дѣло было прервано, и виновникомъ того былъ самъ Милошъ. Гусейнъ-паша потребовалъ отъ него, сверхъ полученной по условію награды, еще 250.000 піастровъ (нѣсколько менѣе 25.000 рублей); Милошъ отказалъ ему въ томъ. Это была важная ошибка, связавшая Бѣлградъ съ пребываніемъ въ немъ Турокъ еще на 30 лѣтъ слишкомъ, до самаго бомбандированія его въ 1862 году. Милошъ могъ низко цѣнить труды паши, принятые имъ на себя во время переговоровъ въ Константинополѣ; но онъ не долженъ былъ забывать, что исполнителемъ повелѣній, пришедшихъ изъ Константинополя будетъ тотъ же Гусейнъ-паша.
247
Получивъ отказъ въ своей просьбѣ, справедливой или несправедливой, паша употребилъ всѣ свои усилія, чтобы удержать турецкихъ жителей Бѣлграда. Онъ сообщилъ имъ чрезъ своихъ агентовъ, что они могутъ спокойно оставаться на мѣстѣ, ибо онъ смотритъ на нихъ, какъ на часть гарнизопа бѣлградской крѣпости, который не обязанъ покидать Сербіи. По совѣту этихъ агентовъ, турецкіе обыватели Бѣлграда подали пашѣ просьбу о ходатайствѣ предъ Портою за нихъ; паша съ своей стороны расчитывалъ, что въ Константинополѣ даже отмѣнятъ передачу Сербамъ спаилуковъ, принадлежавшихъ бѣлградскимъ Туркамъ. Австрійское правительство, извѣщенное обо всемъ своими пограничными властями и недовольное успѣхами, которыхъ добился Милошъ, поспѣшило съ своей стороны поддержать въ Константинополѣ просьбы бѣлградскихъ Турокъ. Австрійскій посланникъ внушилъ Портѣ, что она можетъ считать весь Бѣлградъ укрѣпденнымъ мѣстомъ, жители котораго не подлежатъ обязанности выселиться изъ Сербіи: ибо городскія части Бѣлграда были обнесены стариннымъ валомъ, а въ 1816 году обнесены падисадомъ, впрочемъ уже пришедшимъ въ ветхость. Долго сербскій агентъ, получившій постоянное пребываніе въ Константинополѣ, спорилъ съ Портою, по поводу этого вопроса; наконецъ самъ Диванъ предоставилъ разрѣшеніе его русскому императору: Милошъ согласился на это. Императоръ Николай 1-й высказался въ пользу оставленія Турокъ въ Бѣлградѣ и Сербы различно объясняли себѣ причину такого рѣшенія. Одни видѣли въ томъ желаніе Россіи склонить такою уступкою Турокъ къ заключенію Балта-Линанскаго договора, о которомъ тогда шла рѣчь. Другіе видѣли въ этомъ выраженіе неудовольствіа по поводу того, что Милошъ, помимо содѣйствія русской дипломатіи, успѣлъ расширить свои права. Третьи высказывали даже такую мысль, что русское правительство, имѣя въ будущемъ виды на Сербію, желало удержать Турокъ въ Бѣлградѣ, какъ в въ другихъ крѣпостяхъ, чтобы оставить Милоша въ возможно большей зависимости отъ Порты и Россіи. Такимъ образомъ сербскій князь, поддавшійся не во время экономическимъ расчетамъ, потерялъ удобный случай завладѣть городомъ, имѣвшимъ для Сербіи такое важное политическое и торговое значеніе. Согласно приказаніямъ, пришедшимъ изъ Константинополя, паша строжайше запретилъ Туркамъ передавать ихъ домы Сербамъ, которымъ они были проданы: контракты были уничтожены, покупныя деньги и задатки были возвращены Сербамъ. Правда трудно были привести въ исполненіе такое распоряженіе относительно всѣхъ
248
домовъ, ибо многіе изъ Сербовъ не брали денегъ назадъ, надѣясь, что когда нибудь настанетъ благопріятное время и бывшая у нихъ въ рукахъ купчая получитъ силу; а съ другой стороны и нѣкоторые изъ Турокъ уже затратили деньги, полученныя отъ Сербовъ и уговорились о покупкѣ недвижимаго имущества внутри Турціи. Была минута, когда Милошъ, возбуждаемый совѣтами и подстрекательствами окружавшихъ его, готовъ былъ силою овладѣть Бѣлградомъ, но опасенія послѣдствій за такое непослушаніе Портѣ и русскому императору удержало его отъ этой мысли. Тѣмъ не менѣе Турки узнали о враждебныхъ намѣреніяхъ христіанъ и перевели свои семейства въ крѣпость, учредили городскую стражу и поклялись защищать свои дома до послѣдней крайности, рѣшившись скорѣе предать ихъ огню, чѣмъ отдать Сербамъ. Паша съ своей стороны велѣлъ обратить крѣпостныя пушки на ту часть города, которая населена была Сербами и пушкари днемъ и ночью ходили съ зажженными фитилями. Въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ христіанамъ запрещенъ былъ входъ въ турецкіе кварталы. Все это время семейства Турокъ жили въ крѣпости и отъ тѣсноты тамъ развились различныя болѣзни. Богатые Турки рѣшились было перевести свои семейства снова въ городскіе дома, но, при каждомъ новомъ слухѣ о враждебныхъ намѣреніяхъ христіанъ, возобновлялось бѣгство Турокъ въ крѣпость. Турки не могли спокойно заниматься своими работами: многіе изъ нихъ дошли до нищенства и по неволѣ должны были удержать у себя деньги, полученныя отъ Сербовъ за проданное имъ имущество [137].
Какъ бы то ни было, потеря Бѣлграда послужила для Милоша урокомъ на будущее время. Зная, какъ легко Турки могли нарушить 15-ю статью хаттишерифа, Милошъ долженъ былъ позаботиться, чтобы не случилось тогоже самаго съ 4-ю статьею, въ которой говорилось о присоединенія въ Сербіи шести спорныхъ округовъ, съ 5-ю, въ которую включено было условіе о спаилукахъ, и 8-ю — о передачѣ таможенъ. Но и тутъ онъ началъ съ угрозъ: онъ объявилъ спахіямъ, чтобы они остерегались появляться въ селеніяхъ для сбора десятины и другихъ налоговъ, которые они потеряли по послѣднему хаттиширифу, и въ то же время объявилъ пашѣ, что не внесетъ въ казну ни одного піастра, пока не будетъ опредѣлена вся сумма дани и не перейдетъ въ его руки управленіе таможнями. Но потомъ, вслѣдствіе докучливыхъ напоминаній паши и не жѣлая окончательно разрывать съ человѣкомъ, который все таки не мало сдѣлалъ добра для страны и могъ еще сдѣлать зло для нея, Милошъ мало
249
по малу отказался отъ своихъ угрозъ и кончилъ тѣмъ, что передалъ Гусейнъ пашѣ въ разное время значительныя суммы, почти равнявшіяся тѣмъ, которыя онъ платилъ до послѣдняго хаттишерифа. Но относительно спаилуковъ онъ былъ непоколебимъ: сборы съ нихъ взяты были въ этотъ годъ кметами, и спахіи потеряли такимъ образомъ тѣ доходы, которыми они поддерживали свои семейства. Турецкіе гарнизоны, стоявшіе въ крѣпостяхъ, также не получили жалованья; ибо Гусейнъ-паша увѣрялъ ихъ, что еще не получалъ отъ Милоша дани, часть которой назначалась на уплату жалованья солдатамъ. Тогда Турки поняли, что имъ было бы выгоднѣе убраться изъ Сербіи тотъ часъ же послѣ объявленія хаттишерифа, когда у нихъ еще были деньги и когда они могли купить земли внутри Турціи. Теперь же многіе изъ нихъ до того обнищали, что должны были наниматься на работы у тѣхъ же Сербовъ, съ которыми такъ опрометчиво поступили.
( 8. Сербскіе депутаты въ Петербургѣ, стр. 249—250 )
Таковы были послѣдствія переворота, совершившагося внутри Сербіи вслѣдствіе послѣдняго хаттишерифа. Не менѣе важное вліяніе имѣлъ онъ и на внѣшнія отношенія Сербіи. Порта, давая Сербіи титулъ кнезлика, а Милошу и его потомкамъ титулъ башъ-кнеза, конечно не подозрѣвала всей политической важности такой уступки, которая возвышала Сербскій народъ изъ четырехъ-вѣковаго рабства на степень полунезависимой націи. Чтобы придать все значеніе и всю силу этому титулу, его запрещено было носить кому бы то ни было кромѣ князя. Лица, облеченныя властью, получили новыя наименованія: начальникъ цѣлаго округа назывался отнынѣ сердаремъ, начальникъ среза капетаномъ, предсѣдатель мѣстнаго суда исправникомъ. А вскорѣ въ Сербіи введены были для чиновниковъ титулы, употреблявшіеся въ Россіи: высокородный, высокоблагородиый и благородный. Сосѣдняя Австрія также иначе стала относиться къ Сербіи. Втайнѣ интригуя противъ нея, подбивая Порту чрезъ своего посланника отказывать справедливымъ требованіямъ Милоша, Австрія была однакожь первою изъ европейскихъ державъ, которая признала новое политическое положеніе Сербіи, узаконенное хаттишерифомъ и бератомъ. Вскорѣ послѣ торжественнаго объявленія этихъ актовъ, два австрійскіе штабъ-офицера привезли Милошу отъ императора Франца І-го большой крестъ Желѣзной Короны и поздравительное письмо по поводу счастливаго окончанія сербскаго вопроса, утвержденія султаномъ народной воли, провозгласившей Милоша княземъ съ наслѣдственными правами. Сербскіе депутаты, ѣздившіе въ Петербургъ:
250
Авраамъ Петроньевичъ и Цвѣтко Раевичъ, чтобы принести благодарность русскому императору отъ имени Сербскаго народа, за его покровительство, привезли Милошу орденъ св. Анны І-й степени. Имъ самимъ оказанъ былъ въ Петербургѣ самый внимательный пріемъ: они приняты были Императоромъ въ особой аудіенціи. Николай І-й встрѣтилъ ихъ словами: «Вы имѣете теперь наслѣдственнаго князя, поздравляю васъ съ этимъ; но вамъ надо составить уставъ, который есть душа правленія». Директоръ Азіатскаго департамента Родофиникинъ, не могъ скрыть предъ депутатами своего удивленія по поводу побѣды, одержанной Милошемъ въ Константинополѣ по вопросу о наслѣдственности; онъ увѣрялъ ихъ, что императоръ былъ противъ этого. Петербургское высшее общество на расхватъ приглашало къ себѣ Петроньевича и Раевича: всѣ ихъ распрашивали о нравахъ, обычаяхъ и характерѣ Сербскаго народа, о послѣднихъ событіяхъ въ ихъ странѣ; но всего чаще распрашивали ихъ о князѣ Милошѣ, его политическихъ видахъ, его управленія и его чувствахъ относительно Россіи. Сербскіе депутаты отличались откровенностію и не скрывали ни достоинствъ, ни недостатковъ Милоша. Въ оффиціальныхъ кружкахъ Петербурга составилось мнѣніе о Милошѣ не совсѣмъ выгодное для него: его считали честолюбивымъ и плохо вѣрили въ его преданность и склонность къ совѣтамъ русскаго кабинета, и подозрѣвали, что онъ будетъ добиваться такого же положенія, какимъ прежде пользовались князья Валахіи и Молдавіи, что, ища самостоятельнаго значенія внутри Сербіи, онъ будетъ дѣйствовать также самостоятельно и во внѣшнихъ вопросахъ. Сербскіе депутаты возвратились домой, исполненные энтузіазма въ Россів: имъ пріятно было видѣть великую славянскую державу, которая могла принудить Турцію исполнить ея желанія. При отъѣздѣ изъ Петербурга они получили ордена св. Владиміра 4 степени, дававшіе имъ право на званіе россійскихъ дворянъ, и по 500 полуимперіаловъ въ подарокъ [138].
( 9. Возвращеніе бессарабскихъ эмигрантовъ и наплывъ австрійскихъ Сербовъ въ княжество, стр. 251—252 )
Такимъ образомъ три державы: Турція, Россія и Австрія, признали политическое существованіе Сербіи и законную власть ея князя. Это не замедлило обнаружить свое вліяніе и на Сербовъ, жившихъ внѣ границъ новаго княжества. Прежде всего устремились въ Сербію Сербы венгерскіе и австрійскіе. Они толпами являлись въ Милошу, полагая, что не встрѣтятъ отказа ни въ какой просьбѣ. Они гордились предъ туземцами своимъ превосходствомъ и почти всѣ были увѣрены, что имъ предназначено играть важную роль въ новомъ княжествѣ. А между тѣмъ
251
все превосходство ихъ состояло лишь въ томъ, что многіе изъ нихъ учились въ нѣмецкихъ школахъ, а иные пріобрѣли нѣкоторую опьггность въ коммерческихъ дѣлахъ, тогда какъ туземные Сербы были большею частію безграмотны. Пришельцы считали своихъ соплеменниковъ, только что освободившихся отъ турецкаго владычества, способными лишь носить свое оружіе, но неспособными къ своему управленію, и вѣрили, что призваны образовать ихъ. Многіе изъ нихъ говорили, что пришли посвятить свою жизнь отечеству предковъ, но въ сущности они искали занять въ Сербіи выгодныя мѣста. Сербія дѣйствительно нуждалась въ людяхъ образованныхъ, и такъ какъ правительство ея задумывало обширныя административныя реформы, то и принимало всѣхъ, кто къ нему ни являлся. Особенно строгаго выбора быть не могло, и несмотря на то между ними были люди, оказавшіе потомъ Сербіи не малыя услуги. Вслѣдь за австрійскими Сербами въ новое княжество явились и тѣ Сербы, которые въ 1813 году удалились изъ своего отечества и поселились въ Бессарабіи. Съ тѣхъ поръ они получали постоянное пособіе отъ русскаго правительства, но теперь оно объявило имъ, что положеніе Сербіи упрочено и сербское правительство согласно, по представленію Россіи, дать имъ разныя должности, и стало-быть ничто не препятствуетъ имъ посвятить остатокъ своей жизни родинѣ. Возвращеніе этихъ людей въ Сербію также должно было имѣть не малое вліяніе на общественныя отношенія въ ней. Они возвращались въ отечество, котораго не видали около 20-ти лѣтъ, съ надеждою возвратить себѣ прежнее значеніе. Они не знали ни тѣхъ людей, которые въ ихъ отсутствіе жертвовали собою и своимъ имуществомъ благу родины, не знали тѣхъ новыхъ отношеній, которыя возникли въ ней. Подобно тому, какъ пришельцы изъ южной Венгріи выхваляли все австрійское, не только учрежденія, но и образъ жизни, пришельцы изъ Бессарабіи превозносили до небесъ все, чтò считали русскимъ. Разумѣется, они были плохими представителями русской жизни и русскихъ обычаевъ, и нерѣдко возбуждали своими крайностями насмѣшки въ Сербахъ, никогда не выѣзжавшихъ изъ своей страны. Но Милошъ принялъ ихъ съ почтеніемъ: особенное вниманіе оказывалъ онъ прежнему другу своему, престарѣлому Якову Ненадовичу, одному изъ важнѣйшихъ воеводъ во времена Кара-Георгія, не рѣдко соперничавшему съ верховнымъ вождемъ Сербовъ. Онъ не могъ уже заниматься дѣлами по причинѣ своей дряхлости, и Милошъ подарилъ ему домъ, земли и мельницы около Валѣва,
252
приносившіе значительные доходы. Сынъ его Ефремъ Ненадовичъ назначенъ былъ начальникомъ Валѣвскаго округа. Остальные переселенцы получили должности по своимъ способностямъ. Немногіе однакожь изъ нихъ остались довольны своимъ новымъ назначеніемъ.
Но принимая всѣхъ Сербовъ, возвращавшвхся на родину, Милошъ не дозволилъ вернуться туда вдовѣ Кара-Георгія и ея сыну: онъ назначилъ имъ значительную пенсію и предоставилъ въ ихъ распоряженіе красивый домъ въ окрестностяхъ Галаца, который составлялъ его собственность. Съ прибытіемъ Сербовъ изъ Австріи и Россіи нравы туземцевъ во многомъ стали мѣняться. Пришельцы заняли большею частію правительственныя мѣста и принеся съ собою чиновныя привычки тѣхъ странъ, изъ которыхъ они вышли, старались отдѣлиться отъ сельчанъ, стыдились земледѣльческихъ занятій, стыдились обучать своихъ дѣтей какому либо ремеслу и выдавать дочерей за сельчанъ. Ихъ примѣру немедленно послѣдовали и туземцы. Обычное обращеніе, которое употребляли до тѣхъ поръ всѣ Сербы, говоря съ кѣмъ либо изъ своихъ соотечественниковъ: брате! исчезло. Перестали даже говорить другъ другу ты; стади подражать нѣмецкому обычаю обращаться къ присутствовавшимъ въ третьемъ лицѣ, что по-сербски было смѣшно. Стремясь въ жизни къ проведенію неравенства между собою и людьми, не отличавшимися богатствомъ, не занимавшими общественныхъ должностей, всѣ эти реформаторы сербскихъ нравовъ должны были стремиться въ установленію неравенства и въ политическомъ отношеніи. Все это усложняло и самыя отношенія Милоша, какъ князя, и къ народу и къ представителямъ властв, которымъ все чаще и чаще приходилось становвться между княземъ и народною массой. Нѣсколько лѣтъ спустя послѣдствія этого не замедлили обнаружиться [139].
( 10. Сношенія Милоша съ возставшими Албанцами, стр. 253—254 )
Но въ эпоху, о которой у насъ идетъ рѣчь, вниманіе Милоша было развлечено неоконченными спорами съ Турціей о границахъ Сербіи и таможняхъ, рѣшеніе коихъ усложнялось тѣми внутренними волненіями, которыя раздирали Турцію въ это время. Около половины 1831-го года оттоманская имперія, обезсиленная борьбою съ Греками, войною съ Россіей, испытала такія волненія, которыя могли ниспровергнуть въ ней всѣ установившіеся вѣками порядки, прежде чѣмъ Европа, занятая бельгійскою и польскою революціями, могла обратить свое вниманіе на Востокъ. У Порты не было силъ уничтожить единственнаго наслѣдственнаго правителя, остававшагося въ ея европейскихъ владѣніяхъ. Это былъ
253
Албанскій Мустафа-паша, который оказался столь непослушнымъ въ 1829 г. Теперь у него былъ тайный союзникъ, египетскій вице-король Мегметъ-Али, заявлявшій притязаніе на Сирію. Изъ Египта посылаемы были въ Скутари денежныя пособія и Мустафа-паша содержалъ на эти средства значительную армію, доходившую до 45.000 человѣкъ. Зная о его силѣ, недовольные реформами султана, давно уже звали Мустафу явиться въ Румеліи и подать знакъ къ возстанію. Въ рѣдкой изъ областей Европейской Турціи у него не было приверженцевъ: повсюду, между высшими чиновниками, среди самаго правительства, въ султанскомъ дворцѣ, были агенты и приверженцы Мустафы. Обстоятельства благопріятельствовали честолюбивому Албанцу: въ Эпирѣ еще не улеглось волненіе, поднятое старымъ соратникомъ Али-паши янинскаго селиктаромъ Подою; въ Босніи мусульмане низвергли своего правителя Намикъ-Али-пашу, заключили въ Травникъ, а потомъ изгнали въ Австрію, откуда онъ ушелъ въ Константинополь; глава возставшихъ, Гусейнъ-капетанъ изъ Градишка, въ согласіи съ другими начальниками, обнародовалъ ложный фирманъ, дававшій ему званіе боснійскаго визиря и, пользуясь присвоенною такимъ образомъ властію, уничтожилъ всѣ нововведенія и возстановилъ порядокъ, господствовавшій во времена янычаръ; Румелія была наполнена шайками старыхъ недисциплированныхъ солдатъ, сейменовъ и делій, которые, не имѣя ни занятій, ни хлѣба, всегда готовы были взволноваться. Всѣ приглашали Мустафу пашу начать движеніе. Наконецъ честолюбивый Албанецъ отправилъ въ Румелію отрядъ подъ начальствомъ Али-бега. Послѣдній занялъ Софію, но встрѣтивъ тамъ нѣсколько личныхъ враговъ, предалъ городъ разграбленію и тѣмъ подорвалъ популярность возстанія въ самомъ началѣ его. Это заставило Нишъ, Пловдивъ (Филипополь) и другіе города оказать сопротивленіе возставшимъ. А между тѣмъ Мустафа-паша не появлялся въ Румеліи: онъ велъ споры съ боснійскимъ Гусейнъ-капетаномъ о своихъ преимуществахъ надъ нимъ, забывая, что общая непокорность султану давно уравняла ихъ. Какъ бы то ни было Босняки не помогли Албанцамъ. Этимъ воспользовался великій визирь Решидъ-Мехмедъ и издалъ воззваніе къ христіанамъ, приглашая ихъ содѣйствовать укрощенію возставшихъ противъ реформъ, которыя облегчили участь райи. Христіане ввесли значительныя суммы и великій визирь, уплативъ жалованье низамамъ, нанявъ греческихъ стрѣлковъ и подкупивъ нѣкоторыхъ изъ албанскихъ начальниковъ, двинулся въ Македонію къ Битоли (Монастыръ). Мустафа двинулся ему на встрѣчу съ семью подручными пашами, княземъ
254
Мирдитовъ Лекомъ и всѣмъ своимъ дворомъ. Но, подойдя въ Прилепу, онъ пропировалъ цѣлый день въ то самое время, какъ великій визирь разбилъ его войска на голову. Мустафа долженъ былъ бѣжать въ Скутари. А между тѣмъ, предъ выступленіемъ въ походъ, онъ вошелъ въ сношеніе съ Милошемъ и просилъ у него денежной помощи. Въ самый день битвы, проигранной Мустафою, Милошъ послалъ ему 200.000 піастровъ. Нишскій паша, уже знавшій о пораженіи Албанцевъ, задержалъ агента Мустафы съ деньгами и отослалъ ихъ въ Константинополь. Хотя Милошъ и увѣрялъ въ послѣдствіи, что эти деньги принадлежатъ Антону Жубани, австрійскому консулу и купцу, проживавшему въ Скутари, но деньги не были возвращены. Годъ спустя былъ схваченъ и Мустафа, котораго однакожь султанъ простилъ, но отнялъ у него наслѣдственность званія [140].
( 11. Его отношенія къ возстанію въ Босніи, стр. 254—256 )
Босняки, не желавшіе участвовать въ возстаніи Мустафы по разнымъ причинамъ, провозгласили теперь священную войну и двинулись въ Румелію. 25.000 отборныхъ воиновъ, подъ начальствомъ Гуссейнъ-капетана достигли Косова поля. Милошъ, вопреки мнѣнію всѣхъ своихъ совѣтниковъ, отправилъ письмо Гуссейнъ-капетану, въ которомъ приглашалъ его покоряться султану, предлагалъ ему свое посредничество, чтобы испросить помилованія, и угрожалъ ему въ случаѣ непослушанія двинуть противъ него Сербовъ. Гусейнъ-капетанъ, боснійскій мусульманинъ, хотя и Сербъ по происхожденію, но заклятой врагъ христіанъ, именовавшій себя боснійскимъ витяземъ, поднявшій оружіе противъ султана за чистоту старыхъ магометанскихъ вѣрованій, былъ глубоко оскорбленъ вмѣшательствомъ Милоша, который въ его глазахъ былъ счастливымъ гайдукомъ, случайно достигшимъ такой власти. Какъ всѣ Босняки-мусульмане онъ называлъ Милоша невѣрнымъ Влахомъ, ибо названіе «Сербъ» напоминала бы ему о родствѣ его съ Боснянами христіанами, гяурами его родины, и объ измѣнѣ его предками христіанству. Его отвѣтъ Милошу былъ грубъ, исполненъ бранныхъ и рѣзнихъ выраженій: онъ высказывалъ Милошу свое удивленіе, что тотъ осмѣлился вмѣшаться въ религіозную распрю мусульманъ, судить о которой ему не слѣдуетъ и не по силамъ; говорилъ; что онъ не нуждается въ совѣтахъ Милоша, которые ему столь же противны, какъ и самыя услуги его, еслибъ онъ предложилъ ихъ. Письмо оканчивалось словами: «Клинокъ твоей сабли еще не былъ отточенъ, когда моя сабля уже рубила головы Влахамъ». Слова эти были тѣмъ наивнѣе, что въ дѣйствитильности Гусейнъ былъ еще въ пеленкахъ, когда сабля Милоша и его Сербовъ, послѣ битвъ подъ Мишаромъ,
255
Чачакомъ и въ другихъ мѣстахъ, по счастливому выраженію народныхъ пѣсенъ Сербіи и Босніи, внесла печаль въ гаремъ градачскаго капетана и повергла въ слезы мусульманскихъ дѣвицъ Босніи. При чтеніи письма Гусейнъ-капетана въ Милошѣ проснулась кровная ненависть Серба христіанина къ Босняку мусульманину. Онъ былъ взбѣшенъ до послѣдней крайности грубыни выраженіями, которыми Гусейнъ отвѣчалъ на его письмо, написанное въ спокойномъ тонѣ. Онъ возразилъ Гусейну такою же бранью, какою осыпалъ его тотъ, и между вождями двухъ сосѣднихъ областей завязалась упорная борьба на бумагѣ, въ которой они осыпали другъ друга самыми невзыскательными словами, взводили другъ на друга обвиненія въ ужасныхъ преступленіяхъ, и не извѣстно, чѣмъ бы кончилась эта перебранка, еслибы окружающіе Милоша не прекратили ее. Между тѣмъ Босняки разбили на Косовомъ полѣ султанскія войска, проникли къ Ипеку, нанесли великому визирю новое пораженіе и взяли приступомъ ипекскую крѣпость. Великій визирь вступилъ въ переговоры съ Босняками, спрашивая о причинахъ, побудившихъ ихъ возстать противъ султана. Гусейнъ-капетанъ выслалъ повѣренныхъ для переговоровъ съ великимъ визиремъ и тѣ назвали причиною возстанія Босняковъ злоупотребленія и дурное управленіе прежнихъ пашей, незнакомыхъ съ языкомъ края, съ обычаями, характеромъ и интересами его жителей, а также нарушеніе чистоты исламизма султанскими нововведеніями. При этомъ они требовали, чтобы Гусейнъ-капетанъ утвержденъ былъ въ званіи правителя Босніи, въ которое его возвелъ народъ, чтобы никакія реформы не касались Босніи, и особенно, чтобы Босняки никогда не были обязаны учиться военному искусству на европейскій образецъ, обѣщая на случай войны, высылать на помощь Портѣ 25.000 человѣкъ, подъ начальствомъ своихъ собственныхъ вождей. Великій визирь желалъ только выиграть время переговорами и объявилъ, что ему необходимо представить эти условія на разсмотрѣніе султана. Между тѣмъ въ самой Босніи разнеслись слухи, что Милошъ съ Сербами готовится вторгнуться въ Боснію и поднять христіанъ. Самъ визирь поддерхивалъ эти слухи. Босняки стали оставлять своихъ вождей и вскорѣ Гусейнъ-капетанъ увидалъ себя вынужденнымъ возвратиться въ Боснію. Онъ поселился въ Сараевѣ и вскорѣ успѣлъ возбудить къ себѣ страшную ненависть между богатыми жителями этого города своими ненасытными поборами и безмѣрною тираніей. Этимъ воспользовался великій визирь и успѣлъ съ одной стороны войти въ соглашеніе съ богатыми сараевскими купцами, а съ другой возбудить
256
зависть въ Гусейнъ-капетану въ подвластныхъ ему начальникахъ. Видаичь-паша Зворницкій первый измѣнилъ ему. А Порта назначила правителемъ Босніи Кара-Махмуда пашу. Весною 1832 года новый паша съ 35.000 войска, состоящаго преимущественно изъ Албанцевъ, желавшихъ отомстить Боснякамъ за ихъ прежнее предательство, вступилъ въ Боснію. Помощники Гусейнъ-капетана, хотя и принадлехавшіе по своему происхожденію въ стариннымъ сербскимъ фамиліямъ, оставили его. Али-ага-Столацъ поднялъ противъ него Герцогевинцевъ. Только Алаи-бегъ Теодоровичь съ 1.500 человѣкъ, да Хаджи-Муйо съ 3.000 человѣкъ выступили противъ враговъ и пали жертвами своей отваги. Не вдалекѣ отъ Сараева Гусейнъ-капетанъ встрѣтилъ Албанцевъ съ 20.000 человѣкъ; но среди послѣднихъ находились и христіане, принимавшіе участіе въ этой борьбѣ поневолѣ, и первые побѣхали при видѣ Албанцевъ. Боснійскіе вожди должны были отступить къ Сараеву; но жители его заперли городскіе ворота. Тогда Гусейнъ-капетанъ съ своими подручниками, въ числѣ 250 человѣкъ, рѣшился перейти въ Австрію, которая приняла его, назначивъ для житья городъ Осекъ.
( 12. Вопросъ объ округахъ, еще не присоединенныхъ къ Сербіи, стр. 256—259 )
Такъ кончилась эта упорная война Босняковъ съ Турками и Албанцами и великій визирь рѣшилъ въ награду за случайную помощь, оказанную ему Милошомъ, присоединить въ Сербіи ту часть спорныхъ округовъ, которая принадлежала къ Босніи: Старовлашскій, Ядарскій и Радевинскій округи. Босняки смотрѣли на это распоряженіе, какъ на наказаніе за свое возстаніе; а Сербія получила естественныя границы вдоль Дрины. Даже боснійскіе бѣглецы, поселявшіеся въ Австріи, зная о довѣріи, какимъ пользовался Милошъ у султана, обратились къ нему съ просьбой о ходатайствѣ предъ Портою. Только одинъ Гусейнъ-капетанъ просилъ о ходатайствѣ предъ султаномъ Австрію. Вскорѣ изъ Константинополя пришло прощеніе боснійскимъ вождямъ и оно было объявлено имъ въ Землинѣ. Гусейнъ долго не вѣрилъ, что султанъ сдержитъ свое слово и только настоятельное убѣжденіе австрійскаго генерала, коммиссара бѣлградскаго паши и сербскихъ депутатовъ склонили его переѣхать въ бѣлградскую крѣпость, гдѣ онъ былъ принятъ какъ мученикъ за вѣру. Недостатокъ въ деньгахъ былъ также причиною, что Гуеейнъ рѣшился сдаться султанскимъ властямъ. Милошъ, узнавъ о стѣсненныхъ обстоятельствахъ своего недавняго врага, послалъ ему денегъ. Вскорѣ послѣ того Гусейнъ вызванъ былъ въ Константинополь, гдѣ, зная его вліяніе на Босняковъ, предлагали ему разныя высокія должности съ условіемъ,
257
чтобы онъ торжественно отрекся отъ своихъ прежнихъ убѣжденій. Но Гусейнъ остался непреклоненъ; почему его отправили въ Трепизондъ, гдѣ онъ вскорѣ и умеръ, заслуживъ отъ Турокъ имя святаго, но оставшись до конца своей жизни неисправимымъ Боснякомъ. Его единомышленники, поселившіеся въ Бѣлградѣ, говорили потомъ Сербамъ, что у нихъ былъ планъ получить для Босніи такія же права, какими пользовалась Сербія, и образовать изъ нея независимую страну, которая такимъ образомъ была бы сербская по языку, но мусульманская по религіи [141].
Какъ бы то ни было, благодаря боснійскому движенію, Сербія получила часть спорныхъ округовъ, граничившую съ Босніей; но еще оставались не присоединенными къ ней тѣ округи, которые примыкали къ Валахіи и видинскому пашалыку. Труды русско-турецкой пограничной коммиссіи давно уже были окончены; но турецкія власти все еще считали себя въ правѣ не подчиняться тѣмъ рѣшеніямъ, къ которымъ пришла коммиссія. Послѣдняя составила прекрасную карту Сербіи, весьма подробную относительно ея окраинъ, и отправила одинъ экземпляръ ея въ Петербургъ, а другой въ Константинополь. Хотя коммиссія и не сочла нужнымъ оставить Милошу копію съ этой карты; но ему удалось выпросить ее себѣ для просмотра на нѣсколько часовъ, и въ это короткое время одному изъ Сербовъ, получившихъ образованіе въ Австріи, Аврааму Гаспаровичу, учителю дѣтей Милоша, удалось снять удовлетворительную копію съ карты. Находясь въ домѣ Милоша, эта карта должна была постоянно напоминать и ему, и Сербамъ о тѣхъ земляхъ, которыя еще не вошли въ составъ княжества, хотя оно и имѣло право на нихъ по договорамъ. Порта поручила Гусейнъ пашѣ вести себя съ Милошемъ какъ можно уклончивѣе по вопросу о границахъ. Гусейнъ паша, при всякомъ запросѣ со стороны Сербовъ, ссылался на буквальный смыслъ Адріанопольскаго договора, толкуя слово дистриктъ не въ смыслѣ административнаго-окружнаго дѣленія (напримѣръ: нахія, кадилыкъ, мусселимлыкъ), но въ смыслѣ мѣстнаго подраздѣленія (напримѣръ: срезъ, уѣздъ, или станъ). Въ послѣднемъ смыслѣ каждый административный округъ дѣлился на три или на два среза. Такимъ образомъ, вмѣсто шести округовъ, турецкія власти приписывали къ Сербіи лишь часть ихъ. Припоминая выгодное для нихъ рѣшеніе императора Николая I о невыселеніи турецкихъ жителей изъ Бѣлграда, Турки и теперь разчитывали на уступку со стороны Россіи. Но на этотъ разъ они ошиблись. Таже самая причина, которая заставляла Порту отстаивать до послѣдней
258
возможности округи, прилежавшіе въ виддинскому пашалыку, заставляла Россію требовать ихъ присоединенія въ Сербіи: Краинскій округъ былъ важенъ тѣмъ, что вводилъ Сербію въ прямое соприкосновеніе съ Валахіей, а чрезъ нее и съ Россіей; Гургусовацъ, Баня и сопредѣльныя съ ними земли сближали Сербію съ Болгарами, чтò было важно для Россіи въ случаѣ новой войны съ Портою. Милошъ нисколько не сомнѣвался въ расположенія русскаго кабинета насчетъ восточныхъ округовъ и, заручавшись уже присоединеніемъ округовъ западныхъ, настойчиво требовалъ того же самаго на востокѣ. Но при всей своей волѣ, русскій кабинетъ не могъ дѣйствовать въ этомъ случаѣ съ необходимою силой. Въ то время сирійскій вопросъ уже достигъ размѣровъ вопроса международнаго и русскій дворъ склонялъ султана принять его помощь въ борьбѣ сѣ египетскимъ вице-воролемъ.
( 13. Ункіаръ-скелешесскій договоръ, стр. 260—263 )
Велись переговоры о заключеніи знаменитаго, надѣлавшаго въ свое время большаго шума по Европѣ, Ункіаръ-Скелешскаго договора, по которому русскія войска должны были стать лагеремъ на азіатскомъ берегу Мраморнаго моря и заслонить такимъ образомъ столицу Турціи отъ нашествія Египтянъ и Сирійцевъ. Порта медлила заключеніемъ этого спасительнаго для нея договора, а Россія не затрогивала другихъ вопросовъ, которые бы могли заподозрить въ глазахъ Турокъ ея безкорыстные виды. Но Сербы не могли руководствоваться подобными побужденіями. Они возмущались тѣмъ, что Турки въ тѣхъ округахъ, которые по всѣмъ договорамъ принадлежали Сербіи, дѣйствовали какъ въ странѣ завоеванной, позволяли себѣ всевозможныя насилія. Милошъ созвалъ народную скупщину, которая постановила довести свои жалобы до русскаго посланника въ Константинополѣ, чрезъ жившаго тамъ агента, и кромѣ того отправить депутата въ Петербугъ съ просьбой о томъ, чтобы Россія настоятельно потребовала отъ Порты исполненія договоровъ. Но прямаго отвѣта на эти жалобы не послѣдовало: и въ Петербургѣ, и въ Константинополѣ совѣтовала Милошу вооружиться терпѣніемъ , и ожидать болѣе удобнаго времени для новаго возбужденія вопроса о границахъ Сербіи [142].
Но сами жители спорныхъ округовъ не дожидались этого времени. Они не могли перенести одной изъ тѣхъ обидъ, въ которымъ такъ часто склонны мусульмане относительно христіанъ: захвата христіанскихъ женщинъ, насильственнаго обращенія ихъ въ магометанство и заключенія въ гаремы. Особенно наклонны къ этого рода насилію Сербы-мусульнане, которые нерѣдко влюбляются въ своихъ соплененницъ христіанскаго
259
исповѣданія до страсти, предпочитая ихъ женщинамъ всѣхъ другихъ націй, и готовы въ такомъ случаѣ на открытую борьбу съ цѣлымъ селеніемъ. Правда, они большею частію женятся на похищенныхъ, обративъ ихъ въ магометанство, и даютъ имъ первенство въ своихъ гаремахъ. Но женщина, воспитанная въ христіанскихъ понятіяхъ, тяготится своимъ положеніемъ, вноситъ страшную рознь въ семейную жизнь похитившаго ее, и нерѣдко призываетъ христіанъ къ отмщенію за нее. Иногда и сами жители начинаютъ борьбу съ похитителемъ, не дожидаясь жалобъ жертвы.
( 14. Дѣло Френчевичей, стр. 260—263 )
Въ началѣ 1833 года, въ городѣ Крушевцѣ, находившемся въ одномъ изъ спорныхъ округовъ, двое богатыхъ спахій, братья Френчевичи, похитили двухъ молодыхъ сельчанокъ, двоюродныхъ сестеръ между собою, заставили ихъ принять исламизмъ и заключили въ гаремъ. Это взволновало жителей окрестныхъ селеній и два округа, Крушевацкій и Паратинскій, возстали какъ одинъ человѣкъ, противъ мусульманъ, мстя имъ за насиліе. Милошъ тотчасъ же воспользовался такимъ оборотонъ дѣлъ. Онъ предписалъ пограничнымъ сербскимъ властямъ войти въ сношенія съ возставшими, снабнажать ихъ оружіемъ и возбуждать въ борьбѣ съ Турками. Возстаніе приняло большіе размѣры. Турки, изумляясь его силѣ и зная объ участіи въ немъ Сербовъ изъ княжества, очистили села и заперлись въ Крушевцѣ и Паратинѣ. Но большая часть ихъ бѣжала въ Лѣсковацъ и Нишъ, главные города сосѣдняго пашалыка, отъ котораго временно зависѣли возставшіе округи.
Сербскій агентъ, жившій въ Константинополѣ, снова обратился къ русскому посланнику съ просьбой о содѣйствіи. А между тѣмъ въ это самое время въ столицу султана прибылъ Н. Н. Муравьевъ, чтобы, послѣ совѣщаній съ русскимъ посланникомъ и турецкимъ министерствомъ, отправиться въ Египетъ для переговоровъ съ Мегметомъ-Али. Посланникъ Бутеневъ просилъ его присутствовать при свиданіи съ сербскимъ агентомъ, и Муравьевъ въ своихъ Запискахъ оставилъ нѣсколько свѣдѣній объ этихъ переговорахъ.
«Бутеневъ просилъ меня присутствовать при пріемѣ, дѣланномъ повѣренному въ дѣлахъ князя Милоша сербскаго, сообщившаго ему письмомъ о возмущеніи, произшедшемъ въ нѣсколькихъ деревняхъ округовъ, предположенныхъ, вслѣдствіе Адріанапольскаго трактата, къ возвращенію въ составъ княжества. Поводомъ къ сему возмущенію служили новыя подати, наложенныя пашею, тамъ управлявшимъ, и насиліемъ нѣсколькихъ женщинъ. Князь Милошъ опасался, чтобы возмущеніе не распространилось далѣе, а потому
260
просилъ совѣта Бутенева, коему прежде еще поручено было отъ нашего мннистерства настаивать у турецкаго правительства объ исполненіи сей статьи трактата. При этомъ случаѣ князь Милошъ, жалуясь на медленность Порты, излагалъ желаніе свое отправить посольство въ Петербургъ. Турки до того времени еще не исполняли упомянутой статьи трактата, поставляя причиной замедленія то, что имъ должно было прежде выслать изъ сихъ округовъ поселившяхся въ нихъ Босняковъ и Албанцевъ мусульманской вѣры. Они отзывались, что такое распоряженіе могло произвести дурное впечатлѣніе въ тогдашнихъ обстоятельствахъ, когда едва только затихъ мятежъ въ Албаніи и Босніи, и отговаривались тѣмъ, что должны были щадить народъ, коему, вслѣдъ по усмиренія его, обязаны снабженіемъ визиря войскомъ противъ египетскаго паши. Я находилъ что не должно было смѣшивать частнаго случая безпорядковъ съ дѣломъ о возвращеніи Сербіи округовъ, чтобы не затруднить турецкаго правительства, а ограничиться представленіемъ Портѣ, сколько насильственное обхожденіе съ жителями могло для нея быть вредно въ тогдашнихъ обстоятельствахъ, — почему и настаивать, чтобы обиженнымъ было сдѣлано немедленно удовлетвореніе, съ чѣмъ Бутеневъ согласился. Сербскаго же повѣреннаго, Лазаря Петровича, я просилъ убѣдить князя Милоша, что, при извѣстномъ участіи, которое государь принималъ въ дѣлахъ его, не должно ему въ теперешнемъ случаѣ спѣшить, а взять терпѣніе; что ожидаемая перемѣна въ обстоятельствахъ Турціи можетъ въ самомъ скоромъ времени споспѣшествовать исполненію его требованія, и что, напротивъ того, настойчивость его не знаменуетъ той преданности, которую государь былъ въ правѣ отъ него ожидать. Касательно же предполагаемаго имъ отправленія посольства въ Петербургъ, я отозвался, что это, безъ сомнѣнія, зависѣло отъ князя, но что, по участію къ пользамъ его, я желалъ бы отклонить мѣру сію, отъ коей нельзя было ожидать успѣха» [143].
Быть можетъ, никогда еще не были такъ трудны обязанности русскаго посланника въ Константинополѣ, какъ въ эпоху, о которой у насъ идетъ рѣчь. Послѣ цѣлаго ряда дипломатическихъ успѣховъ, послѣ Наваринской битвы и освобожденія Греціи, послѣ Аккерманской конвенціи, славной войны съ Турціей, приведшей русскія войска почти къ самой столицѣ султана, послѣ Адріанопольскаго мира и послѣдовавшихъ за нимъ условій, въ виду почти общаго стремленія составныхъ частей враждебной имперіи отдѣлиться отъ нея, по примѣру Греціи, Сербіи,
261
Молдавіи и Валахіи, послѣ столькихъ возстаній въ Епирѣ, Албаніи, Босніи, Румеліи и Виддинскомъ пашалыкѣ, Россія должна была теперь отстаивать цѣлость той самой имперіи, борьба съ которой вошла въ преданіе, велась болѣе полутора вѣка и уже принесла столько счастливыхъ послѣдствій. Не трудно было отстоять цѣлость Турціи; труднѣе было объяснить христіанскимъ народамъ, желавшимъ освободиться отъ турецкаго ига, тѣ побужденія, которыми руководилась русская политика, приступая къ такому рѣшительному шагу. Въ ихъ глазахъ этотъ шагъ могь представляться поворотнымъ въ русской политикѣ, или по крайней мѣрѣ казаться подозрительнымъ относительно чистоты намѣреній покровительствовавшей имъ державы. Христіанскіе народы Турціи не могли ясно сознавать той связи событій, которая соединяла интересы Европейской Турціи съ Азіятскою. Они не могли не считать вражду Египта и Сиріи противъ султана, междоусобную войну между мусульманами, за счастливое предзнаменованіе для себя; имъ не видно было, что ошибка русской политики проистекала изъ слишкомъ широкаго взгляда на восточный вопросъ, изъ сообщенія ему слишкомъ обширныхъ размѣровъ, изъ неумѣнья остановиться во время, ограничить кругъ дѣйствій Европейскою Турціей, интересами ея народовъ, и достигнувъ всѣхъ цѣлей на Балканскомъ полуостровѣ, уже съ большею твердостію проводить свое вліяніе и на отдаленномъ Востокѣ. Такой рѣшительный шагъ Россіи, принявшей подъ свою защиту Турецкую имперію, то есть султана и его мусульманское правительство, въ глазахъ наиболѣе проницательныхъ или подозрительныхъ между христіанами, бросалъ тѣнь на самыя цѣли, которыя Россія могла преслѣдовать внутри Европейской Турціи. Народное чувство русскаго человѣка могло объяснять дѣйствія русской политики иными побужденіями, отчасти вытекавшими изъ отношеній Россіи къ остальномѵ Востоку, могло даже считать ихъ, какъ это въ дѣйствительности и было, внезапнымъ порывомъ великодушія къ недавно еще униженному врагу. Христіане Европейской Турціи не могли раздѣлять такого взгляда, и это было понятно даже для самихъ представителей русской дипломатіи. «Странныя событія! восклицаетъ тотъ же Н. Н. Муравьевъ: Россія, природный, давній врагъ Турціи, поддерживаетъ упадающее царство сіе, и Турція должна положить лучшія свои надежды на Россію. Паденіе неизбѣжно, и хотя предпринимаемыя нынѣ мѣры отсрочатъ на нѣкоторое время разрушеніе оттоманской имперіи, но онѣ не остановятъ общаго стремленія, къ коему влекутъ самыя обстоятельства.
262
Убѣжденіе это всеобщее въ Европѣ; оно поражаетъ помышленія и самихъ Турокъ. Но кто предречетъ, какія новыя царства замѣнятъ владычество султана въ Европѣ и какія новыя племена населятъ прелестную страну порабощенной Греціи» [144].
Но пока въ Константинополѣ разсуждали о судьбахъ блистательной Порты, новыя царства, которыя могли бы замѣнить ее въ Европѣ, дѣлали чтò могли. Князь Милошъ, видя успѣхъ возстанія въ спорныхъ округахъ, рѣшился предложить свое посредничество двумъ пашамъ, отъ которыхъ находились въ зависимости возставшія земли, объявивъ при этомъ, что если паши вступятъ съ войскомъ въ Крушевацкій и Паратинскій округи, то онъ не въ состояніи будетъ удержать цѣлой Сербіи отъ вооруженнаго вмѣшательства въ это дѣло; въ заключеніе онъ предлагалъ перемиріе, въ продолженіи котораго возставшіе округи будутъ управляться, по примѣру Старовлашскаго округа, особымъ собраніемъ, которое будетъ засѣдать въ обоихъ главныхъ городахъ, состоя изъ лицъ, избранныхъ кметами, и будетъ наблюдать за порядкомъ, правосудіемъ и сборомъ податей, пока вопросъ о спорныхъ округахъ не будетъ рѣшенъ въ Константинополѣ. Кромѣ того Милошъ предлагалъ сдѣлку и относительно самого произшествія, послужившаго поводомъ къ возстанію. Сербы спорныхъ округовъ требовали возвращенія похищенныхъ женщинъ, которыя увезены были ихъ похитителями въ Лѣсковацъ; а послѣдніе говорили, что женщина, разъ принявшая мусульманство, не можетъ быть выдана гяурамъ, да и сами похищенныя, какъ оказалось въ послѣдствіи, примирились съ своей судьбой в уже не хотѣли покидать ни мужей, ни новой вѣры. А потому Милошъ предложилъ назначить особую коммиссію для этого дѣла, приговору которой обѣ стороны должны были подчиниться. Оба паши согласились на предложенія Милоша, и съ обѣихъ сторонъ отправлены были донесенія въ Константинополь съ нарочными, при чемъ дѣло излагалось каждою стороной различно. Но посланный Милоша, не скупясь на деньги, успѣлъ прибыть въ Константинополь гораздо ранѣе, чѣмъ посланный отъ пашей, и сербскій агентъ могъ ранѣе представить Портѣ свое объясненіе всего произшествія. Это имѣло свою выгоду, ибо у Турокъ, болѣе чѣмъ гдѣ либо, первый принесшій жалобу, пользуется бóльшимъ довѣріемъ, чѣмъ жалующійся послѣ. На этотъ разъ представленія сербскаго агента были поддержаны русскимъ посольствомъ, и Порта утвердила условія, заключенныя между Милошемъ и пашами, какъ относительно управленія спорными округами,
263
такъ и относительно вопроса о похищенныхъ женщинахъ. Кромѣ того она послала коммисара, который, изслѣдовавъ все дѣло на мѣстѣ, вызвалъ обѣ стороны въ Бѣлградъ на судъ въ Гусейнъ-пашѣ. Оба Френчевичи, съ ихъ матерью и похищенными женами, а съ другой стороны родители и родственники послѣднихъ явились въ Бѣлградъ. Сербы могли легко осрамиться въ этомъ дѣлѣ. Они знали, что невольныя жены Френчевичей уже примирились съ своею жизнію, привыкнувъ къ богатой жизни, что мать Френчевичей всячески ласкала ихъ, и потому опасались, чтобы обѣ молодыя женщины не заявили о своемъ добровольномъ бѣгствѣ и согласіи остаться въ магометанствѣ. Такое покаваніе могло отнять у возстанія всякій видъ справедливости. Но просьбы и слезы родителей, угрозы проклятіемъ, обѣщаніе даже выдать за мужъ и наконецъ религіозныя внушенія, заставили обѣихъ женщинъ объяснить предъ судьями все дѣло въ настоящемъ его свѣтѣ. Кромѣ того 1.000 золотыхъ секиновъ, поднесенные Милошемъ пашѣ и коммисару, уладили все дѣло въ пользу христіанъ. Женщины, изъ-за которыхъ возгорѣлась война, были возвращены родителямъ со всѣми богатыми подарками и приданымъ, которые они получили отъ своихъ мужей въ день брака, согласно мусульманскому закону о разводѣ; а братья Френчевичи приговорены къ значительной денежной пенѣ въ пользу судей. Такимъ образомъ это дѣло кончилось фактическимъ присоединеніемъ двухъ спорныхъ округовъ къ Сербіи; ибо собранія кметовъ, управлявшія ими, немедленно поставили себя въ зависимость отъ приказаній Милоша. А сербскому агенту, проживавшему въ Константинополѣ, приказано было добиваться и юридическаго признанія Портою совершившагося факта [145].
( 15. Присоединеніе Крайны, стр. 263—264 )
Оставался самый важный округъ, такъ называеный Крайна, въ составъ которой входили два округа нынѣшней Сербіи, Кладовскій и Неготинскій и часть Заечарскаго. Крайна непосредственно зависѣла отъ Ада-Кале, но главное управленіе ею принадлежало Виддинскому пашѣ, которымъ тогда былъ Турокъ стараго закала, врагъ Русскихъ, а стало быть и покровительствуеныхъ ими Сербовъ, лично ненавидѣвшій Милоша за его возвышеніе и не скрывавшій своей злобы противъ жителей края. Мусселимъ, назначенный имъ для управленія этимъ краемъ, вполнѣ раздѣлялъ убѣжденія своего начальника и отличался жадностію къ деньгамъ. Видя, какъ постепенно присоединялись къ Сербіи спорные округи, виддинскій паша и краинскій муселимъ, опасаясь той же участи и для Крайны, высасывали изъ нея всѣ ея средства, налагая невыносимыя подати,
264
принуждая народъ ко всякого рода работамъ на себя и дѣйствуя на несостоятельныхъ посредствомъ вымогательствъ и грабежа. Положеніе жителей становилось съ каждымъ днемъ болѣе и болѣе тяжелымъ. Весною 1833 года наложена была новая и весьма значительная подать на скотъ. Кметы собрались 24 апрѣля на скупщину и постановили послать изъ своей среды депутацію къ муселиму, которая должна была отъ имени народа просить его не налагать этой подати, противной закону. Муселимъ приказалъ прогнать отъ себя депутатовъ ударами палокъ и бросить въ Заечарскую тюрьму съ оковами на ногахъ. Это взволновало населеніе и на скупщинѣ 27 апрѣля постановлено было идти къ муселиму всѣмъ народомъ и просить его объ освобожденіи кметовъ. Въ толпѣ находились и женщины. Муселимъ велѣлъ вооружиться своимъ людямъ, сталъ самъ во главѣ ихъ и напалъ на беззащитныхъ жителей: много было убитыхъ, еще болѣе раненыхъ. Отвѣтомъ на такую безумную жестокость было возстаніе всей Крайны, которое немедленно отозвалось и въ остальной Сербіи. Милошъ поспѣшилъ отправить къ границамъ Крайны регулярный отрядъ, находившійся у него подъ руками, и призвалъ къ оружію часть народнаго войска. Краинскіе Турки немедленно укрылись въ укрѣпленныя мѣста, въ ожиданіи помощи отъ виддинскаго паши.
( 16. Переговоры Бутенева съ Портою о новыхъ округахъ, стр. 264—265 )
Между тѣмъ Русскій дворъ, убѣдившись еще изъ дѣла о Паратинскомъ и Кушевацкомъ округахъ, что письма Милоша, извѣщавшаго о неизбѣжности столкновенія Сербовъ съ Турками, были справедливы, выслало своего коммисара для разрѣшенія вопроса о спорныхъ округахъ. Коммисаръ находился въ Букарештѣ, когда туда прибыло первое извѣстіе о заечарской рѣзнѣ. Онъ немедленно отправился туда и могъ еще видѣть трупы, валявшіеся по землѣ, осмотрѣть раненыхъ и распросить свидѣтелей и участниковъ этого кроваваго дѣла. Онъ собралъ всѣ доказательства, какія только желательно было имѣть, противъ дѣйствій муселима. Затѣмъ онъ выѣхалъ въ Крагуевацъ, чтобы удержать Милоша отъ нападенія на краинскихъ Турокъ и отъ столкновенія съ виддинскимъ пашой. Милошъ обѣщалъ послѣдовать совѣтамъ русскаго агента, и по отъѣздѣ послѣдняго въ Константинополь ограничился только занятіемъ перевозовъ по рѣкѣ Тимоку, чтобы воспрепятствовать переходу турецкихъ войскъ, которыя, какъ слышно было, собирался выслать въ Крайну виддинскій паша, и въ тоже время попытался войти въ сношеніе съ самимъ пашою. Вооруженіе Сербіи и отвѣтственность за такое важное дѣло, какъ введеніе войска
265
въ Сербское княжество, охладили первый пылъ виддинскаго паши и заставили его принять предложенія Милоша, состоявшія въ слѣдующемъ: Милошъ отводитъ свои войска отъ границъ виддинскаго пашалыка и оставляетъ только наблюдательный отрядъ на Тимокѣ; паша отказывается отъ посылки войскъ въ Крайну и вызываетъ оттуда муселима, бывшихъ тамъ прежнихъ солдатъ и Турокъ, пришедшихъ изъ другихъ областей, подъ страхомъ строгаго наказанія за ослушаніе; внутреннее управленіе и сборъ податей возлагается на кметовъ; Сербскій князь ручается за правильный взносъ податей изъ сборовъ съ имѣній въ кассу паши, а также за безопасность Тѵрокъ и ихъ семействъ, которые останутся въ этомъ краѣ. Условій этихъ рѣшено было держаться впредь до полученія отвѣта изъ Константипополя. Прибытіе русскаго коммисара въ Константинополь дало въ руки посланника самыя точныя свѣдѣнія о послѣднихъ событіяхъ, произшедшихъ въ Сербіи. А. П. Бутеневъ немедленно потребовалъ у государственнаго секретаря Порты свиданія по вопросу о границахъ Сербіи, и 25 мая по этому поводу происходилп совѣщанія въ министерской канцеляріи. Русскій посланникъ требовалъ, чтобы всѣ округи, нанесенные на карту, составленную коммисіей 1830 года, были немедленно присоединены къ княжеству. Рейсъ-эффенди сначала требовалъ исключенія Крайны, но Бутеневъ отвѣчалъ, что права Сербовъ на нее всего менѣе подлежатъ сомнѣнію, ибо еще въ 1807 году Сербы чрезъ нее вошли въ сношеніе съ русскими войсками, и стало быть Крайна задолго до Букарештскаго мира была занята Сербами. Тогда рейсъ-эффенди сталъ говорить о Гургусовцѣ и Банѣ, ссылаясь на свѣдѣнія, которыя были доставлены ему Бѣлградскимъ пашей, будто бы одинъ изъ русскихъ агентовъ пограничной коммисіи соглашался на оставленіе этихъ двухъ округовъ за Турками. Бутеневъ возразилъ, что этотъ агентъ не имѣлъ ни порученія, ни власти дѣлать какія либо предложенія турецкимъ правителямъ, и что подобное заявленіе бѣлградскаго паши заставляетъ его, посланника, еще настойчивѣе требовать присоеднненія этихъ округовъ къ Сербіи. Послѣ долгихъ преній, во время которыхъ русскій посланникъ съ твердостію и знаніемъ дѣла возражалъ на всѣ замѣчанія рейсъ-эффенди, въ тойже конференціи принято было, что вся страна, занесенная на карту коммисіи, должна войти въ составъ Сербскаго княжества. Вѣсть о таковомъ счастливомъ исходѣ совѣщаній немедленно была отправлена сербскимъ агентомъ къ Милошу, а послѣдній передалъ ее народной скупщинѣ, а чрезъ то и всему народу. Во всемъ княжествѣ торжествовали исполненіе
266
статьи хаттишерифа народными торжествами, молебствіями и благодарственными заявленіями, обращенными къ князю [146].
( 17. Магметъ-Веджи-паша и переговоры о дани Портѣ, стр. 266—267 )
Для полнаго приведенія въ дѣйствіе хаттишерифа Сербамъ оставалось принять въ свое вѣдѣніе бѣлградскую таможню и опредѣлить сумму ежегодной дани. Большою понѣхою тому былъ Гусейнъ-паша, который до тѣхъ поръ самъ собиралъ таможенные доходы, много выгадывая отъ неопредѣленности дани, взносимой Сербами, и медлилъ доставленіемъ въ Константинополь свѣдѣній по этимъ двумъ вопросамъ. Но въ 1833 году онъ получилъ наконецъ мѣсто главнаго правителя Румеліи, котораго такъ долго добивался и полученіе котораго ему стòило громадныхъ суммъ, отчасти собранныхъ имъ съ Сербовъ, отчасти удержанныхъ изъ жалованья турецкимъ солдатамъ. На его мѣсто назначенъ былъ Мехметъ-Веджи, родомъ изъ Ангоры, человѣкъ бѣднаго происхожденія, оставшійся сиротою послѣ ранней смерти родителей, но отличавшійся живымъ умомъ и благодаря протекціи одного изъ важныхъ чиновниковъ, командира станбульскихъ бомбардировъ, который выдалъ за него свою дочь, получившій мѣсто секретаря у Саидъ-паши, своего дяди по женѣ, который потомъ назначилъ его каймаканомъ Адріанополя. Онъ управлялъ этимъ городомъ и его округомъ въ то самое время, когда Русскіе подступили въ Адріанополю въ 1829 году; Мегметъ-Веджи велъ переговоры съ ними о сдачѣ города и былъ оставленъ русскимъ главнокомандующимъ въ своемъ званіи. Здѣсь онъ свелъ знакомство съ образованнѣйшими изъ офицеровъ русскаго генеральнаго штаба; а по окончаніи войны переведенъ былъ въ Солумь, гдѣ также любилъ водиться съ европейскими консулами и негоціантами. Онъ принадлежалъ къ числу образованныхъ Турокъ, одобрявшихъ всѣ реформы султана и сознававшихъ слабыя стороны турецкой жизни. Сербы, узнавъ о назначеніи его бѣлградскимъ пашею, радовались, что мѣсто жаднаго и хитраго Гусейна займетъ человѣкъ, съ которымъ легче вести будетъ переговоры о послѣднихъ не исполненныхъ статьяхъ хаттишерифа. Тѣмъ не ненѣе, согласно обычаю, Милошъ прислалъ новому пашѣ богатый почетный подарокъ; эти деньги не были брошены даромъ. Свѣдѣнія о таможенныхъ доходахъ и о количествѣ сборовъ съ военныхъ имѣній отправлены были немедленно въ Константинополь и при томъ составлены въ благопріятномъ для Сербовъ смыслѣ. Димитрій Давидовичь, Стоянъ Симичь и Лазарь Теодоровичь, которые прежде велв переговоры съ Портой о хаттишерифѣ 1830 года, снова возвратились въ Константинополѣ, чтобы привести къ окончанію дѣло о таможняхъ и опредѣленіи
267
общей суммы дани. Имъ данъ былъ наказъ, дозволявшій возвысить на сто или на двѣсти тысячь предполагавшуюся общую сумму дани въ 3.000.000 піастровъ, и кромѣ того предложить взносъ этой суммы австрійскими дукатами по курсу. Переговоры сербскихъ депутатовъ кончились удачнѣе, чѣмъ предполагалъ даже Милошъ. Оказалось, что въ Константинополѣ считали Сербію крайне бѣдною страною. Такое мнѣніе утвердилось благодаря пашамъ, управлявшимъ въ Бѣлградѣ. Чтобы не возбуждать къ себѣ зависть членовъ Дивана и скрыть отъ нихъ свои доходы, бѣлградскіе паши выставляли Сербію страною съ весьма скудными производительными силами. О таможенныхъ доходахъ, которые большею частію дѣлились между правителями таможенъ и пашами, послѣдніе доносили Портѣ, что эти доходы едва покрываютъ издержки управленія таможенною частію. Богатые спахіи, спрошенные о доходахъ съ ихъ мнѣній, отчасти изъ желанія скрыть свои богатства, отчасти изъ опасенія, чтобъ такія доходныя мнѣнія не были подѣлены между нѣсколькими чиновниками, также дади свѣдѣнія, стоявшія дадеко отъ дѣйствительности. Все это сдѣлало Порту чрезвычайно сговорчивою въ переговорахъ съ сербскими депутатами, которые съ своей стороны не забыли восточной привычки поторговаться. Они съ ужасомъ выслушали, когда чиновники Порты заговорили съ ними о 3.000.000 піастровъ ежегодной дани и, ссылаясь на бѣдность своей страны, упомянули, что она должна еще давать на содержаніе своихъ собственныхъ чиновниковъ, внутренней стражи, князя и на поддержку разныхъ учрежденій. Порта уступила изъ требуемой суммы полмилліона. Симичь и Теодоровичь уже готовы были согласиться на остальную сумму, но Давидовичь продолжалъ торговаться, разсчитывая на поддержку русскаго посольства, съ которымъ былъ въ сношеніихъ, и выторговалъ еще 200.000 піастровъ. Но въ надеждѣ на улучшеніе своей финансовой системы, Порта не согласилась на то, чтобы Сербы выплачивали свою дань австрійскими дукатами. Противъ этого депутаты не спорили, ибо и при такомъ взносѣ дани Сербія выгадывала 10 % [147].
( 18. Хатти-шерифъ 1833 года, стр. 268—271 )
Послѣ нѣсколькихъ подарковъ, розданныхъ въ турецкой государственной канцеляріи, сербскіе депутаты получили новый хаттишерифъ и другіе акты, подтверждавшіе еще разъ постановленія хаттишерифа 1830 года, и въ концѣ ноября возвратились въ Сербію. Это еще разъ дадо поводъ къ народнымъ празднествамъ и ликованіамъ во всѣхъ округахъ Сербіи, особенно въ новоприсоединенныхъ. Хотя хаттишерифъ и надписанъ былъ на имя Милоша, но прочесть его надо было предъ бѣлградскіми
268
Турками и потомъ занести въ книги бѣлградскаго мекеме. Всѣ жители Бѣлграда обоихъ племенъ и множество прибывшихъ изнутри княжества присутствовали при этомъ чтеніи. Хаттишерифъ гласилъ слѣдующее:
«Да будетъ поступлено согласно сему. Желая наградить подданный моей имперіи Сербскій народъ за вѣрность столь постоянно имъ оказываемую моей высокой Портѣ и даровать ему блистательный знакъ моей султанской благосклонности и милости, я издалъ въ 1246-мъ году фирманъ, моею подписью снабженный, посредствомъ коего я даровалъ сему народу разныя права, какъ то: внутреннее, вполнѣ незаввсимое управленіе, присоединеніе округовъ, прежде отторгнутыхъ отъ Сербіи, уплату дани одною общею суммою, предоставленіе Сербамъ поземельной собственности Турокъ, которые, за взъятіемъ гарнизоновъ, должны въ годичный срокъ выѣхать изъ Сербіи. Совершенное исполненіе этихъ пунктовъ нужно было отложить до тѣхъ поръ, пока будутъ собраны свѣдѣнія, необходимыя для утвержденія блага какъ турецкихъ, такъ и сербскихъ подданныхъ. Такъ какъ теперь всѣ сомнѣнія и препятствія по этому дѣлу устранены, и всѣ объясненія и представленія обсуждены основательно, то моя высочайшая воля есть, чтобы упомянутый предметъ, о которомъ уже съ русскимъ посольствомъ мои сановники начали нужные переговоры, былъ приведенъ въ окончанію, почему я заблагоразсудилъ рѣшить слѣдующее: отторгнутые округи, о которыхъ шла рѣчь, должны, подобно другимъ сербскимъ землямъ быть подчинены тебѣ, князь, въ томъ объемѣ, какой опредѣленъ по личному осмотру этихъ округовъ коммисарами и назначенъ на топографической картѣ; эти округи суть: Крайна съ Ключемъ, Чернарѣка съ Гургусовцемъ, Баня и Сверливъ, Алексинацъ съ Ражанью, Паратинъ, Крушевацъ или Аладжа Гиссаръ: часть Новаго Базара, извѣстная подъ именемъ Бервеника; далѣе полоса Дринская, состоящая изъ Ядара и Радевина. Вслѣдствіе этого и дабы означенные округи поступили въ завѣдываніе Сербовъ, отправлены особые фирманы къ визирямъ Гусейнъ-пашѣ виддинскому и Веджи-пашѣ бѣлградскому, и въ этихъ фирманахъ мы повелѣли, назначить коммисаровъ какъ со стороны Гусейнъ-паши, такъ и съ твоей, князь, и чтобы для окончанія сего предмета, эти коммисары отправились на мѣста означенныхъ округовъ. Равнымъ образомъ и сосѣдственнымъ властямъ предписано оказывать коммисарамъ пособіе, а для того, чтобы мною реченные округи были ясно опредѣлены, то назначенному для сего коммисару будетъ препровожденъ снимокъ съ топографической карты, каковая уже послана
269
для этой дѣли упомянутому Гусейнъ-пашѣ. Моимъ, вышесказаннымъ прежнимъ фирманомъ поведѣно, чтобы Турки, живущіе въ предмѣстіяхъ городовъ, за исключеніемъ Бѣлграда, въ теченіе годичнаго срока, продали безъ ущерба для себя свои имущества; но такъ какъ признано, что этотъ срокъ недостаточенъ, то Туркамъ предоставлено право, со дня изданія и обнародованія сего фирмана, остаться въ сербскихъ округахъ еще пять лѣтъ. Въ продолженіи этихъ пяти лѣтъ они будутъ зависѣть отъ мѣстныхъ визирей и состоять подъ управленіемъ властей турецкихъ. Какъ этимъ Туркамъ, которымъ назначенъ пятилѣтній срокъ, такъ и остающимся постоянно въ крѣпостяхъ гарнизонамъ, Сербы должны доставлять всѣ съѣстные припасы за чистыя деньги, не подвергаясь ни малѣйшену притѣсненію. Турецкія власти, ни подъ какимъ предлогомъ, не должны вмѣшиваться во внутреннія дѣла Сербовъ, но должны жить съ ними въ лучшемъ согласіи. Тѣмъ Туркамъ, которые до истеченія пятилѣтняго срока пожелаютъ удаляться изъ Сербіи, слѣдуетъ оказывать всякое пособіе, дабы они могли безъ ущерба для себя продать свои имущества, и потомъ выѣхать съ семействаии своими. По истеченіи пятилѣтняго срока Турки, жившіе въ городахъ неукрѣпленныхъ, должны выѣхать изъ Сербіи, а тѣ, которые живутъ въ предмѣстіяхъ крѣпостей, за изъятіемъ Бѣлграда, должны переселиться въ крѣпости или также удалиться изъ страны такъ, чтобы впредь ни одинъ Турокъ не жилъ въ Сербіи постоянно. Съ своей стороны Сербы, прежде удаленія Турокъ, обязаны выплатить имъ соотвѣтственное вознагражденіе за ихъ собственность. Турки, живущіе въ предмѣстіяхъ Бѣлграда, не обязаны составлять только гарнизонъ крѣпости, но могутъ жить подобно Сербамъ, и производить торговлю, ибо обѣ эти націи одинаково подданные моей имперіи. Но для того, чтобы прочнѣе оградить бытъ этихъ Турокъ, тѣ изъ нихъ, которые постоянно живугь въ бѣлградскихъ предмѣстіяхъ, въ административномъ отношеніи подчиняются моему визирю, Мехмеду-Беджи-пашѣ. Ддя споспѣшествованія наибольшему благу и общему спокойствію, особенно для предупрежденія безпорядковъ, Сербы, какъ до сихъ поръ, будутъ также жить въ предмѣстіяхъ Бѣлграда. Тебѣ, князь, и прочимъ сербскимъ начальникамъ входъ въ эти предмѣстія и выходъ изъ нихъ предоставляется безпрепятственный, и ни съ той, ни съ другой стороны не должно быть вамъ помѣхи. Какъ Турки, такъ и Сербы, заплативъ 30-иую пошлину, установленную въ пользу сербской администраціи, имѣютъ право свободно торговать въ Бѣлградѣ. Кромѣ войскъ гарнизона,
270
состоящаго подъ начальствомъ упомянутаго паши, сербскихъ должностныхъ лицъ или полицейскихъ, никто въ бѣлградскихъ предмѣстіяхъ не долженъ выходить изъ дома съ оружіемъ. Внѣ этихъ предмѣстій Туркамъ не позволяется строить домы или другія какія либо зданія. Сверхъ того они должны подчиняться тѣмъ полицейскимъ распоряженіямъ, какія найдетъ нужными комендантъ бѣлградской крѣпости по соглашенію съ тобою, князь. Ни ты, князь, ни Сербскій народъ, ни подъ какимъ предлогомъ не должны смѣть нарушать вѣрноподданическія обязанности свои предъ Портою. Вышеупомянутый комендантъ и ты, посовѣтовавшись между собою, назначите, чтò нужно дѣлать, дабы содержать предмѣстія въ порядкѣ и чистотѣ. Дозволеніе иностраннымъ подданнымъ жить и торговать въ Бѣлградѣ и его предмѣстіяхъ есть также пунктъ, о которомъ ты долженъ договорiться съ kомендантомъ, дабы доставлять этимъ iностранцамъ защиту и пособіе, которыя съ давнихъ временъ обѣщаны этимъ иностранцамъ договорами, заключенными моею высокою Портою съ разными державами. Никто, по доброй волѣ намѣревающійся уступить свою собственность въ Бѣлградѣ Туркамъ или Сербамъ, не долженъ встрѣчать при этомъ никакого препятствія; но иностранцамъ не дозволяется пріобрѣтать собственность въ предмѣстіяхъ Бѣлграда или въ другихъ мѣстахъ Сербіи. Не слѣдуетъ противопоставлять никакого препятствія, если Турки и Сербы по доброй волѣ захотятъ продать другъ другу свою собственность [*]. Такъ какъ въ силу неоднократно упомянутаго, прежняго фирмана, страна будетъ управляться собственными начальниками, то отъ этого расходы на внутреннюю администрацію значительно увеличатся, а потому, въ виду произведенныхъ уже прежде уплатъ моему султанскому казначейству, будущая подать назначается въ два милліона триста тысячь піастровъ; въ эту круглую сумму ввлючены: тридцатая пошлина, которая будетъ поступать къ тебѣ; доходы съ тимара, зіамета и муката [**], имѣющіе переходить черезъ сербскія руки; харачъ и всѣ прочія разныхъ наименованій подати, до сихъ поръ взимавшіяся деньгами или произведеніями. Эта подать будетъ ежегодно вноситься въ два раза: сначала она внесется въ Дмитріевъ день текущаго года, а потомъ будетъ уплачиваться въ концѣ каждаго шестаго мѣсяца. Всѣми доходами своего отечества Сербы будутъ сами завѣдывать,
*. Туркамъ до тѣхъ поръ это было воспрещено.
**. Подъ этімъ названіемъ разумѣются различные десятичные сборы, взимавшіеся землевладѣльцами.
271
пользуясь одни плодами своего труда. За изъятіемъ государственныхъ крѣпостей, с ъдревнихъ временъ существующихъ въ Сербіи, всѣ новѣйшія укрѣпленныя мѣста, напримѣръ Тюпрія, Паланка и позднѣе ихъ возведенныя укрѣпленія должны быть совершенно срыты. Исчисленные здѣсь пункты должны почитаться дополненіемъ къ упомянутому фирману, и такъ какъ всѣ мѣры, имѣющія быть принятыми, означеннымъ фирманомъ опредѣлены, то министры высокой Порты и русское посольство договорились, чтобы окончательное, совершенное исполненіе этихъ пунктовъ послѣдовало въ самоскорѣйшенъ времени. А такъ какъ моя воля есть, чтобы всѣ исчисленные пункты были выполнены указаннымъ образомъ, то я приложилъ къ сему хаттишерифу мою высокую подпись и препроводилъ поэтому дѣлу фирманъ къ моему бѣлградскому пашѣ, который договорится съ тобою объ исполненіи упомянутыхъ пунктовъ; такой же фирманъ препровожденъ и къ пашѣ виддинскому съ точнымъ обозначеніемъ границъ упомянутыхъ возвращаемыхъ округовъ, и съ исчисленіемъ другихъ пунктовъ сего хаттишерифа. Сей моею подписью снабженный хаттишерифъ препровождается тебѣ для свѣдѣнія. Извѣстясь такимъ образомъ о моей высочайшей волѣ, ты озаботишься, по согласію съ вышесказанными двумя пашами, привести исчисленные здѣсь пункты въ исполненіе и въ силу. Въ благодарность за благодѣянія, оказываемыя мною Сербскому народу, старайся всѣ свои силы употребить на то, чтобы во всякое время такъ дѣйствовать, какъ моей высокой Портѣ благоугодно; не менѣе того ты будешь препятствовать всякому угнетенію моихъ подданныхъ, живущихъ подъ твоимъ управленіемъ; равнымъ образомъ ты постараешься пріобрѣсти какъ для меня, такъ и для себя довѣріе и благословеніе народа. Я надѣюсь, что ты впредь потщишься оказывать услуги моей высокой Портѣ; ожидаю также, что ты всегда будешь дѣйствовать, какъ предписываетъ тебѣ долгъ вѣрноподданнаго. Вопреки сему ты не долженъ никогда поступать» [148].
Милошъ не желая оскорблять самолюбія Турокъ, которые были внѣ себя отъ успѣховъ, увѣнчавшихъ переговоры сербской депутаціи, не пріѣхалъ въ Бѣлградъ для выслушанія хаттишерифа. Онъ явился туда спустя нѣсколько дней, чтобы повидаться съ пашею и принять въ свое владѣніе таможню. При его въѣздѣ въ городъ раздались пушечные выстрѣлы, чтò также сильно удивляло Турокъ, никогда не слыхавшихъ, чтобы мусульманскія пушки когда-либо привѣтствовали человѣка, вышедшаго изъ райи. На другой день паша, въ сопровожденіи всей свиты, торжественно
272
передалъ Милошу зданіе таможни и сербскіе чиновники, назначенные княземъ, съ того же дня стади отправлять свои обязанности.
( 19. Февральская скупщина 1834 года, стр. 272—274 )
Въ февралѣ 1834 года въ Крагуевцѣ созвана была чрезвычайная скупщина, къ которой Милошъ держалъ замѣчательную рѣчь, объявивъ, что послѣднимъ хаттишерифомъ опредѣлялись всѣ отношенія Сербіи въ Портѣ и что отнынѣ всѣ заботы князя будутъ обращены на внутреннее управленіе, которое требуетъ значительныхъ преобразованій.
«Намъ многое еще нужно сдѣлать: у насъ нѣтъ законовъ, нѣтъ административной, финансовой, судебной системы. До сихъ поръ только нашъ здравый смыслъ былъ нашимъ руководителемъ. Въ положеніи непрочномъ, въ которомъ мы находились, среди неувѣренности на счетъ будущаго, этого было достаточно; но теперь, когда мы свободны, когда мы составляемъ націю, мы должны доказать образованному міру, что мы не шайка дикихъ разбойниковъ, неспособныхъ управлять собою, какъ любятъ говорить о насъ враги наши: докажемъ же, что мы народъ храбрый и достойный свободы, которую мы завоевали въ рукахъ и которую мы сумѣемъ сохранить цѣною нашей крови и поддержать добрыми учрежденіями. Не смотря на громадные расходы, которые мы должны были дѣлать, ведя переговоры съ Портою, мы не имѣемъ ни піастра долгу и благодаря экономіи, мы имѣемъ въ нашихъ кассахъ нѣсколько милліоновъ, которые я сохранилъ на всякій случай, могущій еще намъ представиться. Но не имѣя болѣе надобности, благодаря Господу Богу и нынѣшнену счастливому положенію нашему, нести прежніе расходы, мы будемъ впредь употреблять собранныя нами деньги на усовершенствованіе естественныхъ и нравственныхъ условій нашего существованія. Чиновники, которые такъ усердно помогали мнѣ, до сихъ поръ получали ничтожную награду за ихъ услуги; ихъ нынѣшнее жалованье едва достаточно не только для того, чтобы поддержать свое достоинство, но даже для удовлетворенія потребностей жизни самой скромной и бережливой; ничего не можетъ быть справедлввѣе, какъ заботы объ улучшеніи ихъ состоянія и признанія ихъ заслугъ. Не опасайтесь, чтобы для этого нужно было возвысить подати; они останутся по возможности умѣренными и будутъ разложены равномѣрно со средствами каждаго. На будущей скупщинѣ я надѣюсь представить вамъ всѣ планы и предположенія, приготовляеные по моему поведѣнію. Спахіи не придутъ болѣе возмущать своимъ ненавистнымъ присутствіемъ спокойствіе и миръ нашихъ селеній; они не будутъ пользоваться плодами трудовъ вашихъ; барщина и помѣщичье право навсегда уничтожены въ Сербіи и никогда не будуть возстановлены ни подъ какою формой» [149].
273
Это послѣднее заявленіе встрѣчено было кликами неудержимой радости со стороны кметовъ и представителей народа, до которыхъ уже давно доходили слухи, что многіе изъ высшихъ чиновниковъ требовали отъ Милоша передачи турецкихъ спаилуковъ въ ихъ руки. Эти слухи были справедливы и рѣшеніе Милоша, не согласившагося на требованіе честолюбивыхъ эгоистовъ, сдѣлало многихъ изъ приближенныхъ къ нему его врагами.
Переходя къ дѣламъ внутренняго управленія, Милошъ прежде всего долженъ былъ коснуться такихъ вопросовъ, при рѣшеніи которыхъ требовалось согласіе Порты. Сербамъ переданы были таможни, въ ихъ руки перешла торговля внутренняя и внѣшняя; тѣснѣе всего въ этомъ отношеніи они были связаны съ Молдавіей и Валахіей, но прежде всего необходимо было опредѣлить отношенія бѣлградской таможни къ нишской, которая, лежа на югъ отъ Сербіи въ собственной Турціи и составляя до того времени отдѣленіе бѣлградской, теперь могла сдѣлаться самостоятельною и вредить таможнямъ сербскимъ; за тѣмъ нужно было учредить постоянную сербскую агенцію въ Валахіи и Молдавіи, пріобрѣсти право свободнаго провоза соли изъ Молдавіи, которая исключительно снабжала Сербію этимъ продуктомъ, и наконецъ установить торговый національный флагъ. Всего этого Милошъ добился очень скоро. Въ 1834 году полученъ былъ хаттишерифъ, разрѣшавшій вопросъ о нишской таможнѣ. До тѣхъ поръ таможенныя пошлины собирались такимъ образомъ: если пошлины съ товаровъ, шедшихъ чрезъ Сербію въ Австрію, взяты были въ Нишѣ, то ихъ уже не брали въ Бѣлградѣ, и наоборотъ съ товаровъ, ввезенныхъ изъ Австріи въ Бѣлградъ для дальнѣйшаго отправленія во внутреннюю Турцію и неоплаченныхъ тамъ, брались пошлины въ Нишѣ. Но такъ можно было поступать, когда обѣ таможни были въ однихъ рукахъ, когда Сербія все еще считалась турецкою провинціей. Теперь, при разномъ управленіи надъ обѣими таможнями, могло случиться, что товары, оплаченные въ одной, будутъ обложены податью и въ другой. До 1834 года нишская таможня представляла отчеты бѣлградской и во всемъ отъ нея зависѣла. Веджи-паша не зналъ, какъ поступить теперь, и обратился въ Константинополь съ вопросомъ: принадлежитъ ли нишская таможня къ бѣлградской и долженъ ли онъ и ее передать Сербамъ. Порта отвѣчала, что принадлежитъ, и нишская таможня также постуііила въ сербскія руки. Но Сербы смотрѣли на свою страну, какъ на отдѣльную территорію,
274
и перевели таможню изъ Ниша къ себѣ въ Алексинацъ. Турки не могли держаться такого взгляда и не знали, какъ поступить имъ. Прошло восемь мѣсяцевъ, пока новый министръ финансовъ Порты не нашелъ въ актахъ, что нишская таможня, помимо бѣлградской, доставляла въ султанскую казну около 45.000 піастровъ въ годъ. Тогда и Турки открыли свою таможню въ Нишѣ, чтò затруднило торговлю Сербіи съ Турціей. Милошъ Обреновичь рѣшился принять насчетъ Сербіи доходы нишской таможни, и фирманъ 1834 года подтвердилъ это условіе. Затѣмъ особымъ фирманомъ дано было Сербіи право держать своихъ агентовъ въ Молдавіи и Валахіи: князьямъ Александру Гикѣ и Михаилу Струдзѣ также сообщенъ былъ этотъ фирманъ. Вслѣдъ за тѣмъ рѣшенъ былъ вопросъ и о свободномъ провозѣ молдавской соли въ Сербію. Онъ былъ возбужденъ молдавскимъ княземъ, который жаловался, что валашскій князь препятствуетъ провозу, не смотря на то, что Молдавія и Валахія уравнены въ торговыхъ отношеніяхъ. Султанскій фирманъ объявлялъ, что притязанія Валахіи не основательны и вредны для торговли. Гораздо позднѣе уже Сербамъ данъ былъ торговый флагъ изъ трехъ горизонтальныхъ полосъ: красной, синей и бѣлой. Подъ этимъ флагомъ сербскія торговыя суда могли плавать по Дунаю и Черному морю до Константинополя. Образцы этого флага разосланы были во всѣ пристани турецкой имперіи. Въ фирманѣ говорилось, что Сербія получаетъ это право по примѣру Молдавіи, Валахіи и острова Самоса [150].
( 20. Конкордатъ между Сербіеі и константинопольскимъ патріархатомъ, стр. 274—277 )
Еще ранѣе, въ январѣ 1832 года, заключенъ былъ между Сербіей и константинопольскимъ патріархомъ конкордатъ такого содержанія:
«ясно и внѣ всякаго сомнѣнія, что святой патріаршій престолъ новаго Рима возвышенъ надъ всѣми другими, ради разныхъ своихъ преимуществъ, а особенно потому, что неограниченъ, подобно другимъ, въ управленіи вѣроисповѣдными дѣлами православныхъ народовъ, обитающихъ по всему міру: ибо всѣ другія святыя церкви, управляемыя по своимъ каконамъ, имѣютъ свой опредѣленный кругъ дѣятельности и власти, а престолъ сего властвующаго столичнаго града, названнаго по имени великаго Константина, подобно солнцу простираетъ свои взоры на всѣ страны, освѣщаетъ весь христіанскій народъ, согрѣваетъ его высшимъ ученіемъ истинной вѣры и даетъ ему свои наставленія и добрыя правила въ разсмотрѣніи всѣхъ церковныхъ и гражданскихъ дѣлъ. А потому сія великая и святая цервовь обращаетъ, во имя Іисуса Христа, свой взоръ съ ея престола на всѣ страны, какъ съ возвышеннаго мѣста, и даруя
275
непрестанно духовныя милости, поставляя архіепископовъ къ православнымъ церквамъ и управляя всѣми съ предосторожностью и попеченіемъ, принимаетъ съ распростертыми объятіями всѣхъ главенствующихъ въ православной церкви и не отвергаетъ ихъ справедливыхъ желаній, касающихся спасенія духовныхъ чадъ ихъ, дабы никто изъ священныхъ властей не имѣлъ препятствій въ отправленіи своихъ обязанностей, относительно богоугоднаго управленія церковію, и дабы всякая церковь была управляема согласно волѣ Божіей, украшалась властями, іерархическими достоинствами и духовными милостями и утверждалась необходимыми и спасительными законами. Давая новыя доказательства своего попеченія о христіанствѣ, сей верховный престолъ обратилъ вниманіе на предложенныя его свѣтлостію, княземъ Сербскаго народа, Милошемъ Обреновиченъ, духовенствомъ и старѣйшинами того народа — съ цѣлію душеполезнаго устроенія и утвержденія ихъ священства — нѣкоторыя правила о наименованіи впредь ихъ архіепископовъ, касательно отношеній сего народа къ нашей великой о Христѣ церкви, а равно и денежнаго взноса, неопредѣленность котораго могла бы дать поводъ къ недоразумѣніямъ. Сіи правила, состоящія изъ 8 статей, вручены были намъ, предсѣдательетвующимъ въ святѣйшенъ соборѣ, и посланники Сербскаго народа, находящіеся здѣсь въ Цареградѣ, просили насъ, чтобы сіи предложенія мы подтвердили на душеспасеніе православнаго народа въ Сербіи, и привели въ дѣйствіе ради богоугоднаго управленія церковію и порядка въ священствѣ. Такъ какъ вышеозначенныя статьи, по прочтеніи ихъ на соборѣ и строгомъ испытаніи, представились намъ законными и согласными съ попеченіями сей высокой церкви о спасеніи православныхъ народовъ, и такъ какъ эти статъи подтверждены старѣйшинами Сербскаго народа и представлены святой и великой церкви нашей въ видѣ письменнаго предложенія, а также снабжены согласіемъ оттоманскаго правительства; того ради издаемъ сей церковный декретъ съ согласія синода и нашихъ о Христѣ братій, находящихся около насъ митрополитовъ, предписывая слѣдующее:
1) Отнынѣ впредь какъ митрополитъ, такъ и епископы Сербіи, избираются княземъ и народомъ изъ сербскаго духовенства такимъ образомъ, что со стороны нашей высокой церкви не можетъ быть дѣлаемо ни какихъ противныхъ замѣчаній ни о способѣ избранія, ни о мѣсторожденіи и лицѣ избраннаго.
276
2) Архіепископъ, избранный по общей водѣ и согласію Сербскаго народа и духовенства, отнынѣ навсегда будеть именуемъ митрополитомъ цѣлой Сербіи, т. е. бѣлградскій архіепископъ получаетъ титулъ митрополита всея Сербіи, и ему подчиняются всѣ епископы той земли. При каждомъ новомъ избраніи митрополита изъ среды сербскаго духовенства, князь и народъ Сербскій должны извѣстить патріарха о учиненномъ избраніи и лицѣ избраннаго и представить его на утвержденіе; а патріархъ, убѣдившись, что выборъ сдѣланъ сходно съ церковными правилами долженъ прислать безъ всякаго отдагательства свое письменное соизволеніе, сопровождаемое его первосвященническимъ благословеніемъ, чтобы тамъ на мѣстѣ совершено было посвященіе митрополита по церковному обряду.
3) Сербскіе еписвопы, избранные княземъ и митрополитомъ изъ сербскаго духовенства, посвящаются тамъ же безъ предварительнаго патріаршаго соизволенія, но единственно властію и полномочіемъ ихъ митрополита, какъ тамошняго законнаго первосвященника; но патріарху присылается сообщеніе о томъ, и онъ въ своемъ отвѣтѣ даетъ свое согласіе и благословеніе.
4) При всякомъ новомъ избраніи митрополита патріарху постоянно посылается «въ видѣ подарка» 300 австрійскихъ дукатовъ, а при посвященіи сербскихъ епископовъ великая церковь не можетъ искать ничего ни подъ какимъ предлогомъ; но вышеупомянутая сумма въ 300 дукатовъ не входитъ въ составъ того годичнаго взноса, который сербскій народъ представляетъ въ кассу великой церкви, т. е. 3000 грошей за архіепископа и 3000 грошей за епископа ужицкаго, но остается сама по себѣ и вносится только въ случаѣ новаго избранія митрополита; а когда и другіе округи, принадлежащіе въ Сербіи, будутъ соединены съ ней, тогда сія ежегорая плата будетъ опредѣлена окончательно.
5) Кромѣ взноса опредѣленной ежегодной суммы въ кассу великой церкви и этихъ 300 австрійскихъ дукатовъ при избраніи митрополита, какъ архіепископъ, такъ и все сербское духовенство свободны отъ всякихъ искательствъ и требованій со стороны великой церкви, не имѣя, кромѣ вышеупомянутыхъ, никакихъ другихъ обязательствъ ни относительно патріарха, ни относительно великой церкви: какъ патріархъ и великая церковь, такъ и самый митрополитъ бѣлградскій не могутъ требовать доли наслѣдства изъ имѣній умершихъ архіереевъ, а патріархъ не беретъ ничего за отпущеніе грѣховъ, даже въ томъ случаѣ, когда таковыя
277
оставшіяса послѣ митрополита и епископовъ имущества будутъ назначены на богоугодныя и государственныя дѣла.
6) Ни митрополитъ, ни епископы сербскіе не имѣютъ права дѣлать долги ни на счетъ Сербскаго народа, ни на счетъ великой церкви.
7) Митрополитъ не можетъ быть, безъ законной воли константинопольскаго патріарха и соизволенія сербскаго князя, удаленъ изъ своей епархіи, а сербскіе епископы безъ согласія митрополита и князя.
8) Наконецъ во время богослуженія митрополитъ Сербіи поминаетъ константинопольскаго патріарха, а митрополита всѣ сербскіе епископы».
Этотъ договоръ включенъ былъ въ патріаршій кодексъ. Когда къ Сербіи были присоединены шесть спорныхъ округовъ, послѣдовало дополненіе къ этому договору, подписанное 17 іюля 1836 года: сербская церковь съ тѣхъ поръ должна была вносить въ кассу вселенской церкви по 9.000 грошей ежегодно [151].
Такимъ образомъ, въ двадцать лѣтъ своего управленія, Милошу удалось возвысить Сербію на степень страны, независимой въ дѣлахъ внутренняго управленія, а въ дѣлахъ политическихъ освободившейся отъ исключительнаго владычества Турціи. Со всѣхъ сторонъ раздавались теперь требованія дать ей правильное государственное устройство. Слышались рѣчи о необходимости государственнаго устава. Примѣръ Молдавіи и Валахіи, которымъ графъ Киселевъ, временный правитель ихъ, далъ Органическій Статутъ, обращалъ на себя вниманіе всѣхъ партій, образовавшихся между Сербами въ эпоху, о которой у насъ идетъ рѣчь. Поднимался внутренній вопросъ великой важности, рѣшеніе котораго могло повести или къ утвержденію всего, чтò вырабатоно было новѣйшею исторіей Сербіи, или же къ какому либо важному перевороту во внутреннихъ дѣлахъ. Съ другой стороны этотъ вопросъ, чисто домашній, могъ обратить на себя вниманіе не только Турціи и Россіи, но и другихъ державъ, чтò могло еще болѣе усложнить борьбу партій, обреченныхъ прежде на бездѣйствіе. Словомъ, это былъ важный, рѣшительный шагъ въ жизни Сербіи и самого Милоша, который могъ привести послѣдняго не туда, куда онъ стремился: и дѣйствительно вопросъ о государственномъ уставѣ Сербіи тянулся въ продолженіе четырехъ лѣтъ, повергь въ волненіе всю страну, далъ поводъ вмѣшаться въ ея дѣла многимь государствамъ и привелъ Милоша къ отреченію отъ княжескаго званія, а впослѣдствіи и его династію въ бѣгству изъ Сербіи, чрезъ что выдвинулась впередъ династія Кара-георгіевичей и установилась та
278
непримиримая вражда между потомками первыхъ вождей Сербскаго народа, которая разрѣшилась въ 1868 году такою кровавою катастрофой.
( 21. Противники Милоша: Ѳома Вучичъ-Перешичь, стр. 278—280: Стоянъ Симичь, стр. 280—282 )
Противодѣйствіе Милошу выросло не вдругъ и при томъ не со стороны людей, прославившихся какими либо подвигами въ борьбѣ за свободу Сербіи. Противодѣйствіе явилось вслѣдствіе близкихъ отношеній въ Милошу людей, сошедшихся съ нимъ ради личныхъ цѣлей. Первая роль между этими людьми принадлежала Ѳомѣ Вучичу-Перишичу. Въ 1815 году онъ, будучи кнезомъ гружанской волости, обязанъ былъ Милошу спасеніемъ своей жизни во время возстанія Хаджи-Продана. Съ тѣхъ поръ Вучичь держался постоянно около Милоша, и во время волненій, поднятыхъ Милоемъ Дьякомъ, былъ отправленъ во главѣ 1.000 человѣкъ противъ возставшихъ. Встрѣтивъ приверженцевъ Дьяка около Крагуевца, близъ вершины Опленаца, онъ разбилъ ихъ и преслѣдовалъ, не смотря на то, что бѣглецы изъявляли готовность положить оружіе. Вучичь особенно оказался жестокимъ. Предъ отправленіемъ его въ путь Милошъ подарилъ ему богатую дамасскую саблю. Вучичь хотѣлъ теперь испытать ея достоинство: онъ велѣлъ связать одного бѣдняка, захваченнаго между бѣглецами съ оружіемъ въ рукахъ, и нанесъ ему столь жестокіе удары саблей, что ея клинокъ переломился; пришлось прибѣгнуть къ ятагану, чтобы прекратить страданія плѣнника. За тѣмъ онъ же распоряжался разореніемъ селенія Кусадки и окрестныхъ съ нею деревень, среди которыхъ начались дѣйствія Дьяка. Вучичь вообще отличался характеромъ жестокимъ, суровымъ и рѣшительнымъ. Продолжавшіе послѣ Дьяка дѣло возстанія, Радосавчичи назначали въ своихъ прокламаціяхъ 5.000 секиновъ за его голову, и Вучичь принималъ участіе въ совершенія казни надъ ихъ приверженцами, происходившей въ Крагуевцѣ. Всѣ эти подвиги распространили по Сербіи имя Вучича и льстили его грубому самолюбію. Онъ считалъ себя спасителемъ Милоша, избавившимъ его отъ величайшихъ опастностей; конечно Милошъ не раздѣлядъ такого высокаго мнѣнія Вучича о самомъ себѣ. Крутой въ дѣлахъ общественныхъ, Вучичь былъ еще свирѣпѣе въ своей семьѣ. Здѣсь все подчинялось его безграничной волѣ, все должно было служить его страстямъ. Въ 1826 году, послѣ слишкомъ двадцати лѣтняго сожительства съ своей женой, Сербкой по рожденію, давшей ему трехъ дочерей и двухъ сыновей, онъ замѣтилъ, что жена его состарѣлась. Въ то время въ Сербіи жилъ молодой Грекъ, по вмени Апостолъ, жена котораго Анула славилась замѣчательною красотой. Она была дочерью извѣстнаго предводителя клефтовъ Фармаки,
279
находившагося въ службѣ у Али-паши Янинскаго, который, желая воспользоваться его богатствомъ и многочисленными стадами, приказалъ его убить, а жену и дочъ его заперъ въ свой гаремъ. Оттуда-то удалось Апостолу освободить Анулу и ея мать, преодолѣвъ всевозможныя препятствія. Апостолъ жертвовалъ при этомъ и своею жизнію, и своимъ имуществомъ. Въ награду зато Анула стала его женою. Но тщеславіе и гордость, столь своиственныя Грекамъ, вскорѣ сдѣлали и мать, и дочь неблагодарными: онѣ забыли услуги, оказанныя имъ Апостоломъ, и, когда одаренный сильною чувственною природой, Вучичь обратился съ своими предложеніями къ Анулѣ, честолюбивыя Гречанки приняли ихъ. Ни нравы времени, ни слабость тогдашняго сербскаго духовенства не могли послужить препятствіемъ къ исполненію ихъ желаній. Самъ архіепископъ объявилъ разводъ Вучича и Апостола съ ихъ женами и, не смотря на протестъ послѣдняго, обвѣнчалъ Вучича съ Анулою. Милошъ имѣлъ слабость пропустить безъ вниманія это дѣло. Честолюбивая Анула, имѣвшая въ своемъ родствѣ не только извѣстнаго отца, но и дядю, славнаго капитана Фармаки, принимавшаго дѣятельное участіе въ валашской революціи 1821-го года, хотѣла добиться значенія и захватила въ свои руки новаго мужа. Мать Вучича возненавидѣла свою новую невѣстку. Вскорѣ между ними завязалась борьба по одному несчастному случаю, который привелъ Вучича предъ народный судъ. Старшій 12-тилѣтній сынъ Вучича отъ перваго брака, отличался добрымъ сердцемъ, но страдалъ страстію къ похищенію, хотя всякій разъ самъ возвращалъ похищенное. Однажды въ домѣ Вучича пропалъ мѣшокъ съ сотней талеровъ; мальчика не было дома и подозрѣніе пало на прислугу, которая за это была наказана. Нѣсколько дней спустя мальчикъ вернулся домой и Анула услѣдила за нимъ, какъ онъ посѣщалъ мѣсто, гдѣ скрылъ похищенный имъ мѣшокъ. Она сообщила Вучичу о своемъ открытіи и отецъ разгнѣванный нанесъ нѣсколько ударовъ ятаганомъ своему сыну. Мальчика спасло только вмѣшательство бабушки, которая обозвала свою невѣстку шпіонкой, а къ сыну обратилась съ неприличнымъ упрекомъ: «твой нравъ подтверждаетъ общій слухъ, что ты сынъ Турка». Вучичь, не сдерживая своего гнѣва, нанесъ и матери нѣсколько сильныхъ ударовъ. Та бросилась къ Милошу съ жалобами, который, отдавъ ее на попеченіе медиковъ, созвалъ важнѣйшихъ чиновниковъ, находившихся тогда въ Крагуевцѣ, и отдалъ на ихъ судъ поступокъ Вучича. Совѣтники Милоша перенесли дѣло въ верховное судилище. Вучичь не отвергалъ обвиненія, но протестовалъ
280
противъ вмѣшательства суда въ его семейные дѣла. Кметы гружанской волости рѣшвлись было ходатайствовать за своего кнеза, но потомъ узнавъ, въ чемъ его обвиняютъ, отступились отъ своего намѣренія. Общественное мнѣніе было возстановлено противъ Вучича. Милошъ однакожь пріостановилъ процессъ Вучича въ верховномъ судѣ и рѣшился самъ произнести приговоръ. Судъ предполагая, что приговоръ Милоша будетъ снисходительнѣе, и желая дать князю случай оправдаться отъ подозрѣнія въ зависти къ Вучичу, охотно передалъ все дѣло Милошу, который и приговорилъ Вучича къ взгнанію въ Валахію, отнялъ у него званіе кнеза и передалъ его имѣніе матери, первой женѣ и дѣтямъ его; но такъ какъ въ Валахію удалился и первый мужъ второй жены Вучича, то мѣстомъ ссылки для послѣдняго назначенъ былъ островъ Порѣчье, гдѣ Вучичь и открылъ торговлю солью. Когда началась война между Россіей и Турціей 1828 и 1829 годовъ, это новое занятіе принесло Вучичу значительныя богатства; но онъ уже не могъ простить Милошу его приговора [152].
Торговля солью сблизила Вучича съ двумя Сербами, также выдвинувшимися впередъ, благодаря вниманію въ нимъ Милоша, Стояномъ и Алексѣемъ Симичами. Они были дѣти одного изъ сербскихъ ополченцевъ, служившихъ въ отрядѣ волонтеровъ во время австрійской войны 1789 года. Оставшись сиротами въ раннемъ возрастѣ и безъ всякихъ средствъ, они должны были сами пробивать себѣ путь къ жизни. Алексѣй, прослужа нѣсколько лѣтъ при землинской гостинницѣ «Кралевичъ Марко», перешелъ въ Сербію, гдѣ Милошъ, знавшій его отца, назначилъ его канцелярскимъ писцомъ. Стоянъ, прослуживъ нѣсколько лѣтъ волонтеромъ въ австрійской арміи, перешелъ въ 1815 году въ Валахію, гдѣ вначалѣ поступилъ простымъ рабочимъ на табачную фабрику, а потомъ перешелъ на службу въ русскомъ курьеру и тайному агенту по сербскимъ дѣламъ, Михаилу Герману, въ качествѣ пандура. Здѣсь завязались его сношенія съ русскимъ консульствомъ въ Букарештѣ. За тѣмъ, узнавъ о томъ, что братъ его получилъ мѣсто въ Сербіи, Стоянъ перешелъ туда, имѣя при себѣ рекомендательное письмо отъ Германа. Здѣсь онъ началъ свою службу въ званіи курьера (татаръ) подъ начальствомъ Іованчи Спасича, бывшаго татаръ-агою (начальникомъ курьеровъ) при Милошѣ. Въ 1820 году онъ былъ отправленъ въ Константинополь къ сербскимъ депутатамъ, которые оставили его при себѣ въ качествѣ коммисіонера. Оба Симичи, подобно Вучичу, отличались громадною силой и кромѣ того считались
281
самыми рослыми представителяии сербскаго племени. Стоянъ Симичь утвердилъ за собою славу необыкновеннаго силача во время нападенія Турокъ на греческую часть Цареграда: онъ выгналъ дубиной нѣсколькихъ Турокъ, ворвавшихся въ жилище депутатовъ, и одинъ защищалъ входъ въ него отъ нападенія толпы до прибытія стражи. Послѣ того когда сербскіе депутаты заключены были въ сераль, Симичь, какъ человѣкъ неважный, былъ оставленъ на свободѣ и нѣсколько дней спустя выѣхалъ въ Сербію съ словесными порученіями отъ депутатовъ къ Милошу. Это сблизило Симича съ княземъ, который сталъ обращаться къ нему во всѣхъ дѣлахъ, требовавшихъ тайны. Послѣ заключенія Аккерманской конвенціи между Россіей и Турціей, Стоянъ Симичь отправленъ былъ въ Константинополь въ числѣ новыхъ депутатовъ. По полученіи извѣстія о Букарештскомъ мирѣ и перваго хаттишерифа, Стоянъ Симичь снова ѣздилъ въ Константинополь; а братъ его Алексѣй велъ переговоры съ бѣлградскимъ пашой Гуссейномъ, торгуясь объ условіяхъ, на которыхъ Милошъ могъ бы получить признаніе его со стороны Порты наслѣдственнымъ княземъ Сербіи. Стоянъ Симичь былъ въ числѣ тѣхъ, которые выхлопотали включеніе статьи о Сенатѣ во второй хаттишерифъ; вообще Симичи, вмѣстѣ съ другими честолюбцами изъ среды важнѣйшихъ чиновниковъ, стали съ этихъ поръ хлопотать объ ограниченіи власти Милоша. Они были, можно сказать, душою этой партіи, руководителями ея. Вмѣстѣ съ тѣмъ они успѣли пріобрѣсти и значительныя матеріальныя средства, участвуя въ компаніи, составившейся для торговли солью между Валахіей и Сербіей, къ которой примкнулъ и Вучичь. Если Симичи были душою партіи, противной Милошу; то Вучичь, по своему дѣятельному характеру, обѣщалъ изъ себя хорошаго исполнителя ихъ плановъ. Разрѣшивъ устройство соляной компаніи и самъ въ ней косвенно участвуя, Милошъ далъ средство своимъ противникамъ для постояннаго сбляженія между собою [153].
( 22. Старанія старѣйшинъ сохранить барщину въ Сербіи, стр. 282—284 )
Подобно тому, какъ шведское государственное устройство служило примѣромъ въ прошломъ столѣтіи для честолюбивыхъ плановъ русскихъ временщиковъ, управлявшихъ дѣлами по смерти Петра II, такъ примѣръ Валахіи возбуждалъ сербскихъ честолюбцевъ, враждовавшихъ противъ Милоша. Исключительное положеніе аристократіи, господствовавшей въ этомъ Придунайскомъ княжествѣ, доходившей нерѣдко до смѣшнаго, кружило головы сербскимъ чиновникамъ, вышедшимъ изъ народной толпы. Значеніе румынскихъ бояръ представлялось въ привлекательномъ
282
свѣтѣ бывшимъ сербскимъ кнезамъ, и они забывали, что румынская аристократія не была чисто туземнаго происхожденія, смѣшалась съ потомками фанаріотовъ и развилась подъ вліяніемъ Турціи. Румынскіе порядки окончательно прельстили сербскихъ «великашей», какъ ихъ называли въ народѣ, послѣ того, какъ Стоянъ Симичь былъ отправленъ въ 1834 году въ Букарештъ для принесенія поздравленій новому господарю Александру Гикѣ. Симичь въ то время былъ уже вице-президентомъ Народнаго Верховнаго Суда; но въ Букарештѣ еще помнили, что Симичь былъ простымъ служителемъ у русскаго агента. Доказалъ ли Милошъ посылкою Симича тщеславнымъ румынскимъ боярамъ, что цѣнитъ людей не по ихъ происхожденію, а только по заслугамъ, въ этомъ можно сильно сомнѣваться; но чтò онъ отправилъ къ нимъ вѣрнаго ученика, способнаго перенять валашскіе обычаи, то это не замедлило обнаружиться по возвращеніи Симича въ Сербію. Благодаря своему уму и дарованіямъ, Симичь вскорѣ заслужилъ уваженіе румынскихъ бояръ и вызвалъ расположеніе къ себѣ съ ихъ стороны. Если прежнему рабочему табачной фабрики, простому пандуру Германа, представлялась въ ненавистномъ видѣ безпечная и развращенная жизнь, смѣшное тщеславіе и безграничныя преимущества румынскихъ аристократовъ рядомъ съ народною массой, обреченною на рабство и нищету, ихъ неуваженіе къ законамъ, ихъ неповиновеніе князю; то сербскому депутату, вице-президенту Верховнаго Суда, вкусившему уже отъ благъ жизни и привыкшему отдѣлять личные интересы отъ народныхъ выгодъ, таже самая жизнь показалась соблазнительною. Насмѣшки румынскихъ бояръ надъ простотою сербскаго быта, надъ уважительными отношеніями сербскихъ чиновниковъ къ ихъ князю, должны были подѣйствовать на Стояна Симича. Изъ прежняго порицателя валашской аристократіи, систематическаго угнетенія румынскихъ сельчанъ и отсутствія національнаго патріотизма въ государственныхъ людяхъ Валахіи, Симичь мало по малу сдѣлался хвалителемъ ихъ. Вернувшись въ Сербію, онъ уже инымъ языкомъ говорилъ о румынскихъ порядкахъ, чѣмъ прежде: ему уже не казалось невыносимымъ положеніе крестьянъ въ Валахіи; онъ уже находилъ весьма естественнымъ, что аристократія, владѣющая землею и всѣми высшими должностями въ странѣ, пользуется такими привиллегіями, которыя ставятъ ее выше закона; онъ прямо говорилъ, что феодальныя права бояръ были единственнымъ ручательствомъ за правильную и постоянную обработку земли крестьянами; онъ даже ссылался на примѣръ Сербіи, увѣряя, что
283
два года тому назадъ, когда уничтожены были спаилуки, въ Сербіи производилось гораздо болѣе земледѣльческихъ работъ, чѣмъ теперь, когда имѣнія спахій перешли въ руки правительства. Отсюда Симичь выводилъ заключеніе, что при такомъ порядкѣ вещей земли Сербіи придутъ въ запустѣніе и десятичная подать ея умалится. Чтобы избѣжать этого, онъ предлагалъ ввести и въ Сербіи такое же феодальное устройство, какое существовало въ Валахіи, посредствомъ продажи или раздачи имѣній, принадлежавшихъ прежде спахіямъ. Этимъ Симичь касался самыхъ живѣйшихъ желаній многихъ изъ сербскихъ чиновниковъ, которые надѣялись получить за свои прежнія заслуги земли, оставшіяся свободными послѣ Турокъ. Два кнеза, Васо Поповичь и Павелъ Радомировичь, первые обратились къ Милошу съ вопросомъ о приведеніи въ исполненіе такого плана, но не получили прямаго отвѣта; однакожь сербскіе чиновники не теряли надежды, полагая, что князь, извлекая значительныя выгоды изъ прежнихъ султанскихъ имѣній, убѣдится въ выгодахъ феодальнаго права, и число приверженцевъ послѣдняго увеличится между Сербами. Симичь продолжалъ раздувать страсти, постоянно сравнивая въ своихъ разсказахъ простую жизнь сербскихъ чиновниковъ съ политическимъ и общественнымъ положеніемъ валашскихъ бояръ и ихъ почти независимыми отношеніями къ князю. Званіе вице-президента Верховнаго Суда давало еще большую силу его рѣчамъ. Пришельцы изъ Венгріи и эмигранты, возвратившіеся изъ Россіи, оказались самыми горячими пособниками Симича. Ихъ пребываніе въ Сербіи уже принесло плоды: они научили своихъ соплеменниковъ нѣкоторой роскоши; они были не прочь отъ введенія румынской системы въ Сербію. Такимъ образомъ почти всѣ люди, имѣвшіе какую либо власть и служившіе прежде только общему дѣлу, занялись вопросомъ о своемъ положеніи, и многіе изъ нихъ сдѣлались безсознательными сообщниками Симича.
Главнымъ и почти единственнымъ препятствіемъ къ исполненію такихъ замысловъ былъ Милошъ: онъ зналъ Сербскій народъ лучше, чѣмъ остальные его представители; зналъ, что Сербы, выросшіе среди общаго равенства, среди одинаковаго подчиненія всѣхъ, никогда не захотятъ подчиниться господству людей, вышедшихъ изъ его же среды и не имѣющихъ никакихъ правъ на какія бы то ни было преимущества. Ввести въ Сербіи туземное помѣщичье сословіе на тѣхъ же самыхъ основахъ, на какихъ существовало турецкое и румынское землевладѣніе, значило бы ввергнуть Сербію въ жестокую междоусобную войну, въ безконечныя внутреннія
284
волненія. Подчинить крѣпостной зависимости народъ, только что завоевавшій свою свободу, было бы гораздо труднѣе, чѣмъ освободить народъ, прожившій нѣсколько вѣковъ подъ господствомъ крѣпостныхъ отношеній. Это сознавали и Симичь, и нѣкоторые изъ способнѣйшихъ между его приверженцами. Но у нихъ были другія цѣли: невозможность исполнить безумныя желанія сербскихъ честолюбцевъ они выставлялв, какъ упорство со стороны Милоша, какъ нежеланіе возвысить представителей народной власти и привычку господствовать равно надъ всѣми. Такииъ путемъ они возбуждали недовольныхъ противъ Милоша, создавая могущественную партію противъ него. Вмѣстѣ съ тѣмъ Симичь и его единомышленники позаботились выставить Милоша въ подозрительномъ свѣтѣ и предъ русскимъ правительствомъ.
( 23. Политическое значеніе сербскаго князя и отношенія къ нему русскоі дипломатіи, стр. 284—286 )
Стоянъ Симичь уже былъ знакомъ русскому генеральному консульству въ Букарештѣ, и во время своего пребыванія не однократно посѣщалъ русскихъ дипломатовъ. Не имѣя непосредственнаго агента для Сербіи, который проживалъ бы въ Бѣлградѣ, русское министерстерство иностранныхъ дѣлъ не имѣло средствъ получать прямыя и точныя вѣсти изъ Сербіи. А между тѣмъ успѣхи, полученные Милошемъ послѣ Адріанопольскаго мира независимо отъ Россіи, возбуждали вниманіе русской дипломатіи къ дѣйствіямъ Милоша. Опасаясь назначить своего консула въ Бѣлградъ, чтобы не подать тѣмъ примѣръ для другихъ державъ и прежде всего для Австріи; зная что посланникъ въ Константинополѣ могъ имѣть извѣстія только отъ сербской депутаціи, русское министерство поручило собирать свѣдѣнія о замыслахъ Милоша своему букарештскому агенту. Пріѣздъ Стояна Симича въ этотъ городъ былъ счастливою находкою для русскаго консула, барона Рикмана, который и получилъ о Милошѣ такія извѣстія: Милошъ самовластенъ, заботится объ утвержденіи своей династіи въ Сербіи, желаетъ добиться полной независимости отъ владычества Турців и покровительства Россіи. Всѣ эти нареканія имѣли нѣкоторый видъ истины. Русская политика не имѣла никавой твердой опоры внутри самой Сербіи, за исключеніемъ народнаго сочувствія. Права, которыя удалось выговоритъ русскимъ дипломатамъ для Сербіи, давно были обойдены Милошемъ: онъ купилъ себѣ титулъ наслѣдственнаго князя, не ограниченнаго другою властію, взялъ въ свои руки пограничныя таможни, выхлопоталъ право имѣть своихъ агентовъ въ румынскихъ княжествахъ, освободилъ сербскую цервовь отъ ея зависимыхъ отношеній къ цареградскому патріарху, наконецъ расширилъ предѣлы Сербіи
285
новыми округами. Если онъ пойдетъ и впредь такими же шагами, то его вліяніе легко можетъ распространиться на старую Сербію, на Боснійскихъ христіанъ и на соплеменныхъ Болгаръ. Но такое значеніе Сербскаго княжества не входило тогда въ соображенія русской дипломатіи. Не имѣя въ ту эпоху военныхъ соперниковъ себѣ на Востокѣ, Россія имѣла намѣреніе подчинить своему покровительству не одну только Сербію, или Придунайскія княжества, или Грецію, но и распространить свое вліяніе на всю Турцію. Ункіаръ Скелешскій договоръ и появленіе Русскихъ на Босфорѣ для защиты Константинополя отъ египетскаго паши подтверждали то. Не имѣя однакожь прямыхъ намѣреній присоединить къ своимъ владѣніямъ Румынскія княжества и Сербію, русское правительство еще не выработало твердаго взгляда на значеніе этихъ княжествъ на востокѣ и колебалось въ своихъ планахъ. Русскіе дипломаты не сознавали еще, что независимая Сербія, но съ границами не установившимися, всегда способными къ расширенію, безъ опредѣленнаго уставомъ государственнаго устройства, но съ сильнымъ вліяніемъ князя на народъ и ближайшихъ его соплеменниковъ, можетъ имѣть бòльшую силу въ рѣшительную минуту, чѣмъ Сербія, закованная въ извѣстныя границы, подчиненная обязательному уставу и введенная въ извѣстныя международныя отношенія. Независимый самовластный князь въ Сербіи казался тогда препятствіемъ общему дѣлу. Его нельзя было такъ легко принудить къ повиновенію, какъ ограниченныхъ въ ихъ власти князей Молдавіи и Валахіи. Значеніе послѣднихъ определено было уставомъ, который созданъ во время управленія румынскими княжествами графомъ Киселевымъ, и уставъ этотъ основывался отчасти на историческихъ преданіахъ обоихъ княжествъ. Но Сербія имѣла свое управленіе, утвержденное трактатами и хаттишерифами: никакого устава ей не могли навязать ни Турція, ни Россія, и только внутреннія отношенія могли бы заставить Милоша подчиниться такону вмѣшательству.
Ознакомившись съ расположеніемъ русской дипломатіи, Стоянъ Симичь сообщилъ букарештскому консулу, что Сербы тяготятся властію Милоша и жалѣютъ о признаніи его наслѣдственнымъ княземъ, чтò лишаетъ ихъ права вручить власть надъ собою достойнѣйшему. Его заявленія не встрѣтили возраженій со стороны русскаго консула. Вернувшись въ Бѣлградъ, Симичь уже считалъ себя вправѣ увѣрять своихъ единомышленниковъ, большею частію давнихъ враговъ Милоша, завидовавшихъ его возвышенію, что букарештскій консулъ обѣщалъ имъ свое
286
содѣйствіе. Это укрѣпило противниковъ Милоша въ ихъ замыслѣ. Но такъ какъ Симичь снова и на долго долженъ былъ ѣхать въ Константинополь, то недовольные Милошемъ ограничились пока сообщеніемъ ругательныхъ на него статей въ нѣмецкія, преимущественно австрійскія, газеты [154].
( 24. Новыя отношенія къ Вучичу, стр. 286—287 )
Между тѣмъ и Вучичь оставилъ мѣсто своего изгнанія. Милошъ, который не былъ злопамятенъ, давно готовъ былъ дать ему позволеніе возвратиться внутрь Сербіи. Привыкнувъ къ Вучичу съ дѣтства, цѣня его несомнѣнныя дарованія и свободную, хотя нѣсколько дикую, откровенность, Милошъ ждалъ только одного, чтобы Вучичь самъ просилъ дозволенія оставить Порѣцкій островъ. Но Вучичь медлилъ, ибо считалъ себя жертвою несправедливости. Только просьбы красивой Анулы понудили Вучича обратиться къ Милошу съ просьбой о переводѣ его въ Шабацъ. Милошъ не только далъ свое согласіе на то, но и опредѣлилъ для жительства Вучичу домъ, который занималъ прежде братъ князя Ефремъ Обреновичь, получившій потомъ мѣсто правителя въ Бѣлградѣ, — съ однимъ условіемъ, чтобы Вучичь заботился о домѣ и принадлежащихъ къ нему пристройкахъ. Такое распоряженіе Милоша вызывало Вучича на примиреніе, но онъ не принялъ вызова и поселился въ Шабцѣ какъ частный человѣкъ, продолжая вести торговлю солью. Это занятіе уже не давало ему такихъ доходовъ, какіе онъ получилъ живя въ Порѣчьѣ, отчасти потому, что въ Шабцѣ были конкуренты по этому дѣлу, и во главѣ ихъ первый кметъ города Іованъ Теркичь. Съ этимъ-то кметомъ Вучичь имѣлъ столнновеніе, которое снова навлекло на него гнѣвъ Милоша. Случилось, что въ одинъ изъ осеннихъ вечеровъ 1833 года загорѣлся анбаръ, прилежавщій къ дому Обреновичей; сбѣжался народъ и прежде всѣхъ Вучичь, начавшій распоряжаться тушеніемъ пожара. Но, какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, распорядителей явилось много и во главѣ ихъ городскіе кметы: пожаръ, вмѣсто того чтобы прекратиться, усилился. Вучичь, слыша приказанія, противорѣчившія его распоряженіемъ, пришелъ въ гнѣвъ, произнося самыя бранныя слова, бросился съ палкой въ рукахъ на Іована Теркича, при чемъ нанесъ ему нѣсколько ударовъ, полагая, что онъ изѣ злобы къ нему давалъ противоположныя приказанія. Теркичь уѣхалъ въ Топчидеръ, гдѣ тогда находился Милошъ, и просилъ князя наказать Вучича; Милошъ велѣлъ привезти Вучича изъ Шабца. Въ первыя минуты гнѣвъ Милоша былъ ужасенъ, такъ что тому же Теркичу, вмѣстѣ съ княгиней Любицей и Ефремомъ Обреновичемъ, пришлось просить Милоша о снисхожденіи къ Вучичу.
287
Но пока опальнаго старѣйшину везли изъ Шабца, гнѣвъ Милоша остылъ и Вучичь поплатился только тѣмъ, что просидѣлъ нѣсколько дней подъ арестомъ въ казармахъ, но съ цѣпями на ногахъ. По окончаніи ареста Вучичь просилъ прощенія у Милоша. Тѣмъ не менѣе распоряженіе Милоша навлекло на него новое порицаніе недовольныхъ. Его упрекали въ самоуправствѣ, въ нежеланіи передать обвиненіе противъ Вучича въ Верховный Судъ, и хотя судъ приговорилъ бы Вучича къ неменѣе строгому наказанію, хотя письменнаго уложенія еще не имѣла Сербія и самый судъ руководился только здравымъ смысломъ и обычаемъ, никто изъ противниковъ Милоша не могъ простить ему вмѣшательства въ это дѣло. Многіе говорили, что Милошъ управляетъ Сербами какъ паши, которыхъ онъ замѣнилъ. Въ сущности же Милошъ не могъ забыть тѣхъ формъ общественной жизни, среди которыхъ выросъ, и, считая отношенія къ такимъ людямъ, какъ Вучичь, личными, не оставлялъ привычки рѣшать ихъ самому, не поручая разбора обвиненій судебнымъ мѣстамъ [155]. Онъ не могъ отрѣшиться отъ примѣровъ самовластія, видѣнныхъ имъ въ дѣтствѣ; не могъ признать за кѣмъ бы то ни было изъ сербскихъ чиновниковъ оказанныхъ народу заслугъ. Оставивъ въ сторонѣ личныхъ завистниковъ и враговъ Милоша, нельзя не сказать, что Милошъ въ послѣдніе годы своего правленія умѣлъ возбудить недовольство даже въ людяхъ, не входившихъ съ нимъ въ личныя препирательства: уничтожая спаилуки и харачъ, онъ оставилъ кулукъ, т. е. общественную натуральную повинность по постройкѣ зданій, почтовой гоньбѣ, обработыванію государственныхъ полей и домашняго хозяйства княжеской фамиліи. При этомъ надо замѣтить, что для Милоша не было тайной дурное настроеніе умовъ. Ему не разъ говорила о томъ жена его Любица, убѣждая сдѣлать нѣкоторыя уступки справедливымъ представленіямъ членовъ Верховнаго Суда и кнезовъ. Ему говорили о томъ многіе изъ приближенныхъ, интересы которыхъ были тѣсно связаны съ его судьбою, какъ изъ туземныхъ и австрійскихъ Сербовъ, такъ и людей иноплеменнаго происхожденія. Яснѣе другихъ раскрылъ предъ Милошемъ его положеніе знаменитый Вукъ Караджичь, долго жившій въ Сербіи (въ 1820 году послѣ пребыванія въ Петербургѣ и съ 1829 по 1832), занимавшійся составленіемъ законовъ для Сербіи и бывшій президентонъ бѣлградскаго магистрата.
( 25. Письмо Вука Караджича къ Милошу, стр. 288—293 )
Въ біографіи Милоша, которую онъ издалъ въ 1828 году, какъ матеріалъ для сербской исторіи новѣйшаго времени, Вукъ Караджичь воздалъ всевозможныя хвалы Милошу за его дѣятельность до Адріанопольскаго
288
мира. Но потомъ, проживъ въ Сербіи болѣе двухъ лѣтъ, ознакомившись на практикѣ съ ея управленіемъ и переселившись въ Австрію, онъ написалъ въ Милошу длинное письмо, въ которомъ подробно изложилъ причины, заставившія какъ вліятельныхъ, такъ и простыхъ Сербовъ, измѣнить въ послѣдніе годы свое доброе мнѣніе о правительственныхъ способностяхъ и дѣйствіяхъ Милоша. Письмо это было написано 18 апрѣля 1832 года. Въ началѣ его Караджичь говоритъ, что самъ Милошъ поручилъ чрезъ бѣлградскій магистратъ директору тамошней полиціи, Цвѣтку Раевичу, извѣщать его о людяхъ, недовольныхъ его правленіемъ . Такое любопытство Милоша дало поводъ Караджичу взять на себя трудъ открыть предъ княземъ опасность его положенія.
«Правду говорили наши старики, замѣчаетъ Караджичь въ своемъ письмѣ, что никто не можетъ приготовитъ калача на весь міръ, но правда и то, что теперешнимъ правленіемъ вашей свѣтлости никто недоволенъ; если пускаться въ подробности, то пришлось бы сказать, что наиболѣе недовольны вами тѣ чиновники, которые ближе и чаще пребываютъ около вашей свѣтлости, а наиболѣе довольны тѣ люди, которыхъ ваша свѣтлость со всѣмъ не знаетъ. Всѣ причины такого недовольства можно раздѣлить на два разряда: один люди недовольны тѣмъ, что не только не могутъ жить по своей волѣ согласно своимъ средствамъ, но и тѣмъ, что никто не обезпеченъ закономъ ни въ своей жизни, ни въ чести, ни въ своемъ имѣніи, пріобрѣтенномъ трудами и правдою; другіе недовольны тѣмъ, что мало прилагается стараній объ общей пользѣ и что управленіе идеть не такъ, какъ бы должно было или могло идти по ихъ мнѣнію. Я не буду называть по именамъ или касаться чего либо неизвѣстнаго, скажу только то, чтó знаютъ всѣ. Ваша свѣтлость, по всей вѣроятности, можете припомнить, какъ въ 1830 году Стоянъ Симичь въ Пожаревцѣ, когда вы сердились на то, что въ Цареградѣ включили въ фирманъ статью о Сенатѣ, въ согласіи съ которымъ князь долженъ управлять землею и народомъ, сказалъ вамъ: «не сердитесь; мало ли что поставлено въ ферманѣ, но пока вы живы, все можетъ идти по старому; а послѣ вашей смерти, кто останется въ живыхъ, тотъ заключитъ другой договоръ съ вашими наслѣдниками». А между тѣмъ тотъ же Симичь говорилъ публично: «я не желалъ бы никогда жить въ одномъ мѣстѣ съ господаремъ, и лучше быть въ Крагуевцѣ, когда онъ въ Пожаревцѣ, а въ Пожаревцѣ, когда онъ въ Крагуевцѣ, и даже не встрѣчаться съ нимъ на пути». Когда ваша свѣтлость въ 1830 году нарядили въ Ягодинѣ коммисію противъ кнеза Милеты Радойковича, то одинъ изъ
289
знатнѣйшихъ теперь чиновниковъ вашихъ спрашивалъ меня: «знаешь ли, для чего это дѣлается?» а когда и ему отвѣтилъ, что не знаю, тогда онъ прибавилъ: «это дѣлается только для того, чтобы умалить и очернить заслуги Милеты; господарю хочется, чтобы никто въ Сербіи кромѣ него не имѣлъ ни заслугъ, ни чести, ни почтенія». Тѣ рѣчя, за которыя въ прошломъ году прогнанъ изъ Бѣлграда Живанъ Паразлама, таятся въ сердцахъ не только у всѣхъ жителей Бѣлграда, Шабца и Смедерева и многихъ другихъ знатныхъ людей въ народѣ, но произносятся и здѣсь, конечно по жалобамъ бѣлградскихъ купцовъ, сѣтующихъ на то, что Бѣлградцамъ христіанскаго закона не было такого насилія ни при которомъ турецкомъ правителѣ, какъ нынѣ, и что только за два прошедшіе года они одного кулука на два дворца вашей свѣтлости дали 22.000 грошей. Равнымъ образомъ тамошніе торговцы скотомъ, а особенно продавцы свиней, жалуются на таможняхъ, что ваша свѣтлость съ своими компанейщиками завладѣли всею торговлею ихъ, а они всѣ обнищали, и т. п. Опять скажу вамъ вкратцѣ: правленіемъ вашей свѣтлости никто тамъ не доволенъ, и до такой степени никто, что ваши два сына, еслибъ были не много постарѣе, могли бы быть такъ же недовольны, какъ и всякой другой, и если кто выражаетъ свое удовольствіе и безпрестанно кричитъ: «да сохранитъ Богъ господаря! во здравіе нашему господарю!» тотъ и есть недовольный, но притворяется, чтобы скрыть свое недовольство. Но не надо думать, что всѣ недовольные вашимъ правленіемъ суть ваши враги. Ваша свѣтлость хорошо знаете, что нѣтъ человѣка, болѣе недовольнаго вами и вашимъ правленіемъ , какъ ваша супруга, и между тѣмъ въ цѣлой Сербіи вы не имѣете большаго друга, какъ она. Вашъ братъ Ефремъ, незнаю, болѣе ли доволенъ правленіемъ вашей свѣтлости, чѣмъ всякій другой чиновникъ, а между тѣмъ онъ завтра же пожертвовалъ бы собою для васъ; тоже самое можно сказать и о многихъ чиновникахъ вашихъ; нельзя и ставить въ вину вашимъ людямъ того, что они недовольны вами: при Кара-Георгіѣ было гораздо лучше всѣмъ чиновникамъ и знатнымъ людямъ, а между тѣмъ и вы поднимались противъ него; еслибъ теперь вы были на мѣстѣ какого либо чиновника, то ужь навѣрное были бы не менѣе недовольны, чѣмъ онъ. Всѣ ваши чиновники и подчиненные имѣютъ сердце, разумъ, волю, желаніе и всѣ остальныя страсти и душевныя свойства, какъ и вы, ибо они такіе же люди».
Для того чтобы возбудить удовольствіе въ народѣ, по мнѣнію Вука Караджича, прежде всего было: 1) необходимо дать народу уставъ, который бы опредѣлялъ составъ и
290
характеръ правитеіьства, именно по фирману или хаттишерифу, чтобы каждому человѣку обезпечены были жизнь, имущество и честь, чтобы каждый могъ заниматься по своей волѣ дѣлами, если таковыя не приносятъ вреда другимъ, дабы каждый человѣкъ зналъ, что ему слѣдуетъ дѣлать, и не боялся бы ни князя, ни кого другаго, дабы служба была не обязательна, чтобы было установлено, кто изъ чиновниковъ старшій и кто младшій, чтобы безъ прямой вины и суда нельзя было ни изгнать чиновника изъ службы, ни понизить его чиномъ; пока все это не будетъ установлено, до тѣхъ поръ нельзя думать ни о какихъ законахъ; 2) необходимо уничтожить кулукъ и не требовать ни отъ кого личной услуги; 3) надо устроить школы, изъ которыхъ могли бы выходить добрые чиновники, священники и торговцы; 4) князь не долженъ ни самъ торговать, ни вступать въ торговыя товарищества; 5) не слѣдуетъ князю вести такого рода частную жизнь, которая бы давала обильный матеріалъ для пересудовъ; 6) не слѣдуетъ гнать и наказывать людей, говорящихъ открыто правду и указывающихъ на недостатки въ правленіи; 7) не слѣдуетъ сербскому князю покупать такъ много деревень въ Валахіи, какъ бы предпочитая званіе румынскаго помѣщика званію сербскаго князя. Почти всѣ эти совѣты Вукъ Караджичь сопровождалъ доказательствами отъ противнаго, взятыми изъ жизни Милоша.
По поводу изданія устава Караджичь говорилъ:
«можетъ быть кто скажетъ, что ваша свѣтлость многое потеряете отъ того, что устроите правительство и дадите народу пристойныя права; а я думаю, что не только не потеряете, но еще выгадаете. Когда каждый человѣкъ въ народѣ будетъ обезпеченъ въ своей жизни, имѣніи и чести, тогда только вы будете обезпечены, и не только вы, но и ваши дѣти по вашей смерти. До тѣхъ же поръ, пока вы имѣете власть всякаго по своей волѣ, безъ всякой причины, погубить, отнять у него все и осрамить его; до тѣхъ поръ и народъ будетъ имѣть право, при всякомъ удобномъ случаѣ, поступить съ вами и вашими дѣтьми, какъ ему угодно. Въ такихъ случаяхъ нельзя будеть положиться ни на султанскій бератъ, ни на народные акты и присягу, а еще менѣе на солдатъ и тѣлохранителей. Въ Сербіи всѣ люди знаютъ, что вы были такимъ хе, какъ и они, и могутъ сказать, что они вамъ тò господство, и вашу власть, и права, которыя вы полагаете имѣть надъ ними, купили своимъ трудомъ и имуществомъ, своею кровью и страданіями; что вы не единственный господарь надъ этою землею и народомъ, но имѣете надъ собою двухъ великихъ царей, которые не могутъ быть равнодушны
291
къ жалобамъ народа на ваше правленіе.... Между тѣмъ теперь въ Сербіи нѣтъ никакого правительства въ истинномъ значеніи этого слова, но цѣлое правительство составляете вы одни: когда вы въ Крагуевцѣ, и правительство въ Крагуевцѣ; когда вы въ Пожаревцѣ, и оно въ Пожаревцѣ; когда вы въ Топчидерѣ, и оно въ Топчидерѣ; когда вы въ дорогѣ, тогда и оно въ дорогѣ; а умрите вы, тогда умерло бы и правительство, и тотъ бы сталъ старѣйшимъ, кто оказался бы сильнѣе. Скажу вамъ теперь правду: когда во время моего пребыванія тамъ, вы сдѣлались больны, я умиралъ отъ страха ожидая, что вы умрете, ибо зналъ, чтò бы тогда могло быть и съ вашимъ семействомъ, и съ вашими пріятелями и приверженцами. Съ другой стороны Сербія, устроивъ свое правительство, сталабъ пользоваться бóльшимъ довѣріемъ и у сосѣднихъ державъ и у частныхъ людей. Наконецъ одинъ человѣкъ не можетъ усмотрѣть за всеми дѣлами, какъ это могутъ сдѣлать многіе. Чиновники нужны владѣтелю, какъ орлу крылья и человѣку руки. Вы считаете себя равнымъ валашскому и молдавскому князьямъ, а вашихъ чиновниковъ равными ихъ чиновникамъ; но сравнительно съ послѣдними ваши чиновники нищіе и рабы».
Далѣе Караджичь сравниваетъ Милоша съ турецкими пашами, а сербскихъ чиновниковъ съ ихъ слугами; и чтобы привлечь чиновниковъ къ Милошу, онъ совѣтуетъ завести различные разряды и награды для нихъ.
Касательно народныхъ работъ на Милоша Караджичь говоритъ такъ:
«подобно тому, какѣ исторія расказываетъ, что Сербы ходили изъ Ниша и Смедерева въ Адріанополь и Цареградъ, чтобы косить сѣно на султана, такъ будутъ вспоминать, что люди изъ ужицкаго и сокольскаго округовъ ходили косить на васъ въ окрестности Крагуевца и Бѣлграда, а крагуевацкіе, бѣлградскіе и пожаревацкіе купцы и ремесленники должны были закрывать свои заведенія и идти на ваши работы. Въ прошломъ году въ бѣлградскомъ магистратѣ кметы изъ селъ, лежащихъ на пути изъ Бѣлграда въ Крагуевацъ, жаловались, что люди вашей свѣтлости, жалѣя своихъ коней, оставляли ихъ въ постоялыхъ дворахъ на сельскомъ корму, а брали коней изъ села, чьего прежде найдутъ, когдажь и этотъ устанетъ, то возьмутъ другаго, прежняго оставятъ тамъ, гдѣ хозяинъ его и не всегда сыщетъ. А вашь конюхъ Гая, когда везетъ домашнюю рухлядь изъ Крагуевца въ Бѣлградъ или на оборотъ, забираетъ по селамъ воловъ, ругаясь надъ сельчанами и говоря: «это господарское, если не дадите воловъ, то я брошу все на дорогѣ». Когда они жаловались на это, капетанъ Голубъ сказалъ, что жители Грочи продали изъ за этого почти всѣхъ
292
коней своихъ. Я, сколько могъ, старался увѣрить всѣхъ, что это дѣлается безъ вашего вѣдома, и предлагалъ членамъ магистрата довести до вашего свѣдѣнія; но они воснротивились тому. Въ прошломъ году ходили слухи, что ваша свѣтлость хотите установить, чтобы превращенъ былъ кулувъ на чиновниковъ и оставленъ только на васъ; это, по моему мнѣнію, было бы еще хуже для васъ, ибо теперь народную ненависть изъ за кулука вы раздѣляете съ чиновниками, а тогда она вся пала бы на васъ и соединила бы недовольныхъ съ чиновниками».
Переходя въ учрежденію школъ, Вукъ Караджичь говоритъ, что такихъ людей, какъ отважный Мичичь, Вучичь, Стоянъ Симичь, Петръ Цукичь, Милосавъ Лаповацъ, можно приближать въ себѣ и пользоваться ихъ услугами въ дѣлахъ обыкновенныхъ; но, по своему невѣжеству, они не могутъ исполнять правительственныхъ порученій. Для этого надо имѣть людей сколько нибудь учившихся. Караджичь говоритъ, что онъ еще въ 1820 году, прибывъ изъ Вѣны въ Сербію, предлагалъ Милошу собрать изъ народа молодыхъ людей отъ 15 до 20 лѣть и помѣстить ихъ въ школѣ, гдѣ бы въ продолженіе трехъ лѣтъ они ознакомились съ исторіей, географіей, статистикой, сербской грамматикой, ариѳметикой, реторикой, отчасти съ законовѣдѣніемъ, логикой, естественной исторіей, физикой и т. п. Такіе люди, по мнѣнію Караджича, были бы полезнѣе для Сербіи, чѣмъ пришельцы изъ Австріи и Венгріи, учившіеся въ тамошнихъ школахъ 12 лѣтъ.
«Хотѣлъ я научить и вашу свѣтлость читать и писать, прибавляетъ Караджичь, написать для васъ нѣсколько книгъ, чтобы ихъ кто либо читалъ вамъ, а иногда и вы сами въ свободное отъ занятій время. Я зналъ, что это было не трудно для Миленка въ Одессѣ и для Вуицы въ Цареградѣ, которые были старше васъ, а потому думалъ, что вамъ еще легче выучиться грамотѣ; но вы сами знаете, какъ не удались эти патріотическіе планы мои. Въ 1830 году, по моему настоянію приглашенъ въ Сербію Исайловичь, которому поручено устроить школу. Теперь я думаю, что такихъ школъ въ Сербіи нужно три: въ Шумадіи, на югѣ по ту сторону Моравы, на сѣверѣ по ту сторону Колубары, а кромѣ того и одну полную гимназію, а потомъ мало по малу и лицей. Сыновей же своихъ вамъ надо послать на воспитаніе въ Петербургъ въ пажескій ворпусъ».
Относительно торговыхъ предпріятій Милоша, Вукъ Караджичь замѣчалъ, что всего ненавистнѣе для сербскихъ купцовъ запрещеніе брать товары подъ росписки или на коммисію, и объявленіе, что по такимъ роспискамъ не будетъ даваемо суда въ случаѣ, если товары за вѣмъ либо
293
пропадутъ: купцы говорили, что при такомъ ограниченіи могъ торговать только одинъ Милошъ и товарищества, съ которыми онъ былъ за одно, ибо у нихъ всегда были готовыя деньги. Касательно дѣлъ постыдныхъ для правителя Караджичь выражается загадками: онъ только напоминаетъ Милошу примѣръ Младена, который въ 1811 году управлялъ по своему не только Бѣлградомъ, но и цѣлою Сербіей, а въ 1822 году въ Крагуевцѣ всѣ надъ нимъ посмѣивались, кто только хотѣлъ. Точно также оставленъ безъ подробныхъ объясненій и совѣтъ о необходимости выслушивать правдивыя рѣчи. Переходя къ покупкѣ имѣній въ Валахіи, Вукъ Караджичь говоритъ, что такаа покупка даетъ поводъ врагамъ Милоша увѣрять народъ, что князь не прочитъ себя въ правители своей страны и готовитъ себѣ убѣжище въ чужой землѣ на черный день. Лишнія деньги, по мнѣнію Караджича, лучше было употребить на народныя пользы, напримѣръ послать въ петербургскій банкъ до 50.000 дукатовъ, а на проценты съ нихъ воспитывать за границей сербскую молодежъ. Прося принять къ свѣдѣнію свои совѣты, Караджичь заключалъ письмо обращеніемъ къ Милошу: «я отъ всего сердца желаю, чтобы ваша свѣтлость не отдали славу добраго правителя другому, къ великому несчастію и вѣчному посрамленію своему и своего семейства [156].
Безъ сомнѣнія, самымъ важнѣйшимъ совѣтомъ Вука Караджича былъ тотъ, который касался необходимости издать какой либо уставъ, опредѣляющій отношенія князя къ остальнымъ властямъ страны. Такой уставъ казался Караджичу болѣе важнымъ, чѣмъ даже изданіе гражданскихъ и уголовныхъ законовъ Сербіи, — и онъ былъ совершенно правъ въ этомъ отношеніи. Въ судахъ дѣла шли не останавливаясь, идя привычнымъ путемъ, руководясь примѣрами изъ прежней судебной практики, разрѣшаясь на основаніи вѣковыхъ народныхъ обычаевъ. Понятія о преступленіи и наказаніи не измѣнились въ Сербіи въ слѣдствіе перемѣны въ ея политической жизни. Но совершенно иными стали отношенія между старѣйшинами, кнезами и кметами съ одной стороны и вновь созданною событіями властью верховнаго князя. Это была новая ступень въ правительственной жизни народа, давно забывшаго о древнихъ краляхъ и деспотахъ. Новая инстанція требовала и новыхъ опредѣленій. Тѣ практическія отношенія ея къ существовавшимъ прежде властямъ, которыя вытекли изъ самой жизни, носили на себѣ скорѣе слѣды турецкаго владычества, чѣмъ предамій, скрывавшихся въ древней исторіи Сербскаго народа. Но такое положеніе дѣлъ не могло быть продолжительнымъ.
294
( 26. Вопросъ объ уставѣ для Сербіи, стр. 294—296 )
Съ каждымъ годомъ оно становилось натянутѣе, опаснѣе, и рано или поздно должно было вызвать борьбу между новою властью и властями старыми, основанными на народномъ обычаѣ. Но съ другой стороны, если трудно было составить для Сербіи писанные законы, въ чемъ убѣдился и Вукъ Караджичь, занимавшійся этимъ дѣломъ, по приглашенію Милоша, въ Крагуевцѣ въ 1829 и 1830 годахъ; то не менѣе труднымъ дѣломъ было разрѣшеніе спора, возникшаго между Милошемъ и остальными властями. Народная масса стояла въ сторонѣ отъ этого спора. Въ ея воспоминаніяхъ не сохранялось ни одного подобнаго случая, который могъ бы послужить примѣромъ и указаніемъ на то, какъ дѣйствовать въ такомъ положеніи. Если и были указанія изъ новѣйшаго времени, то они не могли послужить къ выгодѣ волновавшихся чиновниковъ. Всякая попытка съ ихъ стороны ограничить власть Милоша была бы сочтена большинствомъ сельскаго населенія за продолженіе замысловъ Молера, Абдулы, Милое Дьяка, Радосавчичей и другихъ. Если самъ Милошъ и сознавалъ, что между приближенными къ нему старѣйшинами едвали найдутся теперь люди, которые стали бы защищать его столь же горячо, какъ это бывало прежде; то онъ все таки не умѣлъ найти средствъ, чтобы предупредить подобное столкновеніе, чтобы сдѣлать его невозможнымъ посредствомъ какихъ либо уступовъ и сдѣлокъ. Да и самый народъ не могъ уже принимать такъ близко къ сердцу личныя выгоды Милоша, какъ прежде, когда еще не были опредѣлены отношенія Сербіи къ Портѣ. Тогда каждое покушеніе на власть Милоша было и покушеніемъ на политичесную свободу народа; тогда интересы оберкнеза и народа были связаны тѣснѣе. Теперь права Сербіи были признаны договорами между Россіей в Турціей; права же князя только куплены у послѣдней. Милошъ смутно сознавалъ, что Россія не будетъ защищать его отъ внутреннихъ враговъ, какъ защищала его прежде отъ внѣшнихъ. Онъ даже думалъ, что ему не нужна эта защита, ибо вопросъ о его власти былъ въ его глазахъ только домашнимъ, внутреннимъ вопросомъ Сербіи; но онъ не предвидѣлъ, что партія недовольныхъ можетъ обратиться съ своими жалобами не въ Сербскому народу, а въ Турціи и Россіи, — и въ этомъ заключалась самая слабая, самая опасная сторона его положенія. Такое обращеніе въ Россіи было тѣмъ возможнѣе, что сербскіе депутаты, Авраамъ Петроніевичь и Цвѣтво Раевичь, возвратившись изъ Петербурга въ 1830 году, расказывали, что покровительствующій императоръ выразилъ мысль, что для Сербіи необходимъ органическій уставъ, который,
295
по словамъ его величества, долженъ быть душею правленія. На сколько вѣрно передана была депутатами мысль императора Николая рѣшить трудно; но самая мысль могла быть высказана, ибо въ то самое время графъ Киселевъ вводилъ органическій уставъ въ Молдавіи и Валахіи.
Но общій уставъ долженъ былъ васаться не только отношеній князя къ старѣйшинамъ и чиновникамъ, но и отношеній послѣднихъ къ народу, а особенно старѣйшинъ къ лицаmъ, занимавшимся письмоводствомъ. Одинъ изъ современниковъ той эпохи, самъ принимавшій дѣятельное участіе въ ея событіяхъ, Яковъ Живановичь, въ своихъ рукописныхъ примѣчаніяхъ на книгу Кипріана Робера «Les Slaves de Turquie» [157], такъ говоритъ о нерасположеніи Милоша и старшихъ между его сотрудниками къ введенію письменныхъ законовъ въ Сербіи:
«правленіе князя Милоша было патріархальное, и онъ, какъ не письменный человѣкъ, много боялся писанныхъ законовъ, ибо видалъ какъ различно толкуютъ и исполняютъ ихъ, и слыхалъ, что иногда они бываютъ причиной великихъ недоразумѣній и несчастій. Онъ поручалъ исполненіе всѣхъ дѣлъ людямъ не письменнымъ, какими были тогда старѣйшины и народные представители, взятые какъ это и слѣдовало, изъ народной массы, люди заслуженные, разумные, но большею частію или совершенно безграмотные или полуграмотные. А потому Милошъ чаще всего приказывалъ имъ на словахъ, чтò они должны дѣлать, призывая къ себѣ то одного, то другаго, посѣщая ихъ по разнымъ округамъ и срезамъ, и созывая ихъ на скупщины, на коихъ говаривалъ съ ними обо всемъ. Часто бывало, что иной старѣйшина плохо понималъ тѣ простые приказы, которые сообщались ему письменно, и для того такіе старѣйшины при избираніи письмоводителей прежде всего смотрѣли на то, чтобы слогъ ихъ былъ ясный и вразумительный, отчего часто случалось, что человѣкъ достаточно образованный, но выражавшійся слогонъ высокимъ, считался неспособнымъ, а едва умѣвшій читать и писать, но выражавшійся просто и ясно, слылъ за человѣка разсудительнѣйшаго. Такому старѣйшины говорили: «ты, братъ, написалъ такъ, какъ я думалъ и хотѣлъ». Письмоводители большею частію были изъ австрійскихъ Сербовъ, и еслибы патріархальное правленіе перемѣнилось на канцелярское, организованное бюрократически, тогда между старѣйшинами вознивло бы опасеніе, что они уже не будутъ больше правителями, но вся власть перейдетъ въ руки письмоводителей, которые будутъ толковать и исполнять законы. А потому, на сколько возможно было, и князь и старѣйшины опасались
296
умноженія писанныхъ законовъ. Что при такомъ правленія часто должны были совершаться самовольства, объ этомъ нечего и напоминать. Гдѣ былъ старѣйшина разумный и добродѣтельный, и которые округи были удалены отъ центральнаго правительства, тамъ народъ жилъ среди золотаго вѣка; гдѣ же было противное, тамъ случались всякія дѣла, пока самовольство не открывалось и не прекращалось. Но когда узнали о словахъ императора покровителя, то каждый разъ, когда совершалась какая либо несправедливость, всѣ кричали обѣ уставѣ, ибо каждый думалъ, что уставъ разрѣшитъ всѣ недоуразумѣнія; а чтò долженъ содержать въ себѣ такой уставъ, того никто не могѣ объяснить вполнѣ. Только многіе сознавали, что патріархальное правленіе уже неудовлетворяетъ потребностямъ страны; а инымъ казалось, что князь ни коимъ образомъ не желаетъ введенія устава, и эти люди стали договариваться между собой, чтобы на первой же скупщинѣ предложить князю самымъ рѣшительнымъ образомъ сдѣлать подробное представленіе объ уставѣ».
( 27. Составленіе законовъ, стр. 296—298 )
Милошъ также видя, что потребность въ писанныхъ законахъ усиливается съ каждымъ годомъ, еще съ 1829 года поручилъ выбирать матеріалы для сербскаго устава людямъ, которыхъ считалъ способными къ тому. Такъ въ 1829 и 1830 годахъ тѣмъ дѣломъ занимался Вукъ Караджичь, а послѣ секретарь князя, плодовитый публицистъ и журналистъ Давидовичь, профессоры главной школы Исайловичь и Радичевичь, считавшіеся самыми образованными людьми въ тогдашней Сербіи, секретарь верховнаго суда Лазарь Зубанъ, и наконецъ цѣлая коммисія, въ составъ которой входили, кромѣ только что названныхъ лицъ, еще протоіерей Жуевичь, Георгій Протичь и Лазарь Теодоровичь. Но труды этой коммисіи шли медленно, безъ всякой системы и опредѣленной программы. Почти всѣ эти люди, получившіе образованіе въ Австріи и Венгріи, указывали на австрійскіе законы, особенно на уголовные и на уложеніе о порядкѣ судоустройства и судопроизводства. Давидовичь же, воспитавшійся среди журнальныхъ занятій и бывшій приверженцемъ французской публицистики, выхвалялъ Наполеоновскій кодексъ; и все это переводилось членами коммисіи, пребывавшей въ Крагуевцѣ. Одинъ изъ этихъ составителей сербскихъ законовъ, Лазарь Зубанъ, такъ расказывалъ въ послѣдствіи Іовану Хаджичу, редактировавшему потомъ изданные при Александрѣ Карагеоргіевичѣ судебники, о дѣйствіяхъ коммисіи:
«мы тогда только по слухамъ взялись за французскіе законы и стали переводить ихъ не зная, въ чемъ состоитъ ихъ совершенство, и согласны ли они съ
297
обычаями нашего народа. Мы только слышали, что французскіе законы наисвободнѣйшіе. Но какъ же мы удивились, когда въ гражданскомъ кодексѣ нашли слово сервитутъ, ибо по коренному его значенію переводили его словомъ: рабство. Хлопоча около этого «рабства» мы пригласили къ себѣ одного Поляка, который тогда случился въ Крагуевцѣ, и, считая его за человѣка свѣдущаго въ законахь, просили его растолковать намъ, что такое у Французовъ сервитутъ; а онъ намъ на то отвѣтилъ: Wisen Sie das nicht? Und Ihr wollt Gesetze schreiben? Servitut ist eine Dienstbarkeit, und Dienstbarkeit ist Servitut: Adieu!» потомъ повернулся и вышелъ. Такъ мы затруднялись всѣми иностранными словами, которыя были не нѣмецкіе. Когда напримѣръ мы напали на слово гипотека, то долго мучились надъ нимъ, пока мнѣ не показалось, что это должна быть типографская ошибка вмѣсто аптека».
Давидовичь яснѣе другихъ понималъ, что при такихъ переводчикахъ нельзя трудиться надъ составленіемъ законовъ, и постоянно твердилъ о томъ Милошу, говоря, что самъ онъ можетъ заняться только начертаніемъ тѣхъ статей устава, которыя касались бы политическаго устройства Сербіи; но составлять судебники ему нѣкогда, ибо на немъ лежало множество другихъ дѣлъ. Милошъ, считая его самымъ способнѣйшимъ между приближенными къ себѣ, поручалъ ему вести переписку по дипломатическимъ дѣламъ, спрашивалъ его совѣтовъ по устройству школъ и типографіи и наконецъ сдѣлалъ его редакторомъ первой появившейся въ Сербіи газеты [158].
Чѣмъ болѣе затягивалось вдаль дѣло составленія законовъ, тѣмъ болѣе убѣждались въ необходимости имѣть образованныхъ людей изъ туземцевъ; давняя потребность въ народномъ образованіи также указывала на важность школъ; изданіе законовъ, заставляло устроить типографію. Все это исполнить было во многихъ отношеніяхъ легче, чѣмъ рѣшить вопросъ о государственномъ уставѣ. Съ этою цѣлію въ большихъ селахъ, гдѣ имѣлись церкви (а это была рѣдкость въ Сербіи), заведены были народныя школы, а равно и въ городахъ; въ Крагуевцѣ же устроена была гимназія, въ которой учители были приглашены изъ австрійскихъ Сербовъ; лучшихъ учениковъ изъ этой гимназіи рѣшено было посылать для окончанія ихъ образованія въ Пештъ и Вѣну. Митрополитъ Петръ Іовановичь хлопоталъ объ устройствѣ духовной семинаріи, ибо даже высшее духовенство Сербіи не имѣло надлежащаго духовнаго образованія. Вообще необходимость разширить средства жизни сознавалась всѣми.
298
Бѣлградъ, главный городъ Сербскаго княжества, лучше всего указывалъ на то, какъ проста и бѣдна была эта жизнь, которою уже начинали тяготиться пользовавшіеся властію и накопившіе нѣкоторыя средства сербскіе чиновники. Іованъ Хаджичь, прибывшій въ Бѣлградъ два года спустя послѣ описываемаго нами времени, занесъ въ свои воспоминанія такое изображеніе Бѣлграда:
«въ немъ еще не было тогда твердо построенныхъ домовъ; всѣ они сдѣланы были по турецкому способу; не было ни гостинницъ, ни хорошихъ улицъ. Только у Ефрема Обреновича, да у митрополита, были экипажи; даже рѣдко кто ѣздилъ на телегахъ, заложенныхъ лошадьми, обыкновенно ѣздили на волахъ. Европейскаго платья ни мужскаго, ни женскаго не было видно; показывавшіеся въ немъ были такъ рѣдки, какъ бѣлыя вороны. Соборная церковь была въ развалинахъ; служба совершалась въ небольшой церкви, сдѣланной изъ бревенъ и досокъ подлѣ митрополичьяго жилья; обязанности пѣвчаго отправлялъ въ ней только старый учитель Миша. Рѣдко гдѣ въ домахъ встрѣчались столъ и стулья; ихъ не было даже въ княжескомъ дворцѣ, за исключеніемъ канцеляріи. Постели стлались прямо на полъ; въ домѣ Ефрема Обреновича только его дочь Анна имѣла кровать. Словомъ все было по турецкому образцу» [159].
А между тѣмъ у народа, жившаго среди такого простаго быта, потребности были не турецкія. Заведя школы, заговорили объ изданіи книгъ учебныхъ и церковныхъ, и Милошъ выписалъ изъ Россіи все, что необходимо было для устройства типографіи. Адольфъ Берманъ, Пруссакъ родомъ, хорошо знавшій типографское дѣло, назначенъ былъ директоромъ этой княжеской типографіи, въ которой работали въ первый же годъ на семи станкахъ. Сперва печатались богослужебныя книги, и ихъ изданіе было такъ красиво и удовлетворительно, что они разошлись не по одной только Сербіи, но по Болгаріи, Босніи и даже между австрійскими Сербами. За тѣмъ стали печатать учебники и разсылать ихъ по школамъ. Наконецъ Давидоввчъ сталъ издавать «Сербске Новине». Съ Австріей заключенъ былъ договоръ объ учрежденіи австрійской почты чрезъ Сербію отъ Бѣлграда къ Нишу, для доставки писемъ, корреспонденціи изъ Вѣны въ Константинополь. Начало этихъ почтовыхъ сообщеній восходило во временамъ послѣдней войны между Турціей и Россіей; съ тѣхъ поръ въ этому главному почтовому пути примкнули внутреннія почтовыя сообщенія. Ежегодное наводненіе самой быстрой изъ рѣкъ Сербіи Дрины, причинявшее большія бѣдствія и убытки, заставило Милоша вызвать двухъ австрійскихъ
299
инженеровъ, чтобы произвести работы, необходимыя для удержанія разливовъ рѣки. Эти работы ведены были дѣятельно и, по окончаніи ихъ Сербія вознаграждена была великолѣпными лугами, явившимися на мѣстѣ прежнихъ болотъ, гдѣ Милошъ поселилъ выходцевъ изъ Босніи, сдѣлавшихся въ тоже время наиболѣе вѣрными защитниками границъ отъ нападеній боснійскихъ магометанъ. Тѣже самые инженеры исправили нѣкоторыя дороги въ Сербіи. Заботясь объ умственной и матеріальной сторонахъ жизни, могли-ли Сербы оставаться равнодушными къ отсутствію твердыхъ опредѣленій правительственной, аднинистративной стороны ихъ быта?
( 28. Взглядъ Милоша на свои отношенія въ старѣйшинамъ и народу, стр. 299—302 )
Во внутренней жизни Сербіи долженъ былъ совершиться переломъ. Приближающіеся признаки его выразились еще въ извѣстной уже намъ рѣчи Милоша, произнесенной имъ на скупщинѣ 1-го февраля 1834-го года въ Крагуевцѣ. Эта рѣчь сама собой распадается на три части: въ первой Милошъ припоминаетъ вкратцѣ о томъ, что совершено имъ и его сподвижниками на пользу отечества въ продолженіи двадцати лѣтъ; во второй онъ указываетъ на вопросы внутренняго управленія, рѣшеніе которыхъ предстоитъ; въ третьей предостерегаетъ сербскихъ старѣйшинъ отъ опасностей, могущихъ возникнуть вслѣдствіе междоусобій. Въ первбй части рѣчи самое горячее мѣсто вызвано письмомъ сербскаго депутата въ Констатинополѣ Авраама Петроньевича къ Милошу отъ 19 декабря 1833 года, въ которомъ говорилось объ аудіенціи , данной султаномъ сербскому депутату.
«Меня, говорилъ Милошъ, это событіе такъ сильно тронуло, что лишь только я подумаю, что мой представникъ являлся предъ царя, то не могу неудержаться, чтобъ не воскликнуть: «тебѣ Бога хвалимъ»! Я не знаю, былъ ли послѣ битвы на Косовомъ полѣ какой либо Сербъ, являвшійся предъ султанами, не знаю былъ ли какой, говорившій съ ними. Я этимъ такъ горжусь, что не знаю, какъ благодарить Бога, что сподобилъ меня дожить до таковой почести, какая оказана и мнѣ, и Сербскому народу. Я утѣшаюсь мыслью, что Милошъ привелъ Сербскій народъ въ милость султана, коей лишилъ его за нѣсколько сотъ лѣтъ на Косовѣ полѣ другой Милошъ. Издѣйствовавъ все это и для себя, и для васъ, господа, и для всего народа нашего, я считаю святою обязанностію благодарить прежде всего Всевышняго Творца, который и мнѣ, и Сербскому народу даровалъ столько постоянства, что мы въ тѣ тяжкія времена, которыя наступили для Оттоманскаго царства, остались непоколебимы на стезѣ вѣрности
300
и покорности султану, благодарить Творца, который далъ намъ премилостиваго царя въ лицѣ султана Махмуда II и усердныхъ покровителей въ единоплеменныхъ россійскихъ императорахъ. Да здраствуетъ султанъ Махмудъ II и свѣтлѣйшій наслѣдникъ его Абдулъ Меджидъ! Ура россійскому императору Николаю Павловичу I и наслѣднику его Александру Николаевичу цесаревичу! Да здраствуютъ всѣ, которые содѣйствовали тому, что мы дожили до такихъ дней! Да здравствуетъ весь высочайшій риджалатъ султанскій, который трудился надъ дѣлами нашими! Да здраствуетъ графъ Карлъ Васильевичь Несельродъ, который болѣе двадцати лѣтъ управляетъ въ русскомъ кабинетѣ и сербскими дѣлами! И графъ Александръ Григорьевичь Строгановъ! И дѣйствительный тайный совѣтникъ Александръ Ивановичь Рибопьеръ! И дѣйствительный статскій совѣтникъ Аполлинарій Петровичь Бутеневъ! Строгановъ, какъ русскій посланникъ въ Цареградѣ, можно сказать положилъ первое основаніе нынѣшнену зданію Сербіи; Рибопьеръ, находясь въ томъ же званіи, исходатайствовалъ первый хаттишерифъ и бератъ наслѣдственности княжескаго достоинства; а Бутеневъ, также какъ посланникъ русскій, испросилъ намъ новый, изъяснительный хаттишерифъ, онъ привелъ въ концу и дѣла наши съ Портой. Нынѣ въ нашемъ собраніи, здѣсь да будетъ изъявлена имъ благодарность за труды и подвиги ихъ; а въ непродолжительномъ времени мы вырѣжемъ имена ихъ на памятникахъ, которые воздвигнемъ людямъ, оказавшимъ заслуги предъ Сербіей. Прольемъ благодарныя слезы и въ память тѣхъ изъ нашихъ братій, которые пали за Сербію съ оружіемъ въ рукахъ съ 1804 по 1813 годъ, потомъ въ 1815 и наконецъ въ 1833 году! Прольемъ слезы и за тѣхъ, которые пали, защищая отечество в меня отъ бунтовщиковъ, или помогали мнѣ добрымъ совѣтомъ!»
За тѣмъ, переходя въ дѣламъ внутренняго управленія, Милошъ объяснялъ, почену онъ созвалъ малую скупщину вмѣсто большой, т. е. членовъ своей фамиліи, митрополита и епископовъ, членовъ верховнаго и окружныхъ судовъ, окружныхъ капетановъ и главныхъ кметовъ.
«Я хотѣлъ было, говорилъ онъ, собрать въ десять разъ болѣе на эту скупщину, но ради зимы и прошлогодняго неурожая я отложилъ большую скупщину до Юрьева дня; а теперь созвалъ только васъ, господа и братья! чтобы заявить вамъ о своемъ сердечномъ желаніи установить наше благосостояніе, если возможно, на вѣки на основаніяхъ, которыя будутъ постоянны и служить въ пользѣ народа, но какимъ средствомъ установить это, то трудно и опредѣлить; а еще труднѣе
301
тотчасъ же привести въ исполненіе; для того потребно и много труда, и много времени».
Коснувшись однако вопроса о составленіи законовъ и опредѣленіи правительственныхъ вѣдомствъ, Милошъ предложилъ устроить нѣчто подобное тѣмъ попечительствамъ, которыя существовала при Кара-Георгіи, — для иностранныхъ, внутреннихъ, полицейскихъ и судебныхъ дѣлъ, для финансовъ и народнаго просвѣщенія, а для разсмотрѣнія общихъ и важнѣйшихъ дѣлъ особаго предсѣдателя попечительства, который бы рѣшалъ, какія дѣла слѣдуетъ представлять на утвержденіе князю. Кромѣ того онъ совѣтовалъ опредѣлить степени или разряды между чиновниками и народными слугами. Обращаясь къ членамъ малой скупщины за совѣтами, Милошъ говорилъ:
«по всѣмъ внутреннимъ вопросамъ мнѣ нужны ваши мнѣнія и согласія; а потому предлагаю вамъ договориться между собой какъ бы справедливѣе, выгоднѣе и легче рѣшить ихъ; договаривайтесь пока еще вы здѣсь и потомъ объявите мнѣ ваше мнѣніе, послѣ чего наряжена будетъ особая коммиссія, которая будетъ засѣдать здѣсь, разсуждать и совѣщаться о тѣхъ же вопросахъ и приготовлять остальныя предложенія, которыя будутъ представлены великой скупщинѣ. Когда вы возвратитесь въ домамъ, то сообщите всему народу, чтò я предложилъ вамъ здѣсь и о чемъ намѣренъ говорить на великой скупщинѣ; и вы и весь народъ имѣете еще много времени, чтобы разсудить обо всемъ и составить отвѣты. А тогда, собравъ всѣ мнѣнія, мы примемъ и будемъ держаться тѣхъ, которыя окажутся лучшими и справедливѣйшими».
— Упомянувъ еще разъ о своихъ заслугахъ предъ Сербіей, Милошъ заключилъ свою рѣчь такими словами:
«я исполнилъ свои обязанности; теперь ваша очередь исполнить ваши обязанности, — и, если Богъ дастъ, сойдемся на великой скупщинѣ, то высказывайте мнѣ ваше и народное мнѣніе свободно и откровенно и неодобряйте мнѣ въ глаза то, противъ чего потомъ стали бы говорить изъ за угла и по сторонамъ; скажите и вашимъ младшимъ братьямъ, что я желаю этого и не хочу никакихъ тайныхъ пересудовъ и шептаній. Если чтò неудастся, не хочу болѣе отвѣчать самъ за то, участвуйте и вы всѣ въ томъ, ибо отъ того зависитъ благосостояніе не одного меня или моей фамиліи, но и всѣхъ насъ, а еще болѣе всѣхъ васъ, чѣмъ меня или кого изъ моихъ. Для того вамъ все это пространно и предлагаю, для того васъ и спрашиваю. Теперь намъ время дѣйствовать, теперь у насъ руки развязаны, теперь и соединимъ всѣ вмѣстѣ силы наши, и будемъ трудиться объ утвержденіи нашего благосостоянія. На сколько
302
мы до сихъ поръ старались, чтобы не испортить чего либо или не потерять того, чего искали, на столько же и даже во сто разъ болѣе мы должны подумать, какъ бы сохранить въ цѣлости все полученное нами съ такимъ трудомъ и пожертвованіемъ, и какъ чрезъ то сдѣлаться достойными уваженія отъ всего свѣта. Если мы и достигли милости одного и покровительства другаго царя, то также легко можемъ потерять ихъ; милость можетъ превратиться въ немилость, а покровительство въ нерасположеніе, если мы какими либо скаредными поступками, или мятежемъ нанесемъ ущербъ нашему народному счастію, ввѣренному теперь намъ самимъ» [160].
Вопросы, предложенные Милошемъ на разрѣшеніе представителямъ власти, а чрезъ нихъ и всему народу, касались только раздѣленія народныхъ дѣлъ по вѣдомствамъ, распредѣленія общей дани Портѣ и уплаты церковнаго долга константинопольскому патріарху; остальные же вопросы, на которые онъ только намекнулъ въ рѣчи и матеріалы для коихъ должна была собрать особая коммисія, остались неизвѣстны присутствовавшимъ въ собраніи 1-го февраля. Не удивительно, что нѣкоторые изъ бывшихъ на этомъ собраніи остались недовольны самовосхваленіями Милоша и его осторожными предложеніями; иные же, не будучи приготовлены въ вопросу объ уставѣ, вовсе не обращались къ народу и не собирали его мнѣній по указаннымъ въ рѣчи Милоша дѣламъ. Даже самая коммисія, которая должна была подготовить всѣ эти вопросы для великой скупщины, не въ состояніи была разработать ихъ, и Милошъ, собравъ малую скупщину на 1 іюня, гдѣ говорилось только о дани и кулукѣ, долженъ былъ еще разъ сослаться на прошлогодній неурожай хлѣба и сѣна, и вмѣстѣ съ тѣмъ еще разъ отложить большую скупщину на неопредѣленный срокъ. Это окончательно повредило Милошу. Враги его стали говорить, что Милошъ не хочетъ отступаться отъ своей властв и уклоняется отъ всякихъ сдѣлокъ по вопросу объ отношеніяхъ его къ народнымъ старѣйшинамъ и чиновникамъ. Весь 1834-й годъ прошелъ въ глухой борьбѣ недовольныхъ съ Милошемъ: они всячески старались распространить недовѣріе къ князю въ народѣ и увеличить свою партію, взводили на Милоша обвиненія всякаго рода и повторяли ихъ въ австрійскихъ газетахъ.
Возвращеніе Стояна Симича изъ Константинополя удвоило происки враговъ князя. Страсти, волновавшія ихъ, брали верхъ надъ благоразуміемъ и нерѣдко даже въ самомъ конакѣ (дворцѣ) князя заговорщики,
303
льстя Мілошу въ глаза и осыпая бранью заочно, вели между собою переговоры полушопотомъ, прерывая ихъ въ минуты приближенія къ нимъ людей, преданныхъ Милошу. Кюниберъ, очевидецъ событій того времени, прямо говоритъ, что существованіе заговора противъ Милоша не было тайной ни для кого изъ людей, привязанныхъ къ нему. Но Милошъ не давалъ вѣры подозрѣніямъ, которыя сообщали ему его друзья. Всего болѣе онъ полагался на тѣхъ же Симичей. Никто изъ родныхъ Милоша не пользовался такимъ расположеніемъ его, какъ эти два брата, возвышенные имъ изъ нищеты, обогащенные, исполнявшіе самыя важныя порученія. Еще не за долго предъ тѣмъ, когда они высказали предъ Милошемъ желаніе поселиться въ Крушевцѣ, мѣстѣ ихъ рожденія, Милошъ купилъ имѣніе тѣхъ Френчевичей, любовь которыхъ въ двумъ христіанкамъ была поводомъ къ присоединенію двухъ округовъ къ Сербіи, и подарилъ эти имѣнія Симичамъ, наименовавъ ихъ въ то же время сердарями крушевацкаго округа. Это были лучшія имѣнія въ томъ краѣ. Даже подозрѣвая Симичей, Милошъ не могъ сильно опасаться ихъ: если онъ зналъ о нерасположеніи къ нему многихъ изъ чиновниковъ, то зналъ также, что и Симичи не были особенно любезны народу. Такія не искреннія отношенія между княземъ и приближенными къ нему вскорѣ перешли черту простаго охлажденія, которое нерѣдко выражалось даже публично. Тогда заговорщики стали осторожнѣе и собирались въ скрытыхъ мѣстахъ для совѣщаній. Между тѣмъ Стоянъ Симичь опять поѣхалъ въ Букарештъ съ новымъ порученіемъ: здѣсь онъ еще разъ видѣлся съ Рикманомъ и еще разъ имѣлъ случай позавидовать житью румынскихъ бояръ [161].
( 29. Положеніе дѣлъ 1834 году, стр. 303—305 )
Заговоръ зрѣлъ. А между тѣмъ ни въ одинъ годъ не было столько веселья въ княжеской семьѣ, какъ въ продолженіе 1834 года. Въ начавшей издаваться тогда въ Крагуевцѣ газетѣ цѣлые столбцы наполнялись свѣдѣніями о разныхъ торжествахъ. Сперва описывалось шестинедѣльное путешествіе Милоша по бѣлградскому и пожаревацкому округамъ и возвращеніе въ Крагуевацъ, откуда узнаемъ, что Милоша выѣзжали встрѣчать всѣ чиновники на разстояніи цѣлаго часа отъ столицы, жители города наполняли улицы, предъ дворцомъ стоялъ военный отрядъ, встрѣтившій князя троекратнымъ «ура!» играла музыка, развѣвались знамена и звонили колокола, чиновники прикладывались къ княжеской рукѣ. Милошъ вообще любилъ пышность. Далѣе въ газетѣ описывалось торжество бракосочетанія двухъ пленянницъ Милоша, дочерей Ефрема, при чемъ старшій сынъ Милоша, Миланъ, пользовался такими же почестями, какъ и отецъ.
304
Далѣе въ нѣсколькихъ нумерахъ печатались восхваленія Милошу по поводу сообщеній о Сербіи, помѣщенныхъ въ иностранныхъ газетахъ. Въ слѣдующихъ нумерахъ восхвалялись распоряженія Милоша, вызванныя внезапнымъ нападеніемъ боснійскихъ и герцоговинскихъ Турокъ на Старовлашскій округъ, описывались путешествія членовъ княжеской фамиліи изъ города въ городъ, празднованія въ княжеской семьѣ разныхъ торжественныхъ дней, посвященіе тимокскаго епископа, посѣщеніе Милоша французскими путешественники, барономъ Буа-Леконтомъ и графомъ Де-Лану, посѣщеніе Милошемъ Брестовачской Бани, вмѣстѣ съ младшимъ сыномъ Михаиломъ, и народныя торжества по сему случаю, причемъ напримѣръ сельскія дѣвицы кропили своего господаря водою съ васильковъ или осыпали его васильками; путешествіе жены Милоша Любицы, съ сыномъ Михаиломъ и съ Ефремомъ Обреновичемъ, въ Видинъ и угощеніе ихъ Гуссейнъ-пашею въ продолженіи трехъ дней; торжества по поводу полученія Милошемъ турецкаго ордена, переѣздъ Милоша въ Топчидеръ и пиры по этому случаю въ Бѣлградѣ; даже необходимыя распоряженія князя описывались какъ милости его къ народу и вызывали особыя празднества. Но всего оригинальнѣе былъ обрядъ прощенія княземъ жителей селъ Кусадки, Селевца и другихъ, принимавшихъ участіе слишкомъ за девять лѣтъ предъ тѣмъ въ мятежѣ Милое Дьяка. Князь посѣтилъ эти села 29-го апрѣля въ сопровожденіи всей своей семьи, митрополита и большой свиты. Народъ просилъ князя простить его старый грѣхъ, ибо, по примѣтамъ опытныхъ людей, со времени Дьякова мятежа поля опальныхъ селъ были безплодны. Послѣ обѣдни въ селѣ Осыпаоницѣ, совершенной митрополитомъ, и послѣ проповѣди его на текстъ: «миръ вамъ!» Милошъ обратился къ народу съ такими словами:
«забвеніе бурныхъ и смутныхъ событій и незлопамятство суть великое благо для всякаго человѣка; я забылъ бѣдствіе, отъ котораго нѣкогда могло погибнуть отечество; забудьте и вы, что когда-то оскорбили меня и отечество. Я васъ обнимаю и цѣлую какъ родныхъ братій, будьте же спокойны и не думайте больше о томъ, чтò было, и не только было, но и прошло».
Народъ кричалъ въ отвѣтъ: «да продлитъ Богъ дни твои, свѣтлый господарь! Богъ да укрѣпитъ тебя и усилитъ, и да воздастъ тебѣ за твои рѣчи!» Затѣмъ Милошу поднесено было благодарственное письмо отъ имени всего смедеревскаго округа, подписанное 20-ю кметами и 4-мя членами суда. По прочтеніи этого письма, Милошъ опять обратился къ народу съ словами:
305
«вы, братья! благодарите меня за то, что я прибылъ къ вамъ и простилъ вамъ все; а я долженъ благодарить васъ за то, что вы даете мнѣ теперь поводъ привести въ исполненіе прекраснѣйшую черту человѣческаго сердца — прощать заблужденія братьямъ. Мнѣ жаль, что вы напоминаете мнѣ о томъ, чтò уже давно изгладилось изъ моего сердца и памяти. Но если вы это дѣлаете, то я увѣряю васъ, что все забылъ, и еще разъ повторяю, что люблю васъ, старшихъ какъ братьевъ, а младшихъ какъ дѣтей, не отдѣляя васъ отъ моихъ двухъ братьевъ и двухъ сыновей. Только не сомнѣвайтесь во мнѣ и не чуждайтесь, но будьте мои, какъ я вашъ, и являйтесь во мнѣ, какъ въ брату и отцу. Подойдите ко мнѣ всѣ, обнимемся и поцѣлуемся!»
Начались обниманія народа съ княземъ и слыщались крики: «ты отецъ!» обращенные къ Милошу, — «ты мать!» обращенные къ Любицѣ. Сыновья князя получили въ даръ двухъ коней и 70 овецъ, митрополитъ благодарственное письмо за свою проповѣдь и коня. За тѣмъ наступилъ обѣдъ, за которымъ князь предложилъ здравицу за весь Сербскій народъ и его кметовъ; далѣе слѣдовали здравицы за всѣхъ членовъ княжеской фамиліи, а наслѣдникъ Милоша, князь Миланъ, предложилъ здраввцу въ честь наслѣдника русскаго престола, совершеннолѣтіе котораго празровалось въ тотъ годъ, а Сербы, имѣя извѣстіе о томъ изъ нѣмецкихъ газетъ, перенесли это празднованіе съ стараго стиля на новый и пріурочили такимъ образомъ его день ко дню своего торжества. Это примиреніе Милоша съ жителями нѣсколькихъ селъ Смедеревскаго округа вызвало порицаніе со стороны нѣкоторыхъ иностранныхъ писателей, а враги князя указывали на этотъ день, какъ на новое доказательство властолюбія Милоша [162].
( 30. Заговоръ въ домѣ Симича, стр. 305—307 )
Среди празднествъ проходилъ 1834 годъ для Милоша и его семьи; съ празднества начался и разрывъ его съ честолюбивыми старѣйшинами. Въ концѣ этого года у Стояна Симича родился сынъ и молодой князь Миланъ приглашенъ былъ въ воспріемники. Княгиня Любица вмѣстѣ съ сыномъ отправилась для этого въ Крушевацъ, гдѣ жили Симичи, чтобы провести тамъ святки. Симичь, пользуясь этимъ случаемъ, созвалъ къ себѣ всѣхъ друзей и единомышленниковъ, въ числѣ которыхъ наиболѣе дѣятельными были: представникъ князя, имѣвшій знаменитую аудіенцію у султана, Авраамъ Петроніевичь, члены верховнаго суда — Милета Радойковичь и Милосавъ Здравковичь, а также капетанъ Милютинъ, братъ покойнаго гайдука Вельки. Алексѣй Симичь, братъ хозяина зналъ о существованіи заговора, но менѣе пылкій и болѣе осторожный, чѣмъ его братъ, не пріѣхалъ въ Крушевацъ, продливъ свое пребываніе въ Нишѣ,
306
куда былъ посланъ по порученію Милоша, до самаго возвращенія княгини въ Крагуевацъ. Крестины новорожденнаго сопровождались цѣлымъ рядомъ празднествъ. Во время здравицы имя Милоша сопровождалось самыми усердными кликами, самыми горячими благопожеланіями со стороны хозяина и его гостей; а въ свободное время эти же самые люди держали совѣщанія о средствахъ, какими бы можно было ограничить власть Милоша. Наступилъ вечеръ, назначенный для отъѣзда княгини, ея сына и остальныхъ гостей; хозяинъ еще разъ собралъ послѣднихъ въ особой комнатѣ и они постановили: дѣйствовать на возможно большее число депутатовъ, которые должны явиться на предстоявшую въ будущемъ февралѣ великую скупщину, стараясь возстановить ихъ противъ князя, сообщить имъ часть своихъ намѣреній и пригласить ихъ подписать просьбу на имя князя о дарованіи Сербіи устава, согласно съ выгодами и желаніями старѣйшинъ, и о нѣкоторыхъ уступкахъ народу, о которыхъ Милошъ заявлялъ уже не разъ, — уничтоженіи кулука, распространеніи права пользоваться лѣсами за всѣхъ и объявленіи внѣшней торговли скотомъ свободною. Выставляя эти требованія, сербскіе старѣйшины вѣрнѣе могли расчитывать на поддержку народныхъ представителей. Въ случаѣ, если бы князь отказался исполнить эти требованія, недовольные уговаривались добыть ихъ при помощи возстанія: Милосавъ Здравковичь, по прозвищу Рѣсавацъ, обѣщалъ поддержку рѣсавскаго округа, Милета Радойковичь — содѣйствіе ягодинскаго, тюпрійскаго и паратинскаго округовъ; самъ Стоянъ Симичь ручался за крушевацкій округъ. Ополченія этихъ округовъ, присоединяя къ себѣ всѣхъ людей, желавшихъ принять участіе въ задуманномъ предпріятіи, должны были идти на Крагуевацъ, когда тамъ соберется скупщина и удерживать князя, не давая ему возможности выѣхать изъ города прежде, чѣмъ онъ не дасть согласія на всѣ требованія.
Нѣкоторые изъ заговорщиковъ, отличавшіеся большею горячностію, считали болѣе вѣрнымъ средствомъ, для достиженія ихъ цѣлей, заставить Милоша отречься отъ своего княжескаго званія въ пользу старшаго сына и учредить регенство; а Георгій Протичь предлагалъ даже убить Милоша. Но большинство воспротивилось обоимъ предложеніямъ и Милета Радойвовичь, на содѣйствіе котораго болѣе всего расчитывали, громко объявилъ, что онъ будетъ сопротивляться всѣми мѣрами противъ тѣхъ, кто бы покусился на жизнь князя или захотѣлъ принудить его въ отреченію. Двое изъ служителей Милоша, булювъ-баша Анастасъ и Пекета, сопровождавшіе Любицу, подмѣтили тайные переговоры гостей
307
Симича и стали подозрѣвать не ладное. На пути къ провожатымъ княгини присталъ Милютинъ Петровичь, братъ Вельки. Служители княгини разговорились съ нимъ и сдѣлали нѣсколько намековъ на тайныя совѣщанія старѣйшинъ, бывшихъ у Симича. Милютинъ вообразивъ, что Анастасъ и Пекета знаютъ уже все, сдѣлалъ важное признаніе. Они взяли съ него слово подтвердить свои показанія и предъ Милошемъ. Князь находился тогда въ Пожаревцѣ. Анастасъ и Пекета отправились туда, и передали Милошу все чтò знали. Туда же вызванъ былъ Милютинъ и открылъ новыя подробности заговора, присоединивъ къ нимъ, что Протичь и Симичь хотѣли отдѣлаться отъ Милоша убійствомъ. Милютинъ былъ плохой заговорщикъ: онъ дѣйствовалъ всегда открыто и не умѣлъ хранить ни какой тайны. Но, выдавъ Милошу своихъ единомышленниковъ, онъ не хотѣлъ скрывать отъ нихъ своего поступка, и немедленно написалъ Симичу, что князь знаетъ уже обо всемъ.
( 31. Нападеніе старѣйшинъ на Крагуевацъ, стр. 307—310 )
Когда заговорщики узнали о происходившемъ въ Пожаревцѣ, то рѣшились дѣйствовать безотлагательно, не дожидаясь скупщины. Милосавъ Рѣсавацъ, Милета Радойковичь и Стоянъ Симичь отправились по своимъ округамъ поднимать населеніе и звать его къ Крагуевцу, занявъ который они надѣялись взволновать остальные округи Сербіи, и собрать значительныя силы для нападенія на Пожаревацъ. Въ то же время Ранко Майсторовичь и Георгій Протичь разослали изъ Крагуевца въ разныя стороны отъ верховнаго суда, въ которомъ они были членами, воззванія, какъ бы отъ имени князя, къ сердарямъ и капетанамъ, предписывавшія имъ собрать,какъ можно скорѣе, зависѣвшихъ отъ нихъ людей и идти къ Крагуевцу для отраженія готовившагося на Сербію нападенія отъ Турокъ. Заговорщики дѣйствовали такъ быстро, что Милошъ успѣлъ лишь отправить въ Крагуевацъ Вучича, чтобы принять начальство надъ регулярнымъ отрядомъ и охранять при его помощи казну и архивы. Вучичь клялся исполнить порученіе князя, увѣряя его, что движеніе старѣйшинъ не есть мятежъ, а простое недоразумѣніе. Онъ прибылъ въ Крагуевацъ, когда Милета Радойковичь и Авраамъ Петроніевичь уже находились на пути изъ Ягодины. Подлѣ Вучича оставалось только двое людей, вѣрныхъ Милошу, Пастремацъ и Давидовичь; кромѣ того онъ могъ располагать нѣсколькими сотнями регулярныхъ войскъ. Вечеромъ 6-го января 1835 года заговорщики находились уже въ нѣсколькихъ верстахъ отъ Крагуевца. Они остановили свое ополченіе у постоялаго двора въ Таборищѣ и поручили наиболѣе краснорѣчивому изъ нихъ Аврааму Петроніевичу,
308
объяснить шедшимъ съ ними людямъ ихъ цѣли. Рѣчь Петроньевича была полнымъ обвинительнымъ актомъ противъ Милоша. Онъ говорилъ что Милошъ одинъ пользуется для своихъ исключительныхъ выгодъ тѣмъ блестящимъ положеніемъ Сербіи, которое стоило столько крови народу, что онъ продолжаетъ дѣло турецкихъ пашей, возвышая подати, какъ будто страна была его собственноствію, а народъ его рабомъ. Затѣмъ Петроніевичь сталъ разбирать частную жизнь Милоша и раскрылъ предъ народомъ разныя слабости князя, коснулся даже его сластолюбія, говоря, что ни одна красивая женщина въ Сербіи не обезпечена отъ его вождѣленій, возрастающихъ вмѣстѣ съ лѣтами, что онъ не уважаетъ никакихъ законовъ религіи, не соблюдаетъ постовъ, не чтитъ праздниковъ и что за его грѣхи Богъ послалъ на Сербію въ послѣдніе годы засуху и неурожай. Петроніевичь заключилъ рѣчь увѣреніями, что Милошъ уже давно сдѣлался ненавистнымъ для всѣхъ окружающихъ его, даже для собственной семьи, не исключая княгини Любицы, которая, не смотря на всю свою преданность къ нему и терпѣніе, была однакожь оставлена своимъ мужемъ, и что во время своего пребыванія въ Крушевцѣ дала свое согласіе на предпріятіе старѣйщинъ. «Всѣ добрые патріоты, говорилъ ораторъ, должны идти безъ страха противъ Милоша и вступить въ Крагуевацъ, гдѣ ждутъ ихъ всѣ жители и куда вскорѣ явятся представители со всей Сербіи». Это приглашеніе не было однакожь встрѣчено такимъ одобреніемъ со стороны народа, какого ожидали заговорщики, и тогда Петроніевичь измѣнилъ свою рѣчь съ необыкновенною ловкостію, онъ сталъ говорить, что никто болѣе его, давняго сотрудника князя, осыпаннаго отъ него столькими милостями, не жалѣетъ о томъ, что любовь къ общему благу возложила на него печальную обязанность возстать противъ Милоша, — обязанность, которая можетъ быть будетъ стоить ему жизни; но отечество должно стоять выше всего и онъ готовъ всѣмъ пожертвовать для него. Затѣмъ онъ даже упомянулъ вкратцѣ о заслугахъ, оказанныхъ Милошемъ Сербіи во время борьбы съ Турками, и перейдя къ его управленію, не говорилъ болѣе о его ошибкахъ, но сваливалъ всю вину на окружавшихъ князя, упрекая ихъ въ злоупотребленіи его довѣріемъ. Этимъ оборотомъ рѣчи онъ примѣнялся къ настроенію народа, сухо встрѣтившаго обвиненіе самаго князя. «Пойдемъ же, говорилъ онъ, освободимъ его отъ этихъ ненавистныхъ людей, заставимъ его выслушать наши жалобы и будемъ просить объ излеченіи нашихъ бѣдствій. Вся Сербія будетъ съ нами».
309
Не смотря на такой болѣе осторожный видъ, приданный Петрошевичемъ ихъ дѣлу, руководители заговора, не будучи увѣрены въ полномъ сочувствіи своего ополченія къ такому предпріятію, рѣшились прежде узнать о расположеніи жителей Крагуевца, о намѣреніяхъ Вучича, и простояли цѣлый день 7-го января въ Таборищѣ. Кромѣ того они поджидали еще Стояна Симича, неуспѣвшаго прибыть съ своими людьми изъ болѣе отдаленнаго крушевацкаго округа. Что же дѣлалъ въ это время Вучичь? Онъ вооружилъ ополченцевъ Крагуевца и, присоединивъ ихъ къ регулярному отряду, расположилъ въ качествѣ стражи кругомъ княжескаго дворца; разослалъ приказаніе по окрестнымъ селеніямъ спѣшить къ Крагуевцу съ оружіемъ въ рукахъ и, назначивъ начальникомъ всѣхъ этихъ войскъ капетана Туцаковича изъ Гружи, человѣка преданнаго Милошу, самъ со 150 человѣкъ конницы выступилъ на встрѣчу возставшимъ, приказавъ Туцаковичу защищаться всѣми силами, если въ его отсутствіе произведено будетъ пападеніе на Крагуевацъ. Прибывъ къ Таборищу Вучичь вошелъ въ переговоры съ Милетою Радойковичемъ, Авраамомъ Петроніевичемъ и только что прибывшимъ Стояномъ Симичемъ. Онъ объявилъ имъ, что долженъ защищать всѣми силами княжескій дворець, согласно обѣщанію, и что возставшіе встрѣтятъ въ цѣломъ крагуевацкомъ округѣ сильный отпоръ, какъ и во всей Сербіи, готовой защищать Милоша. Онъ спрашивалъ заговорщиковъ, въ чемъ состоятъ ихъ намѣренія. Въ отвѣтъ на это Петроніевичь предлагалъ идти прямо на Пожаревацъ, чтобы захватить тамъ князя прежде, чѣмъ онъ приготовится къ сопротивленію, заставить его отречься отъ своего званія или отдѣлаться отъ него какимъ-либо инымъ способомъ. Этотъ планъ поддерживалъ Симичь, а также имѣвшіе личную вражду къ Милошу, Протичь и Майсторовичь, явившіеся въ Таборищѣ въ слѣдъ за Вучичемъ. Но Милета Радойковичь, котораго ополченіе считало своимъ главою и именемъ котораго въ послѣдствіи народъ назвалъ все это движеніе, воспротивился такому плану и требовалъ, чтобы сохраненъ былъ планъ дѣйствій, о которомъ условились въ Крушевцѣ, т. е чтобы приглашены были наиболѣе вліятельные старѣйшины подписать просьбу на имя князя съ изложеніемъ въ ней народныхъ желаній и жалобъ на злоупотребленія. По его мнѣнію, это было единственное средство дать народу время высказать свои собственныя желанія, предупредить междуусобную войну и склонить Милоша къ уступкамъ. Тогда Вучичь присоединилъ свой голосъ къ мнѣнію Милеты, объявивъ, что по вопросу о народныхъ правахъ
310
и ограниченіи Милошева самовольства онъ согласенъ съ ними, но ни какъ не можетъ согласиться съ тѣмъ, чтобы учинено было какое либо насиліе князю, и если они будутъ умышлять что либо противъ жизни Милоша или противъ его княжескаго достоинства, то онъ готовъ съ ними биться. Но такъ какъ онъ имѣетъ полномочіе отъ Милоша договориться съ ними, то онъ предлагаетъ имъ принять мнѣніе Милеты Радойковича и даже дозволяетъ вступить въ Крагуевацъ, въ случаѣ принятія этого мнѣнія. Вся сила и все значеніе были такимъ образомъ въ рукахъ Милеты и Вучича; остальные заговорщики должны были уступить имъ. Оба войска вступили мирно въ Крагуевацъ 8-го января. Милета съ своею дружиной и вооруженнымъ народомъ занялъ зданіе народнаго суда и большую часть города, Вучичь съ своими занялъ княжескій дворецъ и меньшую часть города. Обѣ власти запечатали своими печатями народную кассу для безопасности и ее охраняла стража отъ обѣихъ партій. Но затѣмъ всякое сообщеніе между ополченцами этихъ обоихъ отрядовъ было строжайше воспрещено, и кромѣ того возставшіе не могли внѣ занятыхъ ими частей города носить оружіе. Жизненные припасы доставляемы были для собравшагося народа изъ земскаго амбара. Старѣйшины обѣихъ сторонъ смотрѣли за сохраненіемъ порядка въ городѣ, часто видались другъ съ другомъ и разсуждали объ общемъ дѣлѣ. Къ плану, предложенному Милетой, вскорѣ пристали всѣ члены Верховнаго Суда и многіе изъ чиновниковъ, послѣ чего согласились требовать отъ Милоша, чтобы изданы были уставъ и законы для Сербскаго народа: на этомъ основаніи недовольные начали свои переговоры съ Милошемъ отъ имени Верховнаго Суда. Но нѣкоторые изъ заговорщиковъ, особенно Георгій Протичь, бывшій заклятымъ врагомъ Милоша съ 1827 года, шли гораздо далѣе и разсылали отъ имени Верховнаго Суда по разнымъ концамъ Сербіи весьма рѣзкія воззванія, клонившіяся къ тому, чтобы Милошъ удалился изъ княжества и отправился за границу, а старшій сынъ его Миланъ провозглашенъ былъ княземъ. Эти происки лучше всего указывали на то, что поведеніе Вучича въ этомъ дѣлѣ было наиболѣе благоразумно: онъ уговорился съ умѣренною партіей между заговорщиками и чрезъ то отнялъ у людей крайнихъ возможность дѣйствовать. Если же бы онъ вступилъ въ сраженіе съ возставшими, какъ того требовали нѣкоторые изъ друзей Милоша, то исходъ дѣла, въ случаѣ пораженія Милошевой партіи, былъ бы самый невыгодный для князя. Вотъ почему даже Кюниберъ, горячій сторонникъ Милоша и строгій порицателъ во всѣхъ другихъ
311
случаяхъ Ѳомы Вучича, воздаетъ послѣднему на этотъ разъ должныя похвалы.
( 32. Сторонники и противники Милоша, стр. 311—315 )
Между тѣмъ въ Пожаревацъ, гдѣ находился Милошъ, приходили самыя ужасныя вѣсти о ходѣ возстанія. Разсказывали, что Вучичь принялъ совершенно сторону заговорщиковъ, что со всѣхъ концовъ Сербіи, по приглашенію верховнаго суда, идутъ въ Крагуевацъ новыя ополченія, что если Милошъ попадетъ въ ихъ руки, то они способны будутъ на всякія мѣры противъ него. Всѣ эти слухи поддерживали и передавали Милошу тѣ изъ окружавшихъ его, которые были въ соглашеніи съ недовольными и хотѣли склонить Милоша къ бѣгству въ Австрію. Особенно хлопоталъ о томъ кнезъ Іокса Милосавлевичь, къ которому князь имѣлъ полное довѣріе. Находясь постоянно подлѣ Милоша, онъ всячески старался не допустить истины до него и наконецъь, просьбами и изображеніемъ страшной опасности, которая могла грозить въ Пожаревцѣ, ему удалось убѣдить Милоша бѣжать изъ Сербіи. Однакожь приготовленія къ бѣгству дѣлаемы были въ тайнѣ, и такъ какъ Іоксо постоянно увѣрялъ Милоша, что княгиня Любица и все его семейство состоятъ въ соглашеніи съ заговорщиками, то Милошъ и выѣхалъ изъ Пожаревца, не простившись съ ними. Но между сопровождавшими Милоша въ этомъ бѣгствѣ нашелся человѣкъ, которому оно показалось глупостію и малодушіемъ. Это былъ сердарь Коца Марковичь, безгранично преданный князю. Зная истину о крагуевацкихъ происшествіяхъ, онъ, при помощи Авраама Стойковича, добился у Милоша позволенія переговорить съ нимъ и, бросившись предъ княземъ на колѣни, заклиналъ его своею любовью къ нему и къ Сербіи отказаться отъ столь бѣдственнаго намѣренія и увѣрялъ въ привязанности народа, который обманутъ, но кончитъ тѣмъ, что обратить свой гнѣвъ противъ обманувшихъ его; во всякомъ случаѣ, по его мнѣнію, бѣжать, безъ всякой борьбы съ неблагодарными мятежниками, было непростительно. Всѣ остальные изъ спутниковъ Милоша присоединили свой голосъ въ совѣту Коцы, и, не смотря на противорѣчія Іоксы, князь возвратился въ Пожаревацъ, откуда разослалъ приказы по смедеревскому округу, который за годъ предъ тѣмъ былъ свидѣтелемъ такого простаго и братскаго обращенія Милоша съ народомъ, — приглашая всѣхъ ополчиться и прибыть къ нему. Къ вечеру того же дня Іованче Спасичь уже привелъ часть ополченцевъ; остальныхъ ожидали въ самомъ непродолжительномъ времени. Пожаревацъ и его округъ также поднялись и ополчились за князя. Обнаружились и другія доказательства народной привязанности къ Милошу:
312
капетанъ Милотинъ, испортившій прежде планы заговорщиковъ и потомъ снова вошедшій съ ними въ сношенія, былъ схваченъ народною толпой, которую приглашалъ присоединиться къ возставшимъ. Въ Рѣсавѣ Милосавъ Здравковичь отдалъ приказаніе всѣмъ ополченцамъ того округа идти немедленно къ Крагуевцу, но получилъ въ отвѣтъ, что никто не пойдетъ безъ особеннаго княжескаго приказа. Другіе сердари и капетаны, имѣвшіе участіе въ заговорѣ, предпочли выждать, какой оборотъ приметъ предпріятіе ихъ соумышленниковъ и не рѣшились повиноваться приказаніямъ, которыя разослалъ Протичь отъ имени Верховнаго Суда. Тѣ же изъ сердарей, которые не имѣли ни какого понятія о заговорѣ, обращались за разъясненіями къ лицамъ, которыхъ они считали друзьями князю. Ягодинское ополченіе, пришедшее въ Крагуевацъ съ Милетой, видя, что никто не собирается на большую скупщину, о которой говорили заговорщики, стало роптать на обманъ и мало по малу расходиться. Только Милетѣ, который имѣлъ сильное вліяніе на ополченцевъ, удалось удержать ихъ отъ окончательнаго бѣгства. Вучичь съ своей стороны постоянно являлся на совѣщанія недовольныхъ и продолжалъ предлагать имъ свое посредничество въ переговорахъ съ княземъ, въ чемъ его еще болѣе утвердила присылка изъ Пожаревца сердаря Вула Григорьевича съ порученіемъ узнать объ истинныхъ намѣреніяхъ возставшихъ. Прежде, чѣмъ отвѣчать Вучичу на его предложеніе, заговорщики созвали всѣхъ чиновниковъ, находившихся въ Крагуевцѣ, а также кнезовъ и кметовъ изъ города и окрестныхъ селеній, не разбирая къ какой партіи они принадлежали, и объяснили имъ причины, побудившія ихъ къ возстанію, увѣряя въ своей преданностя отечеству и въ чистотѣ своихъ намѣреній. Но Георгій Протичь, невоздержный на порицанія Милоша болѣе другихъ, далъ волю своей ненависти противъ князя и въ длинной рѣчи старался выставить Милоша злымъ тираномъ, который обходится съ своими подданными хуже чѣмъ съ рабами, въ доказательство чего привелъ истязанія, перенесенныя имъ самимъ за восемь лѣтъ предъ тѣмъ, и доказывалъ, что дѣло возставшихъ есть дѣло справедливое и что обязанность всѣхъ добрыхъ патріотовъ соединиться подъ однимъ знаменемъ для низверженія тирана, ибо, пока онъ живъ, въ Сербіи не будетъ ни мира, ни свободы. Протичь забывалъ, что тираны не могуть существовать безъ поддержки матеріальной силы, безъ дружины, лично и слѣпо преданной имъ и зависящей только отъ нихъ; а у Милоша не было такой грубой опоры: его значеніе основывалось на заслугахъ, оказанныхъ странѣ и народу; его власть надъ старѣйшинами
313
вытекала не изъ одного только личнаго превосходства надъ ними, но также изъ народнаго предпочтенія, оказываемаго ему предъ другими старѣйшинами, и отчасти изъ взаимной подозрительности и зависти другь къ другу ихъ самихъ. Неосторожная выходка Протича вызвала ропотъ въ собраніи, и первый Милета Радойковичь протестовалъ противъ замысла не только на жизнь Милоша, но и на его достоинство, и опять заявилъ, что онъ сталъ во главѣ движенія только съ цѣлію склонить князя къ облегченію народныхъ тягостей. Большая часть присутствовавшихъ въ собраніи высказалась въ томъ же смыслѣ. Наконецъ и Давидовичь, присутствовавшій въ засѣданіи, обратился съ вопросомъ, чего именно хотятъ недовольные отъ князя. Они отвѣчали, что они хотѣли съ оружіемъ въ рукахъ требовать нѣкоторыхъ административныхъ реформъ, а также свода гражданскихъ и уголовныхъ законовъ, которые обезпечивали бы неприкосновенность ихъ личности и собственности. Тогда Давидовичь сталъ увѣрять ихъ, что уже давно идутъ приготовительныя работы для этихъ реформъ, которыя не могутъ быть дѣломъ одного дня, обѣщалъ именемъ князя, что вскорѣ отмѣненъ будетъ кулукъ и сняты съ народа другія тяжкія повинности и объявилъ, что въ февралѣ будетъ созвана большая скупщина, на обсужденіе которой будетъ предложенъ органическій статутъ, могущій удовлетворить всѣ высказанпыя въ собраніи желанія. Рѣчь Давидовича встрѣчена была громкими криками одобренія, и ораторъ обратился къ руководителямъ возстанія съ совѣтомъ распустить свои ополченія и обратиться къ милости князя. Но совѣтъ его не былъ принятъ. Возставшіе хотѣли оставаться при оружіи до тѣхъ поръ, пока не будутъ увѣрены въ мирныхъ наклонностяхъ князя. Оня требовали даже, чтобы скупщина была созвана немедленно и тотчасъ же бы порѣшила всѣ несогласія. Рѣшено было даже составить условіе примиренія съ княземъ; набралось пять пунктовъ: свобода личности, свобода имущества, неприкосновенность чести, законное правосудіе и правительственный уставъ, который долженъ свято сохраняться. Избрана была даже депутація, которая должна была вести переговоры съ княземъ на основаніи этихъ условій. Депутацію эту составили изъ 35 наиболѣе уважаемыхъ кметовъ, а къ нимъ придали члена верховнаго суда Ранка Майсторовича. Но время предписывать условія князю прошло. Ополченцы, приведенные старѣйшинами въ Крагуевацъ, все болѣе и болѣе охладѣвали къ ихъ дѣлу. А между тѣмъ 1.500 ополченцевъ изъ Гружи подступило къ Крагуевцу и Петръ Туцаковичь, принявъ временное начальство надъ ними, грозилъ
314
выгнать партію недовольныхъ изъ Крагуевца. Новыя подкрѣпленія приходили къ Туцаковичу ежедневно, и заговорщики увидали себя въ опасности. Но Давидовичь, зная о желаніи Милоша прекратить несогласія безъ всякаго пролитія кровв, настаивалъ на посылкѣ депутаціи въ Пожаревацъ. Тогда Вучичь, котораго обѣ партіи упрекали въ измѣнѣ, оскорбившись передачею Туцаковичу начальства надъ войсками, оставшимися вѣрными Милошу, присоединился къ депутаціи и уѣхалъ въ Пожаревацъ для объясненій съ княземъ и представленія ему необходимости примириться съ возставшими. Милошъ принялъ его объясненія и обѣщалъ простить возставшихъ, если они немедленно положатъ оружіе и разойдутся.
Между тѣмъ волненіе въ Крагуевцѣ произвело сильное впечатлѣніе на жителей Бѣлграда, изъ которыхъ одни были привязаны въ Милошу, другіе опасались за свои торговыя дѣла, которымъ ничто такъ не вредитъ, какъ народные мятежи, третьи наконецъ боялись, чтобы турецкіе спахіи не воспользовались сербскою смутой для своихъ выгодъ. Однакожь и между бѣлградскими чиновниками нашлись люди, отнесшіеся сочувственно въ требованіямъ возставшихъ. Когда получена была въ Бѣлградѣ только первая, неясная вѣсть о движеніи Милеты Радойвовича въ Крагуевцу, они отнеслись неодобрительно къ затѣямъ заговорщиковъ; но когда пришло извѣстіе, что подъ начальствомъ Милеты состоитъ не менѣе 2.000 человѣкъ, и что Милошъ бѣжалъ изъ Пожаревца, мнѣнія этихъ людей измѣнились: они стали называть Милоша варваромъ и тираномъ, которому воздано по его заслугамъ, а предводителей возставія почтили именемъ добрыхъ гражданъ. Неосторожнѣе другихъ въ своихъ рѣчахъ былъ Цвѣтко Раевичь, исполнявшій тогда должность полицмейстера въ Бѣлградѣ. Онъ говорилъ явно и громко то, о чемъ другіе только думали или разсуждали въ своихъ семействахъ. На его бѣду два служителя Милоша: Мито чубукчи (подаватель чубуковъ) и Іово кафеджи (подноситель кофе) отправлялясь въ это самое время изъ Бѣлграда въ Пожаревацъ. На вопросъ Милоша о томъ, что дѣлается въ Бѣлградѣ, они сказали, что всѣ жители Бѣлграда сожалѣютъ о произшедшемъ и готовы идти на помощь къ князю, одинъ только Цвѣтко Раевичь хвалитъ заговорщиковъ и поноситъ Милоша. Гнѣвъ послѣдняго при этомъ извѣстіи не зналъ предѣловъ. Раевичь, подобно Симичу и Петроніевичу, пользовался и расположеніемъ и довѣріемъ Милоша. Онъ немедленно отправилъ приказъ схватить его и привезти скованнымъ въ Пожаревацъ. На-другой день пріѣхали изъ Бѣлграда два члена тамошняго суда и еще подробнѣе
315
разсказали объ отзывахъ Раевича о Милошѣ. Тогда послѣдній отправилъ двухъ капетановъ съ приказомъ остановить Раевича въ Смедеревѣ и разстрѣлять его тамъ безъ всякаго суда. Въ счастію посланнымъ попался на дорогѣ Ефремъ Обреновичь который, узнавъ о благопріятномъ исходѣ возстанія, ѣхалъ изъ Бѣлграда къ Милошу съ поздравленіями. Капетаны тяготились даннымъ имъ порученіемъ и обратились къ брату князя съ просьбою за наставленіями. Ефремъ зная, что Милошъ и самъ будетъ жалѣть, если его приказъ, данный въ минуты гнѣва, будетъ исполненъ, посовѣтовалъ имъ ѣхать такимъ путемъ, на которомъ они навѣрное не могли встрѣтить Раевича, и потомъ объявить князю, что не исполнили его порученія только въ слѣдствіе случайности. Ефремъ самъ расказалъ брату о своей продѣлкѣ и Раевичь привезенъ былъ въ Пожаревацъ живой, а потомъ освобожденъ вмѣстѣ съ Милютиномъ Петровичемъ, по примиреніи Милоша съ возставшими. Наконецъ и жители Бѣлграда успокоились отъ своихъ опасеній на счетъ турецкихъ спахій, ибо Веджи-паша самъ предложилъ Милошу свою помощь противъ возставшихъ, хотя князь и отклонилъ ее, не желая давать Туркамъ повода и впредь вмѣшиваться во внутреннія дѣла Сербіи.
Пока все это происходило въ Пожаревцѣ и Бѣлградѣ, въ Крагуевцѣ возникли несогласія между предводителями возстанія. Милета упрекалъ Милосава Здравковича за то, что онъ, обѣщавъ привести народъ изъ Рѣсавы, не явился въ Крагуевацъ въ самую важную минуту и потомъ прибылъ одинъ. Рѣсавацъ отвѣчалъ грубо, и между ними завязалась горячая перебранка, едва не кончившаяся потерею жизни для Рѣсавца. Ругавшихся воеводъ растащили ихъ друзья. Рѣсавацъ, не считая болѣе себя безопаснымъ, искалъ убѣжища въ княжескомъ дворцѣ; но и тутъ его ожидала враждебная встрѣча. Стража, окружавшая дворецъ, приняла его какъ непріятеля, стащила съ коня и, обзывая измѣнникомъ всѣмъ партіямъ, нанесла нѣсколько оскорбленій. Бѣдный Рѣсавацъ, опасаясь за свою жизнь, просилъ Давидовича, отправлявшагося также въ Пожаревацъ, взять его съ собой, чтобы выпросить у Милоша прощеніе себѣ. Но Давидовичь отказался исполнить его желаніе говоря, что и на дорогѣ могутъ ожидать его такія же непріятности, отъ которыхъ присутствіе Давидовича не можетъ спасти его. Рѣсавацъ долженъ былъ скрываться по разнымъ домамъ, пока не разъѣхались изъ Крагуевца главные вожди всего движенія. Они удалились по своимъ домамъ, когда народное ополченіе, узнавъ о благопріятномъ отвѣтѣ Милоша, выступило изъ Крагуевца.
316
Милета Радойковичь, Стоянъ Симичь, Авраамъ Петроніевичь, Іова Вельковичь возвратились въ свои жилища. Оставшіеся въ Крагуевцѣ члены верховнаго суда упали духомъ, и Георгій Протичь, опасаясь болѣе другихъ мщенія со стороны Милоша, ушелъ съ возвратившимися къ себѣ воеводами. Между тѣмъ Вучичь вернулся въ Крагуевацъ вмѣстѣ съ народною депутаціей и не засталъ тамъ никого ни изъ вождей движенія, ни изъ ополченцевъ. Это было ему крайне непріятно, ибо онъ былъ уполномоченъ отъ Милоша вести окончательные переговоры съ недовольными старѣйшинами. Такимъ образомъ дѣло было начато и прервано: возстаніе, угрожавшее въ началѣ большими опасностями для Милоша, кончилось ничѣмъ; но народъ прозвалъ его «Милетиной буной».
( 33. Примиреніе Милоша съ старѣйшинами, стр. 316—317 )
Когда спокойствіе было возстановлено, то Милошъ отправилъ въ Крагуевацъ 12 января своего брата Ефрема приготовить все для его торжественнаго принятія. Въ тотъ же день онъ послалъ письма Милетѣ, Симичу и Петроніевичу, увѣряя ихъ еще разъ въ своемъ прощеніи. Онъ распустилъ также сердарей, капетановъ и ополченцевъ, собравшихся со всѣхъ концевъ Сербіи въ Пожаревацъ для его защиты; благодаря ихъ за ихъ преданность къ нему. На другой день онъ самъ выѣхалъ въ Крагуевацъ, не вдалекѣ отъ котораго его встрѣтили всѣ мѣстныя власти, жители города и сосѣднихъ селеній и даже люди, стоявшіе во главѣ возстанія. При колокольномъ звонѣ и пушечныхъ выстрѣлахъ Милошъ принялъ народныя привѣтствія. Заговорщики, стоявшіе отдѣльно, бросились предъ княземъ на колѣни въ ту минуту, какъ онъ сходилъ съ коня, и просили прощенія. Милошъ поднялъ ихъ, обнялъ со слезами на глазахъ, увѣряя, что уже простилъ и прощаетъ еще разъ, и прибавилъ слѣдующія замѣчательныя слова: «мы всѣ имѣемъ слабости; я самъ очень часто впадалъ въ ошибки; постараемся ихъ исправить и простимъ другъ друга взаимно». Вмѣсто всякаго мщенія, Милошъ на другой же день пригласилъ къ себѣ Симича, Петроніевича и Радойвовича и объявилъ имъ, что онъ никогда не отвергалъ ни чьихъ добрыхъ совѣтовъ, и что всѣ, заботящіеся объ общественномъ благѣ вмѣсто того, чтобы прибѣгать въ враждебнымъ дѣйствіямъ противъ него, должны прежде откровенно объяснить ему, чѣмъ они недовольны, чтобы отвлечь его отъ ошибокъ, но никогда не составлять заговоровъ и не выставлять требованій, могущихъ повредить цѣлой Сербіи. Потомъ, чтобы еще болѣе увѣрить ихъ въ своей искренности, Милошъ пригласилъ ихъ въ церковь, гдѣ повлялся на евангеліи
317
въ томъ, что прощаетъ ихъ, а они въ свою очередь поклядись въ своей вѣрности и готовности повиноваться ему. Клятва Милеты, отличавшагося прямымъ и честнымъ характеромъ, была искренна; нельзя было того же сказать о клятвѣ другихъ заговорщиковъ. Всѣ друзья Милоша такъ мало были увѣрены въ томъ, что Стоянъ Симичь сдержитъ свое слово, что прощеніе его Милошемъ считали крайнею ошибкою со стороны князя. Особенно Ефремъ Обреновичь ропталъ на брата и открыто говорилъ, что не ожидаеть ничего добраго отъ примиренія Милоша съ Симичемъ. Но Милошъ издалъ приказъ, запрещавшій не только говорить о совершившемся возстаніи, но и дѣлать какія бы то ни было намеки на него; а брата просилъ обходиться съ вождями возстанія, какъ онъ обходился съ ними до заговора [163].
Въ газетѣ «Сербске Новине» всѣ крагуевацкія событія представлены были, какъ покорная просьба старѣйшинъ и кметовъ объ изданіи устава и законовъ для Сербіи. Строго говоря, къ иному результату и не привело возстаніе Милеты. Милошъ, хотя и зналъ, что недовольные дѣйствовали изъ личныхъ расчетовъ, и только для прикрытія свояхъ цѣлей ссылались на общественное благо, рѣшился дать уставъ, который бы не столько имѣлъ въ виду выгоды людей чиновныхъ, сколько народное благо. Но если въ продолженіе цѣлаго года не могъ быть написанъ дѣльный подробный уставъ, то еще менѣе можно было сдѣлать это въ двѣ недѣли, остававшіяся до того времени, къ которому, по обѣщанію Давидовича, Милошъ хотѣлъ созвать большую скупщину. Пришлось поручить тому же Давидовичу, какъ бойкому публицисту, написать требуемый уставъ. Какъ ни былъ образованъ сравнительно съ другими своими соотечественниками, падкій до политическихъ теорій, Давидовичь, но и онъ не могъ редактировать устава, согласнаго съ обычаями страны и удовлетворявшаго ея прямымъ нуждамъ. Онъ составилъ однакожь уставъ, вполнѣ отвѣчавшій его личнымъ побужденіямъ, и имѣвшій весьма скромное значеніе въ практическомъ отношеніи. Помимо этого важнаго вопроса о государственномъ устройствѣ Сербіи, былъ еще другой не менѣе важный для нея и самаго князя вопросъ о путешествіи въ Константинополь, куда уже не разъ был вызываемъ Милошъ. Порта желала, чтобы Сербскій князь точно также произнесъ предъ султаномъ клятву въ вѣрности, какъ это сдѣлали князья Молдавскій и Валашскій. Милошъ уже спрашивалъ о томъ русскаго посланника Бутенева, и тотъ совѣтовалъ ему исполнить желаніе Порты, считая даже появленіе Милоша въ Цареградѣ
318
необходимостію. Но люди, приближенные къ Милошу, были различнаго мнѣнія о его поѣздкѣ. Одни, надѣясь, что князь возьметъ ихъ съ собой, расчитывая при этомъ получить обычные подарки отъ Порты и предугадывая, что почести, которыя будутъ оказаны Милошу въ Ковстантинополѣ, могутъ принести пользу самой Сербіи, убѣждали его ѣхать. Они заранѣе воображали, какое вліяніе пріобрѣтетъ Сербія на румелійскихъ христіанъ, которые впервые увидятъ среди себя Сербскаго князя, какою досадой будутъ поражены бѣлградскіе и боснійскіе Турки и всѣ враги Сербіи, узнавъ, что ея князь, коего они считали простымъ вождемъ гайдуковъ, будетъ принятъ самимъ султаномъ. Другіе же напротивъ удерживали Милоша отъ путешествія. Упорнѣе всѣхъ держался этого мнѣнія Давидовичь, который говорилъ своимъ друзьямъ: «мы всѣ, кто имѣлъ дѣла въ Цареградѣ, проповѣдывала о князѣ Милошѣ чудеса, превозносили его до небесъ, такъ что Турки не иначе должны были представлять его себѣ, какъ человѣка необыкновеннаго; но я боюсь, чтобъ они, когда онъ явится въ нимъ, не узнали его побкиже, чтò послужитъ только въ невыгодѣ для народа и для него самаго». Онъ боялся также, чтобы турецкіе правители съ свойственною имъ льстивостію и вкрадчивостію не вовлекли Милоша въ какія либо излишнія откровенности, не развѣдали чрезъ него о дѣйствительныхъ силахъ и средствахъ Сербіи, платившей такую ничтожную дань султану, чтобъ не склонили его къ какимъ либо уступкамъ невыгоднымъ для Сербовъ. Удерживаемый благоразуміемъ отъ сообщенія всѣхъ этихъ опасеній самому Милошу, Давидовичь старался внушить ему, что такое путешествіе будетъ униженіемъ для его достоинства: пускаться въ такою долгій путь для того только, чтобы предстать у ногъ султана и благодарить его за уступки, сдѣланныя Сербіи, значило бы отказаться отъ права утверждать, что эти уступки пріобрѣтены съ оружіемъ въ рукахъ в стòили неисчислимыхъ пожертвованій. Онъ указывалъ также за громадныя издержки, съ которыми сопряжено подобное путешествіе въ Турцію. Недоумѣвая, на которомъ изъ двухъ противоположныхъ совѣтовъ остановиться, Милошъ хотѣлъ предложить скупщинѣ и этотъ вопросъ.
( 34. Скупщина 1835 года и обнародованіе перваго устава, стр. 318—329 )
Въ день Срѣтенія, 2 февраля 1835 года, въ Крагуевацъ собралось до 4.000 членовъ скупщины, въ чвслѣ коихъ, кромѣ чиновниковъ и главныхъ кметовъ, были также депутаты по одному человѣку со 100 семействъ и не малое число представителей городскаго, торговаго и ремесленннаго сословій. Но еще вдвое болѣе пріѣхало въ Крагуевацъ любопытныхъ,
319
ожидавшихъ чего-то необыкновенно важнаго отъ скупщины, слѣдовавшей за возстаніемъ старѣйшинъ противъ князя. Всѣ эти толпы народа не могли помѣститься въ Крагуевцѣ и разселились по ближайшимъ селеніямъ такъ, что окрестности Крагуевца представляли собою видъ оживленнаго народнаго табора, въ разныхъ мѣстахъ котораго шли угощенія, при чемъ раздавались безпрестанныя здравицы во славу Сербіи и ея князя, коего народъ называлъ столбомъ земли, отцомъ своимъ, дѣдомъ и тому подобными именами. Послѣ обѣдни началось торжественное молебствіе подъ открытымъ небомъ въ полѣ, гдѣ нарочно для этого дня устроено было особое возвышеніе, на которомъ стоялъ налой съ крестомъ и евангеліемъ. Кругомъ этого возвышенія устроены были мѣста для князя, митрополита и важнѣйшихъ чиновниковъ, въ средѣ коихъ виднѣлся и Стоянъ Симичь, имѣя видъ человѣка, который былъ убѣжденъ, что онъ оказалъ неоцѣненныя услуги своему отечеству. Послѣ небольшаго привѣтствія къ собранію, князь приказалъ прочесть Давидовичу рѣчь, главное содержаніе которой онъ предварительно продиктовалъ ему, а тотъ съ обычною своею плодовитостію и изысканнымъ краснорѣчіемъ развилъ и пріукрасилъ, позволивъ себѣ даже въ нѣкоторыхъ мѣстахъ измѣнить мысль Милоша.
Объяснивъ причины, по которымъ не могла состояться въ прошломъ году великая скупщина, и по которымъ не могли быть кончены въ одинъ годъ работы по составленію устава и законовъ, Давидовичь напоминалъ о предложеніяхъ, сдѣланныхъ отъ имени князя за годъ предъ тѣмъ народнымъ представителямъ. Съ тѣхъ поръ и князь, и народные люди могли приглядѣться къ вопросу объ уставѣ. Въ рѣчи, читавшейся теперь на скупщинѣ, говорилось, что Милошъ въ продолженіе всего года занимался и у себя въ кабинетѣ и съ Верховнымъ Судомъ изысканіемъ такого государственнаго устройства которое было бы наиболѣе полезнымъ для Сербіи. Но при этомъ онъ постоянно имѣлъ въ виду, что Сербское княжество есть государство новое, окончательно образовавшееся не болѣе года; а при образованіи всякаго государства, едва возникшаго, необходимо соблюдать осторожность и не обнародывать ни одного лишняго слова, отъ котораго потомъ пришлось бы отказаться, какъ отъ несообразваго съ общимъ благомъ. Образованіе существующихъ уже государствъ потребовало цѣлые вѣка; однакожь и въ нихъ имѣется многое, что слѣдовало бы прибавить. Сербія не можетъ идти инымъ путемъ; она не можетъ сдѣлаться въ одинъ годъ государствомъ вполнѣ образованнымъ
320
такъ, чтобъ нельзя было болѣе ничего ожидать. Сербскій народъ имѣетъ много національныхъ особенностей, которыя надо постараться примѣнить къ европейской образованности, чтобы потомъ мало по малу занять почетное мѣсто среди другихъ государствъ. Главное препятствіе тому заключается въ томъ, что въ Сербіи мало людей, способныхъ руководить дѣлами правленія по европейскому образцу, хотя иные и желаютъ того. Такова была главная мысль Милоша, заявленная предъ скупщиной, насколько ее можно уловить въ изложеніи Давидовича. Но переходя въ тѣмъ предложеніямъ, которыя рѣшено было представить скупщинѣ, Давидовичь говорилъ слѣдующее отъ имени князя:
«я признаю необходимымъ принять слѣдующія мѣры:
1) издать уставъ для Сербіи, въ которомъ были бы опредѣлены права и обязаннойи князя и властей Сербіи. Этотъ статутъ будетъ вамъ прочитанъ: вы увидите изъ него, что общія права народа и права каждаго Серба основаны на началахъ, предписываемыхъ человѣколюбіемъ. Вы найдете тутъ личную свободу для каждаго, а равно и то, что каждый Сербъ есть господинъ своего имущества. Мы всѣ должны дать присягу сохранять этотъ уставъ, какъ всѣ присутствующіе здѣсь, такъ и наши отсутствующіе братья. Мы должны принести присягу одни другимъ: князь властямъ и народу, народъ князю и властямъ, въ томъ, что будемъ соблюдать этотъ уставъ также свято в всецѣло, какъ завѣты евангельскіе, и что мы не уклонимся отъ него ни на палецъ, безъ согласія всѣхъ насъ и всего народа.
2) Я вознамѣрился образовать Державный Совѣтъ, состоящій изъ совѣтниковъ и шести попечителей или министровъ, между которыми будутъ подѣлены всѣ отрасли земской службы. Попечители будутъ приготовлять дѣла, совѣтники обсуждать ихъ и разрѣшать; потомъ ихъ постановленія будутъ представляться мнѣ на утвержденіе. Какъ попечители, такъ и совѣтники будутъ отвѣтственны за свои дѣйствія предъ княземъ и народомъ, и вообще они будутъ отвѣчать за всѣ злоупотребленія, которыя причинятъ какой либо вредъ выгодамъ народа.
3) Нѣсколько лѣтъ уже идутъ работы по составленію свода законовъ гражданскихъ и уголовныхъ. Когда онъ будетъ обнародованъ, каждый Сербъ найдетъ въ немъ покровительство и правый судъ, не по одному только здравому разсужденію судьи, какъ это было до сихъ поръ, но на основаніи самаго закона. При такихъ уставахъ, я полагаю внутреннее управленіе измѣнится въ лучшему. Народъ будетъ подъ вѣдѣніемъ своихъ кметовъ, капетановъ и судовъ, они подъ вѣдѣніемъ Державнаго Совѣта, сей послѣдній подъ вѣдѣніемъ князя и подлѣ
321
него, а князь подъ властію закона и въ постоянномъ соглашеніи съ Совѣтомъ. При такихъ учрежденіяхъ я надѣюсь, что мы всѣ и каждый изъ насъ отвыкнутъ отъ своевольныхъ дѣйствій. Очень можетъ быть, что въ этихъ учрежденіяхъ будутъ замѣчены какія либо опущенія, но они восполнятся со временемъ по мѣрѣ того, какъ сдѣлаются чувствительными. Ни мои знанія, ни мои способности, ни мое время не позволили мнѣ выполнить окончательно такой важный трудъ, и я могу сказать, что никто не можетъ упрекнуть его въ недостаткахъ, какъ не могу сказать, что это самый совершенный трудъ въ цѣломъ мірѣ».
За тѣмъ въ рѣчи подробно говорилось о способѣ раскладки и взиманія податей, а также объ окончательномъ опредѣленіи общей величины ихъ. Милошъ предлагалъ установить однообразную подать по три талера съ души въ полугодіе, которая обнимала бы собою какъ всѣ прямые, такъ и косвенные налоги, общинные, земскіе, церковные и государственные. Милошъ обѣщалъ даже уничтоженіе кулука, за исключеніемъ постройки общественныхъ зданій, за работы по которымъ правительство все-таки должно платить. Что же касается проведенія хорошихъ дорогь и мостовъ, то объ этомъ должны входить въ соглашеніе между собой сосѣдніе города и селенія. Лѣса и пастбища должны были стать отнынѣ общимъ владѣніемъ тѣхъ селеній, къ которымъ они принадлежатъ:
«ибо, по выраженію рѣчи, весь народъ одинаково платитъ за то, а потому каждый долженъ пользоваться этими угодьями. Отнынѣ никто не можетъ, ни правительство, ни кметъ, ни чиновникъ, ни купецъ, ни селянинъ, никто другой, окружать лѣса заборами, развѣ не болѣе 10 деревъ, и мѣшать пользоваться ими нашимъ братьямъ изъ другихъ селеній и округовъ».
При всѣхъ этихъ условіяхъ Милошъ полагалъ, что ежегодная подать въ шесть талеровъ не покажется высокою, но
«мы увидимъ, говорилъ онъ, въ состояніи ли мы будемъ покрыть всѣ расходы при помощи такой подати. Наше правительство испытаетъ достаточна она или нѣтъ. Обязанностью попечителя финансовъ будетъ представить чрезъ годъ мнѣ, державному совѣту и народной скупщинѣ подробный отчетъ приходовъ и расходовъ».
Уравненіе же податей между многосемейными и малосемейными, между богатыми и бѣдными, между женатыми и холостыми, будетъ исполнено по табелямъ, составленіемъ которыхъ займутся кметы и которыя будутъ разсмотрѣны правительствомъ. Въ заключеніе князь предлагалъ, чтобы каждый округъ подалъ мнѣніе за себя о разныхъ постановленіяхъ, которыя счелъ бы полезными; чтобы каждый округъ опредѣлилъ
322
отъ себя извѣстное число депутатовъ, какъ для этой цѣли, такъ и для присутствія при будущихъ скупщинахъ, ибо невозможно всегда собираться такому большому количеству народа, которое съѣхалось къ настоящей скупщинѣ. По окончаніи рѣчи, засѣданіе отложено было до слѣдующаго дня [164].
На другое утро началось чтеніе написаннаго Давидовичемъ устава.
Уставъ этотъ состоялъ изъ 14 главъ и 142 статей. Въ первой главѣ опредѣлены были политическое значеніе и пространство Сербіи въ такихъ простыхъ словахъ:
«1) Сербія есть нераздѣльное и въ своемъ управленіи независимое княжество, по признанію султана Махмуда II и императора Николая I; 2) Сербія дѣлится на разные округи, а округи на срезы и общины; границы и имена первыхъ могутъ быть измѣняемы закономъ».
Вторая глава опредѣляла флагъ и гербъ Сербіи. Третья глава говорвла о властяхъ законодательной, исполнительной и судебной: къ первымъ двумъ отнесены князь и державный совѣтъ, составленный изъ шести попечителей о народныхъ дѣлахъ, неопредѣленнаго числа совѣтниковъ, предсѣдателя и главнаго секретаря. Въ четвертой главѣ говорилось, какимъ путемъ должны быть издаваемы законы въ Сербіи, чтобы имѣть дѣйствительную силу: законы могутъ касаться всего народа, или части его; никакой законъ не имѣетъ обратной силы; законъ о распредѣленіи народной дани на всякій годъ не можетъ быть издаваемъ безъ одобренія народной скупщины, которая для того будетъ созываться ежегодно и состоять изъ 100 народныхъ депутатовъ; законы предлагаются попечителями, разсматриваются державным совѣтомъ и утверждаются княземъ не позднѣе 20 дней по представленія ему; если же князь отвергнетъ законъ, то Совѣтъ имѣетъ право представлять его еще два раза, съ присоединеніемъ доказательствъ въ его пользу; но если князь не признаетъ силы этихъ доказательствъ, то можетъ отвергнуть и въ третій разъ. Форма для изданія законовъ была принята слѣдующая: «Мы, князьСербскій, по предложенію державнаго Совѣта, постановляемъ»; а внизу подписи: предсѣдателя Совѣта, соотвѣтственнаго дѣлу попечителя и главнаго секретаря Совѣта. Законы, при изданіи которыхъ не соблюдены эти формы, не имѣютъ никакой силы и не должны быть исполняемы. Въ пятой главѣ помѣщено было 30 статей о Сербскомъ князѣ: лицо его свято и неприкосновенно, онъ не отвѣчаетъ ни за какія дѣла по управленію, за которыя отвѣчаютъ остальныя власти Сербіи, всякая по своеиу вѣдомству, а потому никто и не можетъ судить князя или жаловаться на него
323
за таковыя дѣла, но ищетъ удовлетворенія отъ помянутыхъ властей. Сербскій князь есть глава всей державы; ему, кромѣ права изданія законовъ по вышеупомянутой формѣ и исполненія ихъ чрезъ попечителей, принадлежитъ право назначать всѣ власти и всѣхъ чиновниковъ въ Сербіи. Онъ имѣетъ право прощать преступниковъ или облегчать присужденныя имъ наказанія. Князь и самъ имѣетъ право предлагать законы на обсужденіе державнаго Совѣта. Онъ имѣетъ право имѣть свой Совѣтъ изъ нѣсколькихъ лицъ для совѣщаній о разныхъ дѣлахъ, но эти лица не могутъ быть членами Совѣта. Князь имѣетъ право давать отличіе по службѣ и благородство; князю принадлежитъ право разрѣшать вступленіе въ бракъ его сыновьямъ и дочерямъ. Князь и члены княжеской фамиліи свободны отъ дани на дома, въ которыхъ они пребываютъ, но съ остальныхъ недвижимыхъ имуществъ ихъ платятъ налоги въ народную казну, какъ и остальные Сербы. Званіе Сербскаго князя наслѣдственно переходитъ отъ отца къ сыну по нисходящей линіи; по прекращеніи старшей линіи право наслѣдства переходитъ къ слѣдующей линіи, по прекращеніи мужскихъ линій право наслѣдства переходитъ къ сыну старшей дочери князя и т. д. Такимъ образомъ наслѣдственность сербскаго престола принадлежитъ князю Милошу Ѳедоровичу Обреновичу, а по прекращенія его наслѣдниковъ мужескаго пола, переходитъ къ Іовану Обреновичу и его потомкамъ мужескаго пола, а послѣ нихъ въ линію Ефрема Обреновича. Въ случаѣ прекращенія потомковъ мужескихъ линій фамиліи Обреновичей, наслѣдственіюсть княжескаго званія переходитъ къ старшему представителю старѣйшей женской линіи изъ этой фамиліи, и послѣдній князь изъ мужской линіи остававшійся бездѣтнымъ, съ одобренія державнаго Совѣта и народной скунщины, усыновляетъ старѣйшаго потомка изъ первой женской линіи. Если же и всѣ женскія линіи прекратятся въ своихъ потомкахъ мужескаго пола, то державный Совѣтъ три раза приглашаетъ послѣдняго князя назначить при его жизни достойнѣйшаго и способнѣйшаго преемника изъ среды Сербскаго народа. Если князь этого не сдѣлаетъ, то державный Совѣтъ и народная скупщина сами избираютъ ему наслѣдника и правительство проситъ султана отъ имени народа утвердить его въ званіи наслѣдственнаго князя Сербіи. Сербскій князь долженъ быть природный Сербъ и православнаго восточнаго исповѣданія; того же исповѣданія должны быть княгини и жены членовъ княжеской фамиліи. Совершеннолѣтіе Сербскаго князя наступаетъ, когда ему исполнится 20 лѣтъ. Князь Сербскій не можетъ занимать
324
иностранные престолы. Князь и княгиня Сербіи имѣютъ титулъ Высочества; сыновья и братья князя, ихъ жены и дѣти имѣютъ титулъ Свѣтлости. Малолѣтный князь состоитъ подъ опекою своей матери и тѣхъ изъ членовъ державнаго Совѣта, которыхъ назначитъ въ завѣщаніи его отецъ; но если покойный князь не указалъ опекуновъ, то ихъ назначаетъ державный Совѣтъ. Опекуны малолѣтнаго князя даютъ присягу предъ державнымъ Совѣтомъ исполнять свои обязанности вѣрно и точно и воспитывать молодаго князя въ почтеніи къ сербскому уставу и въ любви къ гражданамъ своего отечества. Въ случаѣ, если князь умретъ или отречется отъ своего достоинства, и наслѣдникъ его будетъ малолѣтнымъ, то для управленія дѣлами страны державный Совѣтъ назначаетъ трехъ намѣстниковъ, которые и правятъ Сербіей, согласно уставу и подъ надзоромъ совѣта, въ чемъ принимаютъ присягу. Во время такого намѣстничества уставъ не можетъ быть измѣняемъ. Если предъ державнымъ совѣтомъ и народною скупщиною будетъ доказано, что старшій сынъ князя малоуменъ или подверженъ важнымъ тѣлеснымъ недостаткамъ, а также если старшій сынъ князя самъ отречется отъ своего права на княжеское достоинство, въ такомъ случаѣ наслѣдуетъ ему его старшій сынъ, если же у него нѣтъ дѣтей, то его старшій братъ. Сыновья и братья князя и ихъ дѣтй не имѣютъ права вступать въ службу иностранныхъ державъ, въ противномъ же случаѣ лишаются и права на наслѣдіе престола и содержанія, которое бы должны были получать отъ Сербіи. Княжескіе сыновья и дочери всѣхъ линій княжеской фамиліи, если вступятъ въ бракъ безъ одобренія отца и матери и безъ согласія державнаго Совѣта съ лицами другаго, а не православнаго восточнаго исповѣданія, теряютъ право на наслѣдіе княжескаго достоинства и за себя и за своихъ дѣтей. Остальныя статьи пятой главы касались содержанія членовъ княжеской фамиліи. Дворы и сады, которыми они владѣли въ Сербіи во время изданія устава, объявлены были законнымъ имѣніемъ ихъ и ихъ потомковъ. Кромѣ того въ столичномъ мѣстѣ обѣщано построить на народный счетъ приличный дворецъ для князя. Самому Милошу назначено ежегодно 100.000 талеровъ и 20.000 на содержаніе двора; братьямъ его, за услуги оказанныя Сербскому народу, по 10.000 ежегодной пенсіи, а по смерти ихъ, семействамъ ихъ по 5.000. Въ самой послѣдней статьѣ этой главы помѣщена была форма присяги, которую долженъ давать Сербскій князь при вступленіи на престолъ, послѣ которой можетъ быть уже совершенъ обрядъ вѣнчанія и мѵропомазанія.
325
Въ шестой главѣ, состоявшей изъ 32 статей, опредѣлены были права и обязанности державнаго Совѣта. Наивысшая власть послѣ князя, Совѣтъ долженъ былъ наблюдать, чтобы никто изъ Сербовъ не повредилъ и не нарушилъ устава, отклонять отъ всякаго Серба всякія неправды, руководить законодательною жизнію Сербіи, посылать предписанія остальнымъ сербскимъ властямъ, предлагать князю людей, способныхъ нести общественныя должности. «Державный Совѣтъ есть орудіе, посредствомъ котораго князь разговариваетъ съ наредомъ на скупщинахъ, еслибъ обстоятельства ему не дозволили лично присутствовать на скупщинѣ. Державный Совѣтъ имъетъ право жаловаться князю на всякаго изъ членовъ своихъ, который поступитъ неправо или противъ устава, или противъ султанской власти, или противъ лица князя, или вообще въ противность выгодамъ Сербскаго народа. Державный Совѣтъ имѣетъ право наказывать и каждаго чиновника, который въ чемъ либо провинился по своей должности, но по закону, который будетъ изданъ». Кромѣ лицъ, которыя должны были входить въ составъ Совѣта на основаніи 3 главы устава, князь можетъ посылать въ засѣданія Совѣта своихъ сыновей и братьевъ, которымъ не менѣе 18 лѣтъ, но право голоса они получаютъ только по наступленіи имъ 20 лѣтъ. Кромѣ того князь можетъ наименовывать державными совѣтниками и другимъ заслуженныхъ чиновниковъ, которые пребываютъ не въ столицѣ Сербіи, и засѣдаютъ въ Совѣтѣ только во время пріѣздовъ своихъ въ столицу, или когда вызоветъ ихъ Совѣтъ. Отецъ и сынъ, или два брата, не могутъ быть въ одно и тоже время членами державнаго Совѣта; предсѣдателя Совѣта назначаетъ князь. Попечители народныхъ дѣлъ отвѣчаютъ за все, чтобы не предприняли сами по себѣ; каждое попечительство получаетъ опредѣленную сумму ежегодно на свои расходы; каждый попечитель ежегодно представляетъ обширный отчетъ по дѣламъ своего вѣдомства державному Совѣту и князю, а попечитель казначейства кромѣ того и народной скупщинѣ; князь можетъ назначать попечителей изъ членовъ Совѣта, а также увольнять ихъ, но уволенный попечитель переходитъ въ ряды совѣтниковъ. Засѣданія державнаго Совѣта тайны и имъ ведутся протоколы. Рѣшенія Совѣта имѣютъ силу, когда въ засѣданіи кромѣ предсѣдателя было не менѣе 4-хъ попечителей и 4-хъ совѣтниковъ съ главнымъ секретаремъ; но при назначеніи опекуна надъ малолѣтнимъ княземъ и намѣстничества при малолѣтнемъ или неспособномъ князѣ, во время вѣнчанія и принятія присяги новымъ княземъ, принесенія присяги новому князю, избранія новаго
326
князя изъ среды народа и во время народныхъ скупщинъ должны присутствовать три четверти всѣхъ членовъ державнаго Совѣта. Рѣшеніе Совѣта принимаются по простому большинству голосовъ; если голоса распадутся на двѣ равныя половины, то принимается то мнѣніе, на сторонѣ котораго находится предсѣдатель. Державные совѣтники отвѣчаютъ: за каждый совѣтъ, поданный князю, за всякій поступокъ, противный уставу и за несообщеніе князю о чьихъ либо чужихъ преступленіяхъ; но они не отвѣчаютъ за мнѣнія, поданныя при составленіи закона. Подробныя правила объ устройствѣ и обязанности державнаго Совѣта князь долженъ былъ обнародовать немедленно по изданіи устава.
Въ седьмую главу заиесены были четыре статьи о судебной власти. Правосудіе впредь должно было совершаться въ Сербіи отъ имени князя. Сводъ законовъ гражданскихъ и уголовныхъ долженъ быть изданъ возможно скорѣе. Суды дѣлятся на три степени: окружные, великій Судъ и державный Совѣтъ, который образуетъ при себѣ судебное отдѣленіе. Судьи не зависимы въ отправленіи своихъ обязанностей ни отъ кого въ Сербіи, кромѣ закона; никакая власть, ни высшая, ни низшая, не имѣетъ права отвращать судью или повелѣвать ему, чтобы онъ судилъ иначе, чѣмъ предписываютъ ему законы. Ни одинъ Сербъ не можетъ переносить своего дѣла изъ своего туземнаго суда въ чужой. Въ восьмой главѣ помѣщены статьи о народной скупщинѣ, которая должна состоять изъ ста депутатовъ, изъ коихъ каждый не моложе 30 лѣтъ и получаетъ содержаніе отъ своихъ избирателей. Скупщина созывается княжескимъ указомъ разъ въ годъ около Юрьева дня, а если нужно, то и нѣсколько разъ въ годъ; распускается она также княжескимъ указомъ. Никакая дань не можетъ быть наложена или распредѣлена безъ одобренія народной скупщины; только народной скупщинѣ принадлежитъ право налагать дань на народъ. Всякая дань опредѣляется лишь на одинъ годъ до слѣдующей скупщины. Годичное жалованье князя не можетъ быть увеличено безъ одобренія народной скупщины и не можетъ быть уменьшено безъ согласія князя». Народная скупщина имѣетъ право дѣлать представленія князю и державному Совѣту объ изданіи новыхъ законовъ, о злоупотребленіяхъ, замѣченныхъ ею въ правленіи, о нарущеніяхъ устава, какими бы то ни было властями. — Въ девятой главѣ говорилось о церкви. Во главѣ православной восточной сербской церкви стоитъ одинъ митрополитъ; архіереевъ же можетъ быть столько, сколько будетъ нужно по числу населенія. Внутреннее управленіе церковію принадлежитъ митрополиту. Митрополитъ
327
и архіереи могутъ быть приглашаемы княземъ и державнымъ Совѣтомъ для совѣщанія о церковныхъ дѣлахъ. Всякое вѣроисповѣданіе въ Сербіи имѣетъ право отправлять свое богослуженіе свободно по своимъ обрядамъ и всякое находится подъ покровительствомъ сербскаго правительства. Присяга каждаго лица совершается по обряду, предписываемому его вѣроисповѣданіемъ. Доходы духовенства опредѣлены въ особыхъ постановленіяхъ. Въ десятой главѣ, содержащей постановленія о финансахъ, замѣчательны двѣ статьи: по одной никакой долгъ Сербскаго княжества не можетъ быть заключенъ безъ согласія князя, державнаго Совѣта и народной скупіцины; по другой финансовое правленіе не можетъ устраивать таможенъ на границахъ различныхъ округовъ Сербскаго княжества. — Въ одинадцатой главѣ опредѣлены были общенародныя права Сербовъ. Только природный Сербъ или получившій право сербскаго гражданства можетъ быть чиновникомъ, опекуномъ, членомъ общинъ, надзирателемъ публичныхъ и общественныхъ заведеній. Каждый иностранный торговецъ, фабрикантъ, ремесленникъ или земледѣлецъ христіанскаго исповѣданія получаетъ право сербскаго гражданства, проживъ въ Сербіи 7 лѣтъ; а иностранцы, оказавшіе услугиСербіи, считаются сербскими гражданами послѣ того имъ какъ это право дастъ, князь. Всѣ Сербы равны предъ сербскимъ закономъ. Всѣмъ Сербамъ открытъ путь ко всякимъ должностямъ въ Сербіи. При равныхъ способностяхъ Сербъ предпочитается иностранцу при опредѣленіи въ государственную службу. Рабъ, ступившій на сербскую землю, считается свободнымъ съ той самой нинуты. Имущество каждаго Серба неприкосновенно. Если чье либо частное мнѣніе окажется необходимымъ для общенародной пользы, то оно употребляется на это назначеніе съ вознагражденіемъ его владѣльца по оцѣнкѣ. Ни одинъ Сербъ не освобождается отъ платы ежегорой дани и отъ обязанности по возведенію мостовъ и устройству дорогъ. Всѣ Сербы свободны отъ кулука, за исключеніемъ постройки правительственныхъ зданій, но при этомъ правительство платитъ за работы. Каждый Сербъ обязанъ по призыву правительства на защиту отечества въ регулярное или приписное войско, изъ коихъ первое постоянно, а второе созывается только въ важныхъ случаяхъ. Акты всѣхъ властей въ Сербіи совершаются за сербскомъ языкѣ. Затѣмъ повторялась статья объ общемъ владѣніи лѣсами и пастбищами, о которыхъ упоминалось въ рѣчи. — Въ двѣнадцатой главѣ опредѣлялись права и обязанности чиновниковъ, не представляющія ничего особеннаго; стоитъ только замѣтить, что половинная пенсія давалась за 15 лѣтъ безпорочной
328
службы, а полная за 25-ть. Въ тринадцатой главѣ помѣщено было правило, что для измѣненія устава необходимо созывать скупщину, на которую должны въ такомъ случаѣ явиться не менѣе трехъ четвертей ея членовъ и двѣ трети изъ нихъ должны дать согласіе на таковое измѣненіе. Въ послѣдней главѣ говорилось, что уставъ Сербскаго княжества состоитъ изъ 142 статей и вступаетъ въ дѣйствіе съ 3 февраля 1835 года, а державный Совѣтъ заноситъ его въ сборникъ законовъ [165].
Этотъ уставъ, набросанный на скоро, заключалъ въ себѣ не мало противорѣчій. Сохраняя за княземъ право назначенія всѣхъ чиновниковъ, онъ не позволялъ ему смѣнять или понижать ихъ, безъ согласія державнаго Совѣта, такъ что послѣдній всегда могъ сдѣлаться прибѣжищемъ, куда каждый чиновникъ могъ обращаться за защитой. У князя не было никакой административной власти, между тѣмъ какъ любой сельскій кметъ пользовался ею: для Сербовъ того времени это должно было казаться страннымъ. Вся правительственная дѣятельность поглощена была державнымъ Совѣтомъ, члены котораго, не менѣе четырехъ человѣкъ, должны были постоянно находиться подлѣ князя и, при извѣстныхъ отношеніяхъ высшихъ чиновниковъ къ Милошу, могли сдѣлаться его постоянными обвинителями: они были не смѣняемы и подлежали только суду скупщины. А между тѣмъ уставъ создалъ цѣлую лѣстницу общественныхъ положеній: надъ простымъ сельчаниномъ стоялъ кметъ, надъ кметомъ капетанъ, надъ капетаномъ сердарь, надъ сердаремъ попечители и державный Совѣтъ, надъ ними князь. Но князь ничего не могъ сдѣлать безъ согласія державнаго Совѣта, тогда какъ послѣдній могъ дѣлать все безъ князя. Равнымъ образомъ великій Судъ не имѣлъ никакого значенія въ дѣлахъ несудебныхъ, которое принадлежало ему прежде: а державный Совѣтъ въ то же время получилъ значеніше высшаго кассаціоннаго суда. Можно было бы спросить, какой власти не получилъ державный Совѣтъ. Въ лицѣ его членовъ соединялись власть законодательная, исполнительная и судебная: въ немъ были и министры и судьи, совѣтниви и администраторы. Давидовичь, ограничивая такимъ образомъ княжескую власть, руководился демократическими ученіями, которыхъ былъ большимъ поклонникомъ. Но, подчинивъ Совѣтъ и его приговоры народной скупщинѣ, онъ забывалъ, что скупщина собиралась разъ, два въ годъ и засѣдала лишь нѣсколько дней; большинство ея членовъ состояло изъ людей простыхъ, чувствительныхъ въ ласкамъ тѣхъ, кто поставленъ выше ихъ, и державному Совѣту не трудно было получить сильное вліяніе
329
на нихъ тѣмъ болѣе, что на скупщинахъ того времени не вошло еще въ обычай высказывать свои мнѣнія по одиночкѣ, но депутаты каждаго округа подавали общее мнѣніе, совѣщаніями же ихъ руководили окружные сердари, которыми были чиновники, поставленные въ полную зависимость отъ Совѣта. Такимъ образомъ уставъ не прекращалъ борьбы между княземъ и высшими чиновниками, а только давалъ ей болѣе широкую почву.
Эта борьба была неизбѣжна и по другимъ причинамъ. Между второстепенными чиновниками и въ самой народной массѣ у князя были приверженцы, которые смотрѣли на послѣднее волненіе гораздо строже, чѣмъ Милошъ и приближенные къ нему совѣтники. Это не замедлило обнаружиться даже во время срѣтенской скупщины. Въ ней самымъ важнымъ явленіемъ, послѣ вступительной рѣчи князя, было не чтеніе устава, который приняли безъ всякихъ обсужденій и на вѣрность которому принесли присягу всѣ отъ князя до послѣдняго кмета, немедленно по его прочтеніи, даже не совѣщанія Милоша съ народомъ о поѣздкѣ его въ Константинополь, ибо члены скупщины отвѣчали прямо: «не ѣзди князь! пошли лучше одного изъ сыновей или братьевъ своихъ»; — но неожиданное самимъ Милошемъ проявленіе народной ненависти къ Стояну Симичу и его соумышленникамъ. Нѣкоторые изъ окружныхъ начальниковъ, не довѣряя обѣщаніямъ, даннымъ Симичемъ князю, собирались говорить объ этомъ въ присутствіи всей скупщины. То были: сердарь соколькаго округа Іованъ Мичичь, капетанъ изъ Уба Павелъ Даниловичь, рудницкій капетанъ Илья Поповичь и капетанъ валѣвскій Іовица Милютиновичь; къ нимъ присоединились многіе изъ кметовъ и депутатовъ. Милошъ узнавъ, чтò они затѣваютъ, просилъ ихъ отказаться отъ своего намѣренія. Но еще не умолкли голоса, требовавшіе, чтобы князь не ѣздилъ въ Константинополь, какъ толпа людей, недовольныхъ Симичемъ, приблизилась къ возвышенію, гдѣ сидѣлъ Милошъ, окруженный близкими ему лицами, въ числѣ коихъ былъ и Симичь, и послышались слова, произнесенныя Даниловичемъ: «хорошо, князь! но злодѣи, что подлѣ тебя». . . . . . Симичь поблѣднѣлъ; а Милошъ, внезапно отвлеченный отъ разговоровъ о поѣздкѣ въ Константинополь, и услыхавшій слова капетана, возвысилъ свой голосъ и покрылъ имъ рѣчь Даниловича, не покидая прежней темы разговоровъ. Ненавидѣвшіе Симича толпились около князя, пытались снова начать свою рѣчь, но Милошъ постоянно перебивалъ ихъ и взглядомъ давалъ знать, чтобъ они замолчали. Сдержанное самимъ княземъ проявленіе
330
народной ненависти къ заговорщикамъ, конечно, не уничтожило послѣдней и она всегда могла пробудиться при первомъ же поводѣ въ тому [166].
( 35. Адресъ и дары Милошу отъ народа, стр. 330—332 )
Предъ закрытіемъ скупщины нѣкоторые изъ ея членовъ обратились въ Милошу съ просьбою дозволить имъ выразить свои чувствованія предъ княземъ, оказавшимъ столько услугъ отечеству, и ознаменовать ихъ какимъ либо актомъ. Милошъ отложилъ это до другаго дня. Еще за годъ предъ тѣмъ, на февральской скупщинѣ, рѣшено было поднести Милошу золотую саблю, украшенную алмазами и золотой кубокъ. По рисунку, составленному тѣмъ самымъ Гаспаровичемъ, который въ 1830 году снялъ въ нѣсколько часовъ отчетливую копію съ карты сербскихъ границъ, начерченной русскими инженерами, исполнены были въ Вѣнѣ обѣ вещи. На ножнахъ сабли изображены были рỳбинами и бирюзою слова: «Своему князю Милошу Обреновичу благодарная Сербія». Подарки эти были выставлены съ самаго начала скупщины въ зданіи великаго суда. Тамъ же былъ прочитанъ и одобренъ адресъ, при которомъ эти подарки должно было поднести князю. 4 февраля исполненъ былъ этотъ обрядъ на томъ же мѣстѣ, гдѣ въ предшествовавшіе два дня собиралась скупщина. Въ мѣсту гдѣ сидѣлъ Милошъ, въ присутствіи громаднаго стеченія народа, подошли высшіе чиновники Сербіи, и между ними Милета Радойковичь, и поднесли ему на бархатной подушкѣ саблю, кубокъ полный вина, хлѣбъ и соль. За тѣмъ прочитанъ былъ адресъ:
«Ваше высочество! всемилостивѣйшій господарь! мы вчера получили изъ вашихъ рукъ уставъ Сербіи, который учреждаетъ наше правительство и опредѣляетъ права каждаго Серба. Теперь мы видимъ, что наше желаніе исполнено. Что вы основали своею доблестію и своими долгими трудами, то идетъ быстро къ желанной цѣли по пути, указанному вашими мудрыми и благодѣтельными учрежденіями. Такъ создалось великое зданіе общихъ правъ Сербскаго народа. Хаттишерифы султана суть акты, свидѣтельствующіе о безграничной султанской милости, о благоволеніи одного царя и великодушномъ покровительствѣ другаго. Но, князь и господарь! права каждаго Серба суть плодъ единственно вашего патріотизма, вашей справедливости, вашего великодушія, вашего разума, вашихъ попеченій. Мы не можемъ предвидѣть, какъ далеко разрастется это зданіе и какую пользу извлечетъ изъ того Сербія. Но мы знаемъ и понимаемъ, что личная свобода, обезпеченность имущества и умѣренность податей суть благо, дарованное намъ Богомъ чрезъ васъ. Мы благодаримъ Господа и обоихъ
331
императоровъ, но теперь мы просимъ на колѣняхъ ваше высочество всѣ вмѣстѣ, высшіе и ннзшіе, отъ нашего имени и отъ имени всего Сербскаго народа, живущаго въ Оттоманской имперіи. Бросьте только одинъ взглядъ на наши лица и вы убѣдитесь въ нашей искренности. Мы не въ состояніи выразить ее на словахъ; но мы всѣ знаемъ, что одно живое чувство одушевляетъ навсегда наши сердца и будетъ руководить не-только нами, но и дѣтьми нашими въ повиновеніи, преданности и привязанности къ вамъ, князь, къ вашимъ наслѣдникамъ и ко всей вашей высокой фамиліи. Какъ сильно ни бились наши сердца до сихъ поръ за васъ и ваше семейство, отнынѣ они будутъ въ тысячу разъ живѣе биться за славу и честь вашего княжескаго высочества и вашей фамиліи. Смотрите на всѣхъ насъ, князь, и на весь Сербскій народъ, какъ на вашихъ вѣрныхъ и послушныхъ сыновей. Если у каждаго человѣка есть что либо священное на этомъ свѣтѣ, то вѣрьте, что мы считаемъ своею священнѣйшею обязанностію навсегда засвидѣтельствовать нашу признательность не только на словахъ, но и на дѣлахъ. Мы крайне сожалѣемъ, что языкъ и перо не способны вполнѣ выразить нашей благодарности. Чтò слабость нашего разума, нашъ языкъ и перо не могутъ выразить, то должно быть представлено этими символами нашихъ чувствованій, съ какими мы подносимъ вашему высочеству отъ всего сербскаго народа четыре дара, отвѣчающіе вашимъ, именно: соль и хлѣбъ, саблю и кубокъ; соль и хлѣбъ за нашихъ и чужеземныхъ плѣнниковъ, выкупленныхъ и прокормленныхъ вами, саблю за тотъ простой мечь, которымъ вы защищали нашу страну, и кубокъ съ виномъ за ту чашу здравія и счастія, которую вы подали намъ вчера. Всемилостивѣйшій господарь и князь! благоволите принять эти дары съ такимъ же живымъ и радостнымъ чувствомъ, съ какимъ мы вамъ подносимъ ихъ; вкушайте соль и хлѣбъ за ту соль и хлѣбъ, которые вы раздавали нашимъ плѣнникамъ, выкупленнымъ вами; носите саблю на защиту народа и испейте полную чашу нашей признательности, какъ вы наполнили счастіемъ насъ и наше любезное отечество. Какъ соль и хлѣбъ питаютъ духъ и тѣло, такъ вашъ духъ пусть питаетъ нашу вѣрность и нашу преданность. Какъ драгоцѣнные камни сабли, назначенной для защиты отечества, обольщаютъ глаза, подобно блеску, съ коимъ вы защищали народъ, такъ и Сербія должна приласкать всѣхъ защитниковъ нашего народа. Пусть зданіе, воздвигнутое вами, будеть также твердо, какъ драгоцѣнные камни сабли и кубка, которымъ нечего опасаться ни времени, ни людей. Какъ символъ нашей
332
признательности украшенъ рогомъ изобилія, такъ да сопровождаютъ васъ, князь, всякаго рода благо и обиліе на самыя долгія времена и настолько лѣтъ, сколько капель въ кубкѣ, который мы вамъ подносимъ. Будемъ любить такъ же другъ друга взаимно, какъ тѣсно соединяются между собою соль и хлѣбъ. Какъ капли въ чашѣ не отдѣляются другъ отъ друга, такъ мы никогда не разлучимся отъ васъ и вашей высокой фамиліи, ни вы и ваша фамилія отъ насъ».
Милошъ, откусивъ хлѣба съ солью и выпивъ вина, отвѣчалъ депутатамъ благодарственною рѣчью, сказавъ въ ней между прочимъ:
«мы всѣ можемъ ошибаться и я первый, можетъ быть, сдѣлалъ много ошибокъ, и могу еще сдѣлать; но мои намѣренія всегда были чисты и направлены во благу отечества и останутся всегда такими. Пусть хлѣбъ, который я ѣмъ, и вино, которое пью, обратятся для меня въ ядъ, если я когда нибудь умышленно нарушу обязанности, налагаемыя на меня моимъ положеніемъ!»
Отвѣтъ Милоша встрѣченъ былъ общими кликами; Милоша подняли на руки и отнесли во дворецъ.
( 36. Сербская бюрократія, стр. 331—334 )
Въ тотъ же день членамъ скупщины розданы были листы, на коихъ были напечатаны имена первыхъ 16-ти совѣтниковъ и 6-ти попечителей Сербіи, при чемъ совѣтники наименованы превосходительными, а предсѣдатель совѣта и попечители высокопревосходительными. Попечителями назначены были слѣдующія лица: Авраамъ Петроньевичь—иностранныхъ дѣлъ, Димитрій Давидовичь — внутреннихъ дѣлъ, Ѳома Вучичь — военныхъ дѣлъ, Алексѣй Симичь — финансовъ, Тенька Степановичь — народнаго просвѣщенія, Лазарь Теодоровичь — юстиціи. Княжеская канцелярія переименована была въ державную канцелярію, а ея письмоводители названы державными секретарями [167]. Въ соотвѣтствіе съ такими пышными титулами изобрѣтено было и форменное платье. Особенно усердно занялись зтимъ дѣломъ Сербы, переселившіеся въ княжество изъ Венгріи: до тѣхъ поръ только они не носили народнаго одѣянія, за что ихъ называли Швабами; теперь къ нимъ приравнивались всѣ чиновники. Не малое вліяніе въ этомъ отношеніи имѣлъ и примѣръ Валахіи, гдѣ, во время управленія русскаго губернатора графа Палена, введено было для чиновниковъ русское форменное платье. Сербскіе чиновники не хотѣли отстать отъ своихъ сосѣдей, изобрѣли даже, по примѣру Россіи, военные чины, соотвѣтствовавшіе гражданскимъ должностямъ, принявъ для людей дѣйствительно военной службы платье свѣтло-синяго цвѣта съ красными воротниками и золотыми позументами, а для гражданскихъ чиновниковъ платья каштановаго цвѣта съ бархатными фіолетовыми воротниками,
333
отороченными краснымъ кантикомъ и съ серебряными позументами; кромѣ того и тѣмъ и другимъ даны были шпаги. Что же касается военныхъ чиновъ или титуловъ, то они раздавались всѣмъ чиновникамъ и право раздачи принадлежало Милошу. Чиновное честолюбіе такъ разыгралось, что Милошу пришлось раздать такое число титуловъ, столькихъ людей произвести въ полковники, маіоры, капитаны и т. д., что такого числа дѣйствительныхъ чиновниковъ было бы достаточно для государства, въ нѣсколько разъ большаго чѣмъ Сербія. Такъ какъ съ этини чинами не было соединено никакого особаго жалованья, то столь легкій способъ удовлетворить честолюбцевъ не встрѣчалъ препятствій и не отягощалъ казны; но онъ произвелъ страшную путаницу въ служебныхъ отношеніяхъ: не рѣдко титулованный капитанъ, по своей должности, начальствовалъ надъ маіоромъ или полковникомъ. Гражданскіе же чиновники увлекли Сербію въ другую крайность: они окружили себя секретарями, архиваріусами, помощниками тѣхъ и другихъ, канцелярскими служителями и т. п.; бумажное дѣлопроизводство пошло въ гору и стало наполнять архивы сербскихъ присутственныхъ мѣстъ несчетными кипами безполезныхъ бумагъ. Милошъ не противился и этой чиновной затеѣ. Прежде для управленія цѣлою Сербіей Милошу не нужно было болѣе пяти секретарей, да и тѣ занимались только по утрамъ. Теперь было шесть министровъ съ ихъ канцеляріями; такими же канцеляристами обзавелясь и окружные начальники. Такъ какъ административная часть вполнѣ зависѣла отъ державнаго Совѣта, то Милошъ и не могъ противодѣйствовать всѣмъ этимъ безполезнымъ нововведеніямъ. Самый Совѣтъ не вполнѣ удовлетворялъ своимъ обязанностямъ; его засѣданія не приносили никакой существенной пользы странѣ и нерѣдко проходили въ нескончаемыхъ спорахъ и личныхъ препирательствахъ. Самыя отношенія между властями несмотря на то, что были строго опредѣлены уставомъ, на практикѣ перепутывались: то князь являлся представителемъ законодательной власти, а державный Совѣтъ былъ властію исполнительною; то выходило совершенно на выворотъ. Различные попечители вмѣшивались въ дѣла различныхъ вѣдомствъ; имѣя подъ рукою множество подчиненныхъ, они не знали, на какія дѣла употребить ихъ, и пускались въ нововведенія. Нерѣдко начальствующіе не знали о томъ, чтò предпринимали ихъ подчиненные. Вмѣсто того, чтобы улучшиться и ускориться, сербское управленіе стало медленнѣе, и въ цѣломъ было менѣе согласія, чѣмъ прежде, когда распоряженія одного Милоша приводились
334
въ исполненіе нѣсколькими секретарями. Не только народъ, но и сами правители не вполнѣ постигали ту путаницу служебныхъ отношеній, которая водворилась въ ихъ странѣ. Но такъ какъ каждый Сербъ могъ теперь приносить жалобы на всякое дѣйствіе, которое считалъ злоупотребленіемъ или нарушеніемъ устава; то мало по малу стала въѣдаться въ народъ привычка сутяжничества, угрожавшая развиться въ общественную язву. Жизнь чиновниковъ отдѣлилась отъ жизни народной и потекла инымъ путемъ. Такъ называемые Швабы были усердными руководителями неопытныхъ туземцевъ и помогали имъ перенимать австрійскія бюрократическія формы. Развилась жизнь уличная, хожденіе по канцеляріямъ, а по окончаніи занятій въ нихъ, посѣщеніе кофеенъ и публичныхъ сборищъ. Семейной жизни чиновниковъ нанесенъ былъ неотвратимый ударъ. Всѣ эти перемѣны отразились и на народѣ. Каждый ссылался на свободу личности и уже не подчинялся такъ строго своимъ кметамъ, какъ это было прежде. Свободное пользованіе лѣсами и лугами повело къ безпрестанному нарушенію частной собственности. Возникли иски, которые требовали извѣстныхъ расходовъ. Содержаніе многочисленнаго класса чиновниковъ также потребовало значительныхъ издержекъ. Такимъ образомъ вмѣсто выгодъ, которыхъ ожидали отъ введенія устава, получили не мало дурныхъ послѣдствій, и они не окупались немногими выгодами, сопряженными съ новымъ правленіемъ. Люди, болѣе хладнокровные и благоразумные, стали указывать на дурныя стороны устава, и если прежде были недовольные правленіемъ Милоша, то теперь нашлось гораздо болѣе недовольныхъ уставомъ и новыми правителями, честолюбивые и эгоистическіе расчеты которыхъ навлекли на Сербію всю эту бѣду.
( 37. Негодованіе Австріи, Россіи и Турціи на новый уставъ, стр. 334—336 )
Не одни внутреннія недоразумѣнія возбудилъ сербскій уставъ, но и внѣшніе запросы. Еще когда Давидовичь только начиналъ писать его, Милошъ не разъ задавалъ себѣ и другимъ вопросъ: чтò скажутъ по поводу устава Порта и Россія? и въ раздумьи говаривалъ Давидовичу: «смотри, кумъ, чтобы намъ въ чемъ не споткнуться; ты самъ знаешь, съ кѣмъ будемъ имѣть дѣло». Но Давидовичь и всѣ совѣтники увѣряли Милоша, что никто и вниманія не обратитъ на совершающуюся въ Сербіи перемѣну, ибо Сербія пользуется независимостію во внутреннемъ управленіи. Когда все было кончено, князь послалъ копію съ устава къ Михаилу Герману, который тогда находился въ Цареградѣ, поручая ему сообщить ее Портѣ и русскому посольству. Германъ былъ человѣкъ опытный
335
и давно уже знакомъ съ русскими дипломатами, а потому Милошъ надѣялся, что онъ лучше другихъ съумѣетъ дать объясненія Портѣ и посольству, если они сдѣлаютъ какіе либо запросы. Но объясняться было не зачѣмъ. Въ Константинополѣ уже знали о томъ, чтò совершилось къ Сербіи, и узнали двоякимъ путемъ: чрезъ австрійское правительство и чрезъ сербскую газету. Австрія первая забила тревогу. Внутренняя независимость Сербіи совершенно подрывала ея замыслы касательно сѣверныхъ областей Турціи. Устройство самостоятельнаго управленія въ Сербіи повергало ее въ опасность получить требованія такого же устройства отъ ея собственныхъ южныхъ провинцій. Вѣрная разъ принятому въ ея политикѣ принципу — не допускать въ своемъ сосѣдствѣ никакихъ либеральныхъ учрежденій, Австрія считала своимъ долгомъ вмѣшаться въ вопросъ объ уставѣ Сербіи. Она представила офиціальное требованіе Милошу и послала формальныя просьбы къ Россіи и Портѣ объ уничтоженіи сербскаго устава, потушеніи въ самомъ началѣ этой искры, которая по ея словамъ могла зажечь цѣлый пожаръ и взволновать сосѣднія съ Сербіей области. Русское министерство иностранныхъ дѣлъ приняло сообщеніе Австріи къ свѣдѣнію, и рѣшило послать въ Сербію своего агента, который бы на мѣстѣ изслѣдовалъ причины, вызвавшія таиой переворотъ. Порта, которой послѣ освобожденія Сербіи было все равно, какой бы образъ правленія не установился въ этомъ княжествѣ, была однакожь рада снова вмѣшаться во внутреннія дѣла Сербовъ тѣмъ болѣе, что Австрія и Россія указывали на необходимость такого вмѣшательства. Германъ писалъ къ Милошу, что Порта и русское посольство страшно негодуютъ на новый уставъ и выражаютъ свое неудовольствіе на князя, допустившаго его изданіе. «Родилась, говорили депутатамъ въ Константинополѣ, въ Сербіи партія, которая — Богь знаетъ, чьи и какія теоріи собрала и предала письму, заставила князя подписаться подъ ними, и такихъ теорій ни одинъ изъ дворовъ, которыхъ близко касаются сербскіе интересы, терпѣть не можетъ». Получивъ донесеніе бѣлградскаго паши о сербскомъ уставѣ, Порта сдѣлала запросъ Милошу о введенныхъ имъ перемѣнахъ въ управленіи и требовала уничтожить уставъ, несогласный съ коренными законами имперіи, съ формою управленія въ другихъ ея провинціяхъ, съ договорами, существующими между Портою и Австріей, и наконецъ съ политическимъ, общественнымъ и административнымъ состояніемъ самой Сербіи. Милошъ съ своей стороны былъ радъ, подъ предлогомъ вмѣшательства трехъ державъ, уничтожить уставъ.
336
Но возвратиться вполнѣ къ прежнему порядну вещей было уже невозможно; самое слово «уставъ» уже вошло въ народную рѣчь. Милошъ, не уничтожая Совѣта и попечителей, отнялъ однакожь у нихъ указомъ 17-го марта то значеніе, которое давалъ имъ уставъ; но потерявшій свою силу Совѣтъ продолжалъ называться въ народѣ по привычкѣ державнымъ. Чиновники, уже начавшіе дѣйствовать, большею частію остались на своихъ мѣстахъ, но почти безъ всякаго дѣла, чтò еще болѣе затруднило ихъ отношенія къ народу и князю. Враги Милоша поспѣшили воспользоваться такимъ распоряженіямъ его и повсюду трубили, что Милошъ нарушилъ данную имъ присягу.
Болѣе всѣхъ поплатился авторъ устава, Димитрій Давидовичь, но не за самое сочиненіе его, а за неумѣстныя хвалы уставу, князю и народу, которыя онъ расточалъ въ каждомъ номерѣ редактируемой имъ газеты, и раскрывалъ тѣмъ предъ европейской журналистикой тайныя побужденія совершавшихся въ Сербіи событій. О вредѣ отъ помѣщенія такихъ восхваленій въ «Сербскихъ Новинахъ» писалъ Милошу и Германъ изъ Константинополя. Вслѣдствіе этого еще 14 марта Давидовичь получилъ письменный укоръ отъ князя за то, что онъ говоритъ въ газетѣ обо всемъ, чтò только дѣлается въ Сербіи, печатаетъ всѣ распоряженія новыхъ властей, сообщаетъ подробныя свѣдѣнія о ихъ дѣятельности и тѣмъ показываетъ, что и самъ былъ въ согласіи съ желавшими устава: «изъ всего этого видно, сказано было въ приказѣ, что вы сильно желали того, и были въ согласіи, хотя и ученымъ образомъ, съ тѣми, которые желали конституціи; а потому и печатаете безъ всякаго разсмотрѣнія о всякихъ дѣлахъ въ вашей газетѣ». А 16 марта послѣдовало новое распоряженіе, отнимавшее у Давидовича редакцію газеты съ запрещеніемъ даже учавствовать въ ней, и передавшее редакцію въ руки Димитрія Исайловича. Самый уставъ ведѣно было отбирать по всей Сербіи, и вмѣстѣ съ нераспроданными экземплярами запечатать. Такимъ образомъ первый уставъ Сербіи просуществовалъ только полтора мѣсяца [168].
Такъ какъ для Сербіи все таки нужны были законы, то въ апрѣлѣ, находясь въ Пожаревцѣ, Милошъ назначилъ особую коммисію для составленія новаго устава. Эта коммисія состояла: изъ Аврама Петроньевича, Іоксы Милосавлевича, Алексы Симича, Георгія Протича, Якова Живановича и письмоводителя Радичевича. Она набросала наскоро проектъ новаго устава и Милошъ послалъ его въ Константипополь съ Ѳедоромъ Гербесомъ, который и прежде имѣлъ сношенія съ русскими дипломатами
337
и хорошо говорилъ по русски и по турецки, а Герману велѣлъ вернуться въ Сербію. Гербесъ увѣдомилъ Милоша изъ Цареграда о томъ, что русскій посланникъ сообщилъ ему, что императоръ покровитель назначилъ барона Рикмана, генеральнаго консула въ Валахіи, комиссаромъ въ Сербіи по вопросу объ уставѣ, и что о послѣднемъ не можетъ быть никакихъ переговоровъ въ Константинополѣ, пока Рикманъ не побываетъ въ Сербіи и не представитъ въ Петербургъ своего мнѣнія о спорномъ вопросѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ Милошъ получилъ отъ Порты новое приглашеніе прибыть самому въ Константинополь для представленія султану. Милошъ на этотъ разъ не сталъ долго откладывать своей поѣздки. Онъ началъ усердно готовиться къ ней и, желая затмить путешествіе князей валашскаго и молдавскаго, заказалъ въ Вѣнѣ и Лейпцигѣ богатыя европейскія одѣянія для себя и роскошные дорогіе подарки для самого султана, его семейства, важнѣйшихъ сановниковъ Порты и для тѣхъ, кѣмъ будетъ принятъ гостепріимно. Предъ своимъ отъѣздомъ онъ созвалъ въ Крагуевцѣ небольшую скупщину къ Петрову дню. Народные представители не противились поѣздкѣ Милоша, который объяснилъ имъ, что онъ въ этомъ случаѣ долженъ повиноваться волѣ султана и слѣдовать совѣтамъ Россіи.
( 38. Пріѣздъ въ Сербію русскаго коммиссара барона Рикмана и свидѣтельства Живановича и Кюнибера о его переговорахъ съ Милошемъ, стр. 337—345 )
Въ тоже время получено было извѣстіе, что баронъ Рикманъ находится на пути въ Сербію. Нельзя не сознаться, что выборъ барона для такого порученія былъ не совсѣмъ удаченъ. Сербы и въ прежнія времена жаловались, что къ нимъ не присылаютъ чистыхъ, правыхъ Русскихъ: Родофиникинъ, Бала, Недоба, Цукато, Оруркъ, Коцебу, — вотъ имена, къ коимъ пріучила было русская дипломатія сербское ухо. Теперь, по столь важному дѣлу, какимъ считали Сербы вопросъ объ уставѣ, посланъ былъ нѣмецкій баронъ, и къ тому же весьма извѣстный въ Сербіи по слухамъ. Благодаря постояннымъ сношеніямъ между Валахіей и Сербіей, въ послѣдней знали о тѣхъ столкновеніяхъ, которыя имѣлъ Рикманъ съ княземъ Александромъ Гикою, и изъ которыхъ послѣдній не умѣлъ выйти съ честію. Слухи объ этихъ отношеніяхъ доходили до Милоша въ преувеличенномъ видѣ и онъ не упустилъ случая насмѣшливо отозваться о баронѣ. Враги Милоша, находившіеся въ постоянныхъ сношеніяхъ съ Рикманомъ, не замедлили сообщить ему отзывъ Милоша о немъ. Такимъ образомъ русскій агентъ ѣхалъ въ Сербію уже предубѣжденный противъ ея князя. Но онъ былъ не высокаго мнѣнія и о самомъ сербскомъ народѣ. Пребываніе въ Валахіи не могло виушить ему лестныхъ понятій
338
о Румынахъ, которые однакожь стали ранѣе выходить изъ подъ турецкой зависимости, чѣмъ Сербы, и баронъ считалъ послѣднихъ еще болѣе грубымъ народомъ. Но онъ жестоко ошибался: въ Румынскихъ княжествахъ предъ его глазами постоянно была картина нравовъ, развращенныхъ вѣковымъ владычествомъ фанаріотовъ и искаженныхъ заимствованіемъ наиболѣе дурныхъ сторонъ европейской жизни. Недостатки Сербскаго народа были иные: патріархальная простота жизни, нѣкоторая суровость въ нравахъ и обычаяхъ и упорная неподатливость на все, что народъ еще не привыкъ считать полезнымъ для себя. Румынское общество не знало возрожденія, ибо оно не сохранило въ себѣ изъ старой жизни никакихъ добрыхъ основъ; сербское общество было несравненно выше его тѣмъ, что оно обладало этими добрыми свойствами, во они являлись все еще въ первобытномъ видѣ. Въ Валахіи могли принести пользу и дипломатическія хитрости, въ которымъ такъ привыкли воспитанники фанаріотовъ, и рѣзкія внушенія, въ которыхъ трудно было перещеголять турецкихъ правителей. Сербы именно возставали противъ такихъ правителей и охотно привязывались къ человѣку, который умѣлъ затронуть ихъ съ хорошей стороны.
Какъ бы то ни было, Милошъ, получивъ извѣстіе о выѣздѣ Рикмана изъ Букарешта, отправился въ нему на встрѣчу въ Пожаревацъ, гдѣ представвтеля покровительствующей державы ожидалъ самый почетный пріемъ. 9-го іюля на границахъ Сербіи Рикмана встрѣтилъ Гербесъ. Но баронъ, не обращая вниманія на пріемъ, оказанный ему Милошемъ, и желая съ самаго начала выдержать роль посредника между княземъ и старѣйшинами, потребовалъ подробнаго отчета о январскихъ волненіяхъ и о причинахъ, побудившихъ издать уставъ. Вотъ какъ описываетъ самъ Живановичь, котораго Милошъ назначилъ для переговоровъ съ Рикманомъ, пребываніе русскаго агента въ Пожаревцѣ:
«Баронъ Рикманъ потребовалъ отъ князя депутатовъ для конференціи. Депутатами назначены были: Ефремъ Обреновичь, Ѳедоръ Гербесъ, Паунъ Янковичь и я. Я просилъ у князя наставленій для этой конференціи; но онъ мнѣ отвѣчалъ, что онъ и самъ не знаетъ, о чемъ хочетъ совѣщаться баронъ, а потому говорите какъ знаете. Баронъ на этой конференціи осыпалъ насъ живымъ огнемъ: за чѣмъ мы учинили такія постановленія, которыя никакъ не могутъ быть приняты для нашей земли; такія постановленія будто бы заимствованы Богъ знаетъ изъ какихъ чужестранныхъ теорій, республиканскихъ и тому подобныхъ, и высокая
339
Порта и покровительствующій дворъ весьма недовольны нашимъ, такъ называемымъ уставомъ; намъ де и не нужно было заводить ничего новаго, а слѣдовало остаться при старомъ; такими-то дѣйствіями разсѣеваются революціонныя сѣмена, которыя не ведутъ къ добру; но государь императоръ прощаетъ всѣ наши январскіе и февральскіе поступки подъ условіемъ, чтобы князь все, чтò было принято въ фервалѣ, уничтожилъ. Мои товарищи не проговорили на это ни одного слова и все отмалчивались. Я начиналъ было кое-что говорить, но, не зная по русски, останавливался. И на томъ кончилась наша конференція. Возвращаясь въ канцелярію, мы всѣ были смущены, кромѣ Ефрема Обреновича, который, пришедши къ старѣйшинамъ какъ бы съ тріумфа, изъявилъ несказанную радость, что имѣлъ случай убѣдиться, что сербскій дипломатъ, тоесть я, не знаетъ ничего на свѣтѣ: хоть бы одно слово! Будучи удивленъ такимъ неожиданнымъ заявленіемъ , я поглядѣлъ на старѣйшинъ, но они всѣ потупили взоры въ землю: на ихъ лицахъ замѣтны были смущеніе и печаль. Потомъ позвалъ меня Давидовичь на сторону и сталъ спрашивать, что было? Я расказалъ ему все. Тогда онъ спросилъ у меня, отъ чего я неговорилъ съ барономъ по нѣмецки, ибо баронъ самъ Нѣмецъ. Я отвѣчалъ ему, что не смѣлъ, ибо полагалъ, что Русскіе не имѣютъ большой охоты говорить съ Сербами по нѣмецки; а къ тому же и всѣ мои товарищи не говорятъ по нѣмецки, кромѣ Гербеса. Давидовичь ободрилъ меня, чтобы я свободно говорилъ съ барономъ по нѣмецки, что и онъ такъ дѣлаетъ, когда встрѣчается съ какимъ либо русскимъ Нѣмцемъ».
Какъ ни кратко передаетъ Живановичъ разговоръ барона Рикмана съ сербскими депутатами, но незьзя не видѣть, что рѣчи барона содержали въ себѣ сильное неодобреніе всего, что сдѣлано было въ Сербіи въ январѣ и февралѣ 1835 года. Это еще болѣе видно изъ той передачи словъ Рикмана, которую находимъ въ книгѣ Кюнибера. По свидѣтельству послѣдняго, писавшаго по расказамъ людей, бывшихъ на свиданіи съ барономъ, послѣдній началъ съ упрека, что Сербы, будучи подданными Порты и получивъ, при содѣйствіи Россіи, нѣкоторыя льготы, осмѣлились злоупотребить ими, сочиняя для себя уставы, какъ бы для свободнаго народа; что ихъ конституція заключаетъ въ себѣ революціонныя начала, противъ которыхъ Россія и Австрія всегда боролись, и что даже ни одна изъ великихъ націй не рѣшилась бы усвоить этихъ началъ для своихъ дѣйствій. Изъ этихъ словъ видно, что русскіе дипломаты получили изъ Австріи преувеличенныя свѣдѣнія о либеральномъ характерѣ сербскаго
340
устава, и что осужденіе Сербовъ въ этомъ случаѣ было со стороны Россіи новою жертвой тамъ называемому Священному Союзу [169].
«Сообщили мы и князю, продолжаетъ Живановичь свой разсказъ, о результатѣ нашей конференціи, и князь замѣтилъ, что онъ никоимъ образомъ не можеть отстать отъ мысли объ уставѣ: если же г. Рикману не нравится то, что мы написали въ двухъ уставахъ, то пусть онъ скажетъ, чему въ томъ уставѣ слѣдуетъ быть; но самый уставъ быть долженъ, ибо князь уже однажды призналъ и исповѣдалъ его предъ народомъ».
Въ этихъ холодныхъ стровахъ выражена только сжато главная мысль Милоша; но нетрудно догадаться, съ какимъ чувствомъ онъ говорилъ съ совѣтниками о свиданіи ихъ съ Рикманомъ. Самъ Живановичь тутъ же прибавляеть:
«мы всѣ исполнены были гнѣва такъ, что кровь выступала у насъ на глазахъ».
На другой день баронъ Рикманъ опять пригласилъ тѣхъ же депутатовъ на новую конференцію.
«Баронъ снова повторилъ свои вчерашнія рѣчи, и между прочимъ сказалъ, что намъ не нужно никакихъ новостей, что у насъ есть княжеская канцелярія и народный судъ, — чего еще другаго хотимъ? Тогда, говоритъ Живановичь, я подумалъ, что могу начать говорить съ нимъ по нѣмецки, и сказалъ ему: дѣйствительно, мы имѣемъ княжескую канцелярію и народный судъ; но этотъ народный судъ не что иное, по самому названію своему, какъ Nationalgericht. — «Хорошо, возразилъ баронъ, я знаю, что это Nationalgericht і». На это я сталъ отвѣчать ему по нѣмецки же, что такой народный судъ есть только мѣсто, гдѣ судится народъ; но народъ слѣдуетъ судить не въ одномъ только мѣстѣ, а во многихъ, и по нѣсколькимъ степенямъ; а если его вѣдомство только судебное, то въ немъ не могутъ заключаться другія стороны правленія, какъ то: сторона политическая, экономическая, народнаго здравія, военныхъ дѣлъ, школьная и т. д.; не могутъ входить въ него ни власть совѣщательная, ни власть законодательная, какъ это было до сихъ поръ, ибо судъ долженъ заниматься только судебною дѣятельностію и притомъ ему должна быть опредѣлена степень, вторая и третья. Остальныя же стороны, конечно, требуютъ и для себя особыхъ отдѣленій и своего дѣловодства; ибо не однимъ только судопроизводствомъ должно заниматься каждое правительство, но у него есть также занятія по финансамъ, просвѣщенію, полиціи и т. д., и кромѣ того нужно какое либо совѣщательное учрежденіе, какъ для важнѣйшихъ случаевъ
341
по исполнительной части, такъ и для законодательства. Что же касается княжеской канцеляріи, то она состоитъ изъ нѣсколькихъ писарей, у которыхъ одна обязанность — писать приказы князя; изъ этихъ писарей я до сихъ поръ самый главный. Чтò же мы можемъ учинить, чтò бы удовлетворяло всѣмъ потребностямъ правленія? Умѣемъ ли мы и можемъ ли издавать разнородные приказы, не имѣя иной должности, ни иного права, кромѣ безусловнаго исполненія княжеской воли? и можетъ ли князь такъ легко обдумывать всѣ приказы и издавать такъ, чтобы народъ былъ ими доволенъ? Мы просимъ, чтобы его превосходительство разрѣшилъ это. Баронъ опять замѣтилъ, чтобъ мы остались при старомъ. Тогда я спросилъ: о какой старинѣ онъ говоритъ? о старинѣ ли нашихъ прежнихъ королей? Онъ отвѣчалъ, что нѣть. Я продолжалъ: послѣ нашихъ королей было турецкое правленіе, но мы этой старины не можемъ желать; онъ сказалъ, что и онъ разумѣетъ не ее. Послѣ турецкаго правленія, говорилъ я, было Кара-Георгіево; но онъ безпрестанно воевалъ и не имѣлъ времени ввести и утвердить какое либо формальное правленіе. Говоритъ, что и о томъ не думаетъ. Остается стало быть нынѣшнее правленіе князя Милоша, о которомъ мы увѣрились, что оно не можетъ удовлетворить всѣхъ. Намъ, прибавилъ я, не до чужихъ теорій; намъ надо завести одинъ постоянный порядокъ въ дѣловодствѣ, для изданія и исполненія законовъ, и независимое судопроизводство. Кромѣ того намъ нужно знать, чтò такое наша страна, въ которой мы живемъ; стало быть мы нуждаемся въ опредѣленіи Сербіи. Намъ необходимо знать, чѣмъ отличается наша земля отъ другихъ; стало быть нужны отличительные знаки Сербіи, т. е. гербъ и флагъ земскій и народный. Надо знать, кто долженъ быть источникъ изданія и исполненія законовъ; стало быть надо опредѣлить власть князя и, по пріобрѣтеніи владѣющей фамиліи, преимущества и права ея. Намъ надо связать отношенія князя съ отношеніями народными, и единственно въ томъ полагать ручательство за публичное право свободы, личности и собственности; стало быть намъ нужна народная скупщина, испоконъ вѣка вкоренившаяся въ сербскихъ обычаяхъ, и надо опредѣлить кругъ ея дѣятельности. А потомъ ваше превосходительство, болѣе насъ знаете, можетъ ли изворачиваться одинокое правленіе такъ, чтобы не запнуться и не оборваться: извольте намъ показать составъ такого правленія по образцу, какой вамъ болѣе угоденъ; ужь конечно выдетъ иначе, чѣмъ состоящее изъ одной такой канцеляріи, какъ у насъ княжеская, и изъ одного народнаго суда, какъ у насъ
342
народный судъ. — Баронъ терпѣливо и со вниманіемъ выслушалъ всѣ мои рѣчи и призналъ, что нужно разныя части правленія раздѣлить между разными дирекціями, а изъ этихъ директоровъ и ихъ совѣтниковъ составить одинъ Земскій Совѣтъ; съ этимъ совѣтомъ князь пусть совѣщается о законодательствѣ, а для испокненія законовъ достаточно каждой дирекціи по ея части, подъ вѣдѣніемъ и управленіемъ князя; судопроизводство же должно быть независимо, а права дичности и собственности обезпечиваются законами и т. п. Но что касается скупщины, опредѣленія, отличительныхъ знаковъ и владѣтедя Сербіи, то либо излишне, поскольку такой предметъ уже разъясненъ, или не принадлежитъ сюда, на сколько опредѣлено то въ хаттишерифахъ, отъ коихъ мы удаляться не можемъ. Я ему замѣтилъ, что необходимо нужно опредѣленіе Сербіи, чтобы знали, что она есть княжество. Онъ отвѣчалъ, что это всѣ знаютъ. Я ему возразилъ, что въ трактатахъ не пишется о княжествѣ, а равно и въ хаттишерифахъ, а пишется только о Сербіи и Сербскомъ народѣ; а если Сербія не княжество, то пусть напишется — чтò она? Онъ отвѣтилъ, что по этому вопросу не имѣетъ наставленія. Я сталъ говорить ему о гербѣ и флагѣ; онъ не призналъ ихъ необходимость. Я замѣтилъ, что если надо производить оффиціальную корреспонденцію, особенно судебную, то необходимо нуженъ земскій гербъ; а если надо, чтобы торговля была свободною, то безъ флага на ладьѣ быть не можно. Онъ сказалъ, чтобъ мы остались при старомъ. Но стараго ничего нѣтъ, возразилъ я. Онъ отвѣтилъ, что не имѣетъ наставленій на это. Я началъ говорить о владѣтельной фамиліи, объ опредѣленіи ея значенія и преимуществъ; онъ отвѣтилъ, что объ этомъ значится въ бератѣ и хаттишерифѣ. Я замѣтилъ, что никому не можетъ быть обидно, если будетъ сдѣлано извлеченіе изъ хаттишерифовъ; онъ отвѣтилъ, что не имѣетъ на это наставленія. Я ему говорю, что нужно опредѣлить власть князя, какъ законодательную, такъ и исполнительную; а онъ говоритъ, что и это, какъ особый трактать, въ уставъ нейдетъ. Я говорю, что объ уничтоженіи народной скупщины мы не посмѣемъ и сказать народу; онъ отвѣчаетъ, что народной скупщины нѣтъ въ хаттишерифѣ, а по мимо хаттишерифа нельзя дѣйствовать. Наконецъ я сталъ просить его, чтобы онъ отсталъ отъ требованія уничтожить названіе устава, и чтобы дозволилъ написать какой либо актъ по его совѣту, который долженъ удовлетворить народныя желанія и чтобы такой актъ названъ былъ уставомъ, ибо это названіе пустило глубокіе корни въ сердцѣ народа. По окончаніи этой конференціи,
343
болѣе счастливой чѣмъ вчерашняя, баронъ Рикманъ проводилъ насъ съ ясными знаками довѣрія и почтенія».
Затѣмъ послѣдовало свиданіе самого Милоша съ русскимъ агентомъ. Живановичь говоритъ только, что совѣщаніе между ними продолжалось полчаса и Милошъ вернулся съ него въ канцелярію сильно разгоряченный. Кюниберъ же сообщаетъ въ краткомъ изложеніи и самое содержаніе разговора Милоша съ Рикманомъ. Послѣдній началъ съ самой жестокой критики всѣхъ дѣйствій Милоша по управленію, давая ему понять, что онъ самъ былъ главною причиною неудовольствій, возникшихъ въ кругу старѣйшинъ, крушевацкаго заговора и январскихъ событій. Онъ совѣтовалъ Милошу оставаться въ добромъ согласіи съ недовольными, раздать имъ важнѣйшія должности и удалить Давидовича. Кюниберъ даже увѣряетъ, что Рикманъ коснулся отношеній Милоша къ его семьѣ. Милошъ выслушивалъ всѣ эти нареканія терпѣливо; но лицо его ясно показывало, какого труда стòило ему сдерживать себя. Въ своемъ отвѣтѣ, Милошъ главнымъ образомъ упиралъ на то, что Порта даровала Сербіи независимое внутреннее управленіе, что Россія сама признала это, и что, когда онъ спрашивалъ совѣтовъ по этому дѣлу, то русскій посланникъ отвѣчалъ, что никто лучше самаго князя не можетъ знать потребности своей страны и выбрать форму правленія наиболѣе полезную для нея. На основаніи этого Милошъ говорилъ, что онъ не умѣетъ согласить прежнихъ заявленій русской дипломатіи съ тѣми требованіями, которыя высказываетъ теперь Рикманъ, по всей вѣроятности имѣя на то надлежащія инструкціи. А потому, чтобы дѣйствовать съ большею увѣренностію, Милошъ просилъ Рикмана изложить свой требованія письменно. Но Рикманъ отказался исполнить такое желаніе сербскаго князя. Тогда Милошъ отвѣчалъ, что онъ собирается ѣхать въ Константинополь, и потому не можетъ сдѣлать никакихъ измѣненій ни въ составѣ правительства, ни въ самомъ способѣ управленія; что онъ переговоритъ о томъ съ русскимъ посланникомъ въ Константинополѣ и будетъ ждать болѣе обстоятельныхъ сообщеній отъ русскаго кабинета по столь важному дѣлу [170]. Тогда Рикманъ указалъ Милошу на тѣ словесныя замѣчанія, которыя имъ были сдѣланы Живановичу.
Возвратившись въ канцелярію, Милошъ потребовалъ къ себѣ старѣйшинъ и при нихъ спросилъ у Живановича: «чтò ты сегодня говорилъ съ барономъ?» Живановичь отвѣчалъ: «я искалъ отъ вашей свѣтлости наставленія, а вы мнѣ недали никакого». — «Я, возразилъ живо Милошъ,
344
не о наставленіи говорю, но о томъ, чтò ты говорилъ ему сегодня?» — «Я о многомъ говорилъ съ нимъ, отвѣчалъ Живановичь, слышали то и мои товарищи; но все это долго разсказывать». Тогда Милошъ пояснилъ: «Рикманъ мнѣ сказалъ, что ты хорошо говорилъ и что ты понимаешь дѣло; такъ все, что ты съ нимъ говорилъ, и напиши здѣсь». Милошъ самъ подалъ Живановичу бумагу и чернила, и заставилъ его немедленно приняться за дѣло. Живановичь набросалъ наскоро краткій «уставъ княжества Сербіи». Глава первая — опредѣленіе Сербіи; глава вторая — отличительные знаки Сербіи; глава третья — владѣтель Сербіи; глава четвертая — внутреннее управленіе Сербіи, отдѣлъ первый — совѣтъ, тѣло законодательное, отдѣлъ вторый — совѣтъ, тѣло законоизвершительное, раздѣленное на дирекціи, подъ коими состоятъ соотвѣтственныя власти политическія, экономическія, судебныя, школьныя, какъ окружныя, такъ и срезскія, по степенямъ; глава пятая — общія права личныя и имущественныя; глава шестая — церковь; глава седьмая — народная скупщина.
«Пока я излагалъ это, говоритъ Живановичь, князь выражалъ радость предъ старѣйшинами, что баронъ позволилъ написать уставъ, очень доволенъ мною и моими мыслями и желаетъ чтобы всѣ неудовольствія прекратились. Всѣ старѣйшины обрадовались этому».
По начертанію Живановича составленъ былъ проектъ новаго устава, надъ которымъ трудились самъ Живановичь и Паунъ Янковичь; кромѣ того Давидовичь, по предложенію Живановича, написалъ главу о народной скупщинѣ. Этотъ проектъ былъ представленъ Рикману.
«Баронъ легко согласился съ нами, говоритъ Живановичь, во всемъ, кромѣ главъ объ опредѣленія и отличительныхъ знакахъ Сербіи, о владѣтелѣ в народной скупщинѣ, о которыхъ говорилъ, что не имѣетъ наставленій на то. Князь и старѣйшины воздвигали гласъ до небесъ, доказывая, что никому нѣтъ дѣла до того, что въ уставъ будутъ включены главы объ опредѣленіии владѣтелѣ Сербіи: безъ скупщины, герба и флага, говорили они, не можетъ быть и устава. О скупщинѣ говорили, что держали ее и подъ турецкимъ владычествомъ, что она есть вѣковое народное учрежденіе; а о флагѣ говорили, что и женщины, когда идутъ на рѣку мыть бѣлье, дѣлаютъ флаги изъ платковъ. Послѣ долгихъ преній баронъ согласился, чтобы спорныя главы были написаны на особомъ листѣ, обѣщая представить ихъ на особое разсмотрѣніе императорскаго министерства. Вмѣстѣ съ тѣмъ баронъ потребовалъ, чтобы названіе Совѣта «державный» было измѣнено на «управительный», а «Народный Судъ» назывался бы «Великимъ Судомъ» и имѣлъ бы значеніе суда апелляціоннаго».
345
Этимъ кончилось оффиціальное порученіе Рикмана. Милошъ отправилъ съ нимъ краткое письмо къ Нессельроде, въ которомъ извѣщалъ о счастливомъ окончаніи своихъ переговоровъ съ барономъ, о ходѣ коихъ самъ баронъ извѣститъ обстоятельнѣе, поручалъ все дѣло всѣмъ извѣстной милости цара и сообщалъ, что отправляется въ Цареградъ для представленія султану. Но Кюниберъ говоритъ, что баронъ Рикманъ не ограничился переговорами объ уставѣ, а предъ отъѣздомъ своимъ изъ Сербіи, потребовалъ свиданія съ старѣйшинами народа, которое и устроилось, съ согласія Милоша, въ помѣщеніи мѣстныхъ войскъ. На этомъ свиданіи баронъ потребовалъ грознымъ голосомъ объясненій отъ старѣйшинъ, на какомъ основаніи они подняли оружіе противъ своего князя? Отъ имени старѣйшинъ отвѣчалъ Давидовичь, который объяснилъ, что возставшіе желали добиться нѣкоторыхъ реформъ, необходимыхъ въ тогдашнемъ положеніи Сербіи, которыя бы могли точнѣе установить положеніе чиновниковъ и обезпечить гражданамъ ихъ личныя и имущественныя права, но что никто изъ возставшихъ не имѣлъ намѣренія посягать на жизнь или власть Милоша, или поднимать междоусобную войну. Послѣ Давидовича баронъ выслушивалъ каждаго изъ старѣйшинъ отдѣльно, при чемъ всѣ они высказывали свои неудовольствія, истинныя и вымышленныя. Баронъ, выслушавъ ихъ всѣхъ, отвѣчалъ, что они могутъ разчитывать за покровительство государя императора, пока останутся вѣрными своимъ обязанностямъ относительно Порты и Россіи, но если они нарушатъ ихъ, то императоръ не только отступится отъ нихъ, но и соединится съ Портою, чтобы привести ихъ къ послушанію. Затѣмъ онъ коснулся недостатковъ въ сербскомъ правленіи, при чемъ всѣ поняли, что слова эти относились къ отсутствовавшему Милошу. Далѣе онъ обратился въ ту сторону, гдѣ стоялъ Давидовичь, давая тѣмъ знать, что слѣдующія слова будугь относиться къ нему, и прибавилъ, что въ Сербіи есть горячія головы, которыя проповѣдуютъ революціонныя начала и слѣпо преданы державамъ, поддерживающимъ эти начала, что надо строго слѣдить за такими лицами, которымъ онъ совѣтуетъ быть осторожнѣе, чтобы не навлечь на себя гнѣвъ Россіи, который можетъ имѣть для нихъ самыя печальныя послѣдствія. Въ заключеніе баронъ совѣтовалъ старѣйшинамъ оставаться покойными и стараться объ исправленіи сдѣланныхъ ими ошибокъ; увѣрялъ, что никто не пострадаетъ за участіе въ прошедшихъ волненіяхъ. Съ нѣкоторыми изъ наиболѣе недовольныхъ Милошемъ баронъ Рикманъ имѣлъ еще нѣсколько свиданій до своего отъѣзда изъ Пожаревца, чтò Симичу и
346
его друзьямъ внушило большія надежды на поддержку со стороны Россіи въ ихъ борьбѣ съ Милошемъ.
( 39. Поѣздка Милоша въ Константинополь, стр. 346—351 )
19-го іюля Милошъ и баронъ Рикманъ выѣхали изъ Пожаревца, первый въ Константинополь, а второй въ Букарештъ. Милошъ отправился сухимъ путемъ вдоль Дуная до Видина, въ сопровожденіи многихъ членовъ своей фамиліи, военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ и кметовъ. У Неготина его встрѣтилъ Османъ-паша, правитель Ада-Кале, сынъ того Солимана, который въ 1815 году заставилъ Милоша взяться за оружіе. Не смотря на побѣду Милоша надъ отцемъ его, онъ не питалъ враждебнаго расположенія въ сербскому князю, ибо послѣдній, зная скудное состояніе его, не разъ помогалъ ему деньгами. Не удивительно, что Османъ, встрѣтивъ Милоша, не побоялся осворбить самолюбіе мусульманъ и поцѣловалъ край его платья; Милошъ поспѣшилъ обнять пашу и привѣтствовать его какъ брата. Подъѣзжая въ Ада-Бале, Милошъ былъ привѣтствованъ пушечною пальбою. На берегахъ Дуная было приготовлено пышное угощеніе и во время пира Османъ предлагалъ здравицу въ честь Сербскаго князя, на которую крѣпость отвѣчала новыми выстрѣлами. Въ Видинѣ, правителемъ котораго былъ знаменитый Ага-паша Гуссейнъ, содѣйствовавшій истребленію янычаръ, Милоша ожидали новыя пиршества. Гуссейну, достигшему такого высокаго званія изъ простыхъ солдатъ, нравился предпріимчивый Милошъ, возвысившійся изъ продавцевъ скота до княжескаго званія. Онъ уже имѣлъ случай, за годъ предъ тѣмъ, принимать у себя княгиню Любицу съ дѣтьми; теперь онъ не пожалѣлъ ничего, чтобы устроить пышную встрѣчу самому Милошу. Еще на границахъ пашалыка въ Милошу явилась почетная стража. У воротъ Видина Милоша привѣтствовалъ кіайя-паша во главѣ цѣлаго полка при звукѣ музыки. Улицы полны были Турками и христіанами. Мѣстному архіерею и христіанскимъ старѣйшинамъ также позволено было встрѣтить Милоша рѣчью. Самъ Гусейнъ встрѣтилъ Милоша на крыльцѣ своего дворцаив въ пріемной залѣ представилъ всѣхъ своихъ сослуживцевъ. Два дня пропировали вмѣстѣ Милошъ и Гуссейнъ, который былъ большимъ поклонникомъ европейскихъ нововведеній и любителемъ французскихъ и венгерскихъ винъ. Большую пользу принесло Милошу его свиданіе съ Гуссейномъ тѣмъ, что послѣдній будучи знатокомъ всѣхъ обычаевъ султанскаго двора, снабдилъ своего гостя необходимыми совѣтами, какъ ему вести себя въ Костантинополѣ, и предоставилъ въ его распоряженіе свой загородный дворецъ на берегахъ Босфора и даже своего банкира, на все время пребыванія его
347
въ Константинополѣ. Изъ Видина путь Милоша лежалъ по Дунаю до Рущука, гдѣ духовенству и старѣйшинамъ христіанскимъ также позволено было привѣтствовать Милоша. Правителемъ Рущука былъ Ибраимъ-ага, старый знакомецъ Милоша, имѣвшій съ нимъ дѣла, когда занималъ въ Бѣлградѣ мѣсто кіайя-паши при Абдулъ-Раимѣ. Они свидѣлись въ Разградѣ и провели цѣлую ночь въ воспоминаніяхъ о Сербіи и о семи годахъ прежняго своего знакомства; почти вся свита Милоша оказалась лично извѣстною рущукскому пашѣ. Не менѣе торжественный пріемъ ожидалъ Милоша и въ Варнѣ. Тамъ уже былъ полковникъ султанской гвардіи Кіамиль-бей, высланный для сопровожденія Милоша отъ Варны до столицы, и казенный пароходъ для путешествія по Черному морю. Во все время своего странствованія Милошъ рѣшился отступить отъ своей привычки къ экономіи, которая особенно развилась въ немъ въ послѣдніе годы, и это еще болѣе вызывало похвалы ему со стороны Турокъ. Но Милошъ боялся путешествія моремъ и рѣшился прежде отслужить молебствіе, которое совершено было мѣстнымъ архіереемъ. При входѣ въ церковь, не смотря на присутствіе мѣстныхъ властей, Милошъ встрѣченъ былъ громкимъ изъявленіемъ радости со стороны христіанъ. Пребываніе на морѣ не было такъ счастливо, машина парохода потерпѣла нѣкоторое поврежденіе; Сербы, сопровождавшіе князя и постоянно подозрѣвавшіе, что Порта имѣетъ замыслы на жизнь Милоша, пришли въ сильное волненіе, но капитанъ парахода, родомъ Англичанинъ, успокоилъ ихъ и счастливо довезъ до Константинополя. Милошъ однакожь далъ себѣ слово возвратиться въ Сербію сухимъ путемъ.
Во дворцѣ Али-паши Гуссейна уже все готово было для пріема Милоша, кромѣ того сама Порта назначила состоять при немъ двухъ армянскихъ банкировъ. Великій визирь и первые сановники имперіи прислали своихъ чиновниковъ поздравить Милоша съ счастливымъ прибытіемъ въ столицу. По восточному обычаю, взаимныя посѣщенія могли начаться только послѣ нѣсколькихъ дней отдыха. Первый визитъ Милоша былъ къ великому визирю, который и объявилъ ему, что султанъ назначилъ 16 августа днемъ для аудіенціи. Въ этотъ день Милошу присланъ былъ великолѣпный конь, на которомъ онъ отправился во дворецъ, въ сопровожденіи своей и турецкой свиты. Онъ введенъ былъ въ первую залу, гдѣ ожидали его зять султана Галиль-паша, сераскиръ и нѣсколько придворныхъ чиновниковъ. По краткомъ отдыхѣ его ввели въ пріемную залу, гдѣ на тронѣ сидѣлъ султанъ. Послѣ предписанныхъ обычаемъ поклоновъ,
348
князь, ставъ между зятемъ султана и сераскиромъ, произнесъ краткую привѣтственную рѣчь на сербскомъ языкѣ, которую тутъ же перевелъ на греческій языкъ Авраамъ Петроніевичь и потомъ передалъ по турецки князь Вогориди, правитель острова Самоса, драгоманъ султана. Въ рѣчи своей Милошъ выражалъ свою радость, что небеса дозволили ему видѣть великаго султана и высказать предъ нимъ чувства, одушевляющія Сербскій народъ.
«Ваше имя, говорилъ Милошъ, будетъ жить въ исторіи, какъ имя славнаго реформатора. Глава Сербскаго народа, удостоенный высокимъ довѣріемъ и милостями вашего величества, я явился предъ вами просить о принятіи нашей сыновней привязанности».
Султанъ отвѣчалъ, что пока Сербы будутъ исполнять свои обязанности, до тѣхъ поръ онъ будетъ обращать на нихъ свои отеческіе взоры и высокое покровительство. Послѣ этихъ словъ султанъ подарилъ Милошу свой портретъ, украшенный брилліантами. Сераскиръ принялъ этотъ портретъ изъ рукъ султана и, почтительно поцѣловавъ его, передалъ потомъ Милошу и надѣлъ ему на шею. Затѣмъ Милоша опоясали саблею, также украшенною брилліантами, и надѣли на него гарвани (мантію), вышитую золотомъ и застегивавшуюся брилліантовою запонкою. Милошъ благодарилъ султана и, согласно обычаю, поцѣловалъ его колѣни. По исполненіи всѣхъ этихъ формальностей, султанъ вступилъ съ Милошемъ въ разговоръ о разныхъ вопросахъ, касавшихся Сербіи, и между прочимъ спросилъ о Босніи. Милошъ изложилъ свое мнѣніе объ истинныхъ причинахъ, которыя держали эту страну въ постоянномъ волненіи, и указалъ на средства, которыя считалъ достаточными для того, чтобы положить конецъ этимъ волненіямъ, которыя впрочемъ, прибавилъ онъ ничто иное, какъ слабое укушеніе мухи для вашего величества. Представивъ потомъ султану важнѣйшихъ лицъ изъ своей свиты, Милошъ оставилъ пріемную залу, а султанъ поручилъ пашамъ показать ему дворцы и всѣ замѣчательности Константинополя. На другой день Милошъ представилъ султану свои подарки, которые отличались богатствомъ и вкусомъ и вызвали одобреніе со стороны Махмуда II.
Милошъ пробылъ болѣе двухъ мѣсяцевъ въ Константинополѣ. Султанъ не рѣдко справлялся о томъ, какое впечатлѣніе произвелъ на него Константинополь и особенно зданія, выстроенныя по повелѣнію самого Махмуда. Случалось иногда, что султанъ, дѣлая какой либо выѣздъ, приглашалъ участвовать въ этой поѣздкѣ и Милоша. Однажды, посѣтивъ вмѣстѣ съ Милошемъ арсеналъ, Махмудъ II подарилъ ему шесть пушекъ
349
различнаго размѣра, со всею запряжкою. Въ мастерскихъ, гдѣ приготовлялись военные припасы, необходимые дхя обмундировки солдатъ, султанъ, чтобы доказать Сербскому князю превосходныя качества предметовъ, приготовлявшихся тамъ, выбралъ самъ пару сапогъ и подарилъ ихъ своему гостю. Всѣ эти небольшія знаки вниманія, оказанные султаномъ Милошу, производили сильное дѣйствіе не только на мусульманское населеніе столицы, но и на христіанъ. Поведеніе султана доказывало, какъ много измѣнились турецкіе нравы подъ вліяніемъ рефориъ Махмуда, и какъ измились взгляды Порты на значеніе Сербіи и ея князя. Между тѣмъ своей очередью шли небольшіе празднества, которыя устроивали въ честь Милоша турецкіе сановники, начиная съ великаго визиря; при нѣкоторыхъ изъ этихъ пировъ присутствовалъ самъ султанъ, скрываясь за нарочно приготовленною для того драпировкой. Иногда къ этимъ пирамъ приглашаемы были и представители иностранныхъ державъ. Русскій посланникъ Бутеневъ довольно часто видался съ Милошемъ, но еще вминательнѣе слѣдилъ за его образомъ дѣйствій, за его рѣчами, привычкаии и наклонностями. Бутеневъ имѣлъ прямое порученіе изъ Петербурга изучить Милоша и его характеръ; не имѣя въ Сербіи своего агента и посылая туда только второстепенныхъ чиновниковъ, русскій дворъ не имѣлъ еще точныхъ свѣдѣній о Милошѣ. Отзывы султава, турецкихъ министровъ, дипломатическаго корпуса, греческаго синода, христіанъ всѣхъ племенъ, дѣлившихся на нѣсколько партій, служили для русскаго посланника достаточнымъ указаніемъ на то, чего можно было ожидать отъ Милоша. Въ общемъ, впечатлѣніе, произведенное Милошемъ на людей столь разнородныхъ положеній, было благопріятное для него. Но и въ Константинополѣ не трудно было провѣдать о слабыхъ сторонахъ домашей жизнн Мыоша: свѣдѣнія о нихъ могли доставить въ русское посольство сами же Сербы, сопровождавшіе своего князя. Разъ выслушанныя мелкимъ русскимъ агентонъ, они уже получили вкусъ къ жалобамъ на Милоша и не считали нужнымъ скрывать своихъ мнѣній о немъ и отъ русскаго посланника. Были два случая во время пребыванія Милоша въ Цареградѣ, изъ которыхъ одинъ могъ возстановить противъ него Турокъ, а другой озлобить сербскихъ старѣйшинъ. Первый свидѣтельствовалъ о неумѣніи Милоша сдердивать себя, второй основывался только на слухахъ, которые охотно поддерживались врагами Милоша. Турки взволновались тѣмъ, что Милошъ купилъ двухъ Черкешенокъ и крестилъ ихъ, давъ имъ имена Аницы и Даницы, чѣмъ оскорбилъ
350
мусульманскую вѣру въ мѣстопребываніи ея главнаго защитника. Ненависть же сербскихъ старѣйшинъ возрасла въ слѣдствіе слуха о томъ, будто бы Милошъ изъявлялъ намѣреніе купить у Порты фирманъ, объявлявшій всѣхъ старѣйшинъ главными бунтовщивами и позволявшій Милошу казнить ихъ. Въ послѣдствіи враги Милоша приписывали Аврааму Петроньевичу честь предупрежденія тѣхъ бѣдственныхъ послѣдствій, которыя могли произойти отъ обоихъ случаевъ. Петроньевичу удалось будто бы и укротить гнѣвъ Турокъ за крещеніе Черкешенокъ, и помѣшать Милошу купить губительный фирманъ, за который онъ готовъ былъ дать до 700.000 піастровъ [171].
Въ концѣ октября, когда уже наступила осень, Милошъ сталъ просить позволенія возвратиться домой. Назначена была прощальная аудіенція, во время которой султанъ опять подтвердилъ свое милостивое расположеніе къ Сербскому князю, его семейству и Сербскому народу. Тогда же Махмудъ подарилъ Милошу звѣзду, украшенную брилліантами, для княгини Любицы, и 22 ордена для сербскихъ старѣйшинъ, которыхъ назначилъ самъ Милошъ, въ томъ числѣ 4 богато украшенныхъ для сыновей и братьевъ Милоша. Но случайно, или съ умысломъ, Милошъ не помѣстилъ въ число лицъ, достойныхъ получить такую награду, Ѳому Вучича Перишича. Уже въ ноябрѣ вернулся Милошъ въ Сербію и его путешествіе дало обильный матеріалъ для сербской газеты. Путеществіе Милоша въ Константинополь имѣло различныя вліянія на князя, старѣйшинъ и народъ. Милошъ лично убѣдился въ томъ значеніи, какое соединялось съ званіемъ Сербскаго князя и, имѣя предъ глазами политическое устройство Турціи, которому, повидимому, должно было отвѣчать и управленіе отдѣльными областями, еще болѣе утвердился въ мысля, что единовластіе должно быть желаннымъ для Сербіи образомъ правленія. Народная масса съ своей стороны, обрадованная счастливымъ возвращеніемъ князя изъ долгихъ странствій, неудержимо заявляла свой восторгъ и изъ всѣхъ округовъ, изъ большей части городовъ Сербіи присылались не только торжественныя поздравленія съ счастливымъ пріѣздомъ, нарочно сложенныя на этоть случай пѣсни, но и богатые дары, преимущественно естественными произведеніями. Старѣйшины съ своей стороны завидовали и пріему, который оказанъ былъ Милошу въ Константинополѣ, и выраженіямъ народной привязанности, которыми встрѣченъ былъ Милошъ у себя дома. Можно сказать, что съ этой минуты интересы князя и Сербскаго народа съ одной стороны и выгоды старѣйшинъ съ другой окончательно
351
разошлись между собою. Старѣйшинамъ уже нечего было надѣяться на сочувствіе народа къ ихъ дѣлу; еще прошлогоднее возстаніе доказало, какъ мало могутъ они расчитывать на народную поддержку. Теперь же связь Милоша съ народомъ еще болѣе утвердилась. А между тѣмъ молва, поддерживаемая самими врагами Милоша, прямо указывала на тѣхъ изъ старѣйшинъ, которые могли быть наиболѣе опасны для князя. Эта молва увѣряла, что головы тѣхъ старѣйшинъ, гибель которыхъ Милошъ хотѣлъ купить въ Константинополѣ, принадлежали: Аврааму Петроньевичу, Милетѣ Радойковичу, Стояну Симичу, Георгію Протичу, Ѳомѣ Вучичу Перишичу, Милосаву Рѣсавцу и Лазарю Теодоровичу. Но Милошу не было никакой надобности въ смерти этихъ людей. Оставивъ за ними ихъ должности, онъ все-таки пользовался неограниченною властью, ибо уставъ, обнародованный на февральской скупщинѣ, прекратилъ свое существованіе. Державный Совѣтъ и попечители продолжали дѣйствовать, но власть ихъ была безъ содержанія: они были только исполнителями приказаній Милоша [172].
( 40. Перемѣна въ поведеніи Милоша, стр. 351—353 )
Но хотя Милошъ и удержалъ за собою прежнюю власть во всемъ ея объемѣ, но въ его поведеніи замѣчалась большая перемѣна. Онъ казался теперь совершенно инымъ человѣкомъ; не разрывая добрыхъ отношеній съ приближенными, онъ уже не обнаруживалъ ни той живой привязанности, ни того горячаго гнѣва, которые нерѣдко проявлялись прежде въ его сношеніяхъ съ окружающими; онъ отличался нѣкоторою сдержанностію и въ тѣхъ случаяхъ, когда появлялся предъ народомъ; онъ уже не унижался до мелочей домашней экономіи и не позволялъ себѣ развлеченій, несогласныхъ съ его высокимъ положеніемъ; онъ пересталъ вмѣшиваться въ судопроизводство, предоставивъ рѣшеніе всѣхъ дѣлъ Верховному Суду; онъ не прибѣгалъ болѣе къ тѣлеснымъ наказаніямъ людей, находившихся въ службѣ при немъ, какъ это не рѣдко дѣлалъ прежде. Было ли причиною такого измѣненія самое путешествіе Милоша въ Константинополь, или же участвовали въ томъ чьи либо совѣты, напримѣръ русскаго посланника, какъ подозрѣвали нѣкоторые, враги Милоша сказать этого не могли. Но такая перемѣна въ его поведеніи отнимала у нихъ самое сильное оружіе противъ князя, лишала ихъ почвы въ борьбѣ съ нимъ, — и весь 1836 годъ прошелъ среди внутренней тишины для Сербіи; вопросъ объ отношеніяхъ князя къ старѣйшинамъ не двинулся впередъ.
Измѣнившись лично, Милошъ старался измѣнить и свои общественныя отношенія: онъ отказался отъ участія во всѣхъ торговыхъ предпріятіяхъ;
352
уничтожилъ монополію при продажѣ соли, привозимой изъ Валахіи и Молдавіи; обширные земли, коими онъ владѣлъ въ разныхъ округахъ Сербіи, которыя прежде обработывались при помощи обязательнаго труда мѣстныхъ жителей подъ тѣмъ предлогомъ, что князь долженъ былъ самъ содержать многихъ людей, состоявшихъ на службѣ, розданы были отчасти сельскимъ общинамъ, а отчасти наиболѣе преданнымъ ему людямъ. Такъ какъ сводъ законовъ все еще не былъ готовъ, а между тѣмъ въ народѣ обнаружилась страсть въ сутяжничеству, то Милошъ постановилъ, чтобы ни одно дѣло не восходило на разсмотрѣніе окружныхъ судовъ, прежде обсужденія его кметами, и чтобы подававшій на апелляцію вносилъ залогъ, равный судебнымъ издержкамъ по этому дѣлу. А какъ въ Сербіи еще не было крѣпостныхъ записей, то Милошъ велѣлъ при каждомъ судѣ учредить книги, въ которыя бы вносились сдѣлки по займамъ, чтò дало основаніе своего рода гипотекамъ на недвижимыя имущества. Перемѣщеніе и удаленіе чиновниковъ уже небыло произвольно: оно совершалось по жалобамъ и по рѣшенію Верховнаго Суда, въ которое Милошъ не вмѣшивался. Опредѣлены были также пенсіи чиновникамъ удалявшимся изъ службы. Обращено было вниманіе на развитіе производвтельныхъ силъ страны. Еще до отъѣзда своего въ Константинополь, Милошъ пригласилъ для изслѣдованія сербской почвы саксонскаго минералога, барона Гердера, сына знаменитаго философа, и послѣдній объѣхалъ значительную часть Сербіи въ то самое время, когда Милошъ гостилъ въ столицѣ султана. Чтобы поднять сербскую торговлю, особенно съ Венгріей и Австріей, Милошъ предоставилъ въ распоряженіе первостатейныхъ бѣлградскихъ купцовъ значительную сумму, которая по частямъ, за невысокіе проценты, могла быть выдаваема желавшимъ сдѣлать заемъ. Братья Германи, его банкиры, получили приказъ открыть кредитъ у австрійскихъ торговыхъ домовъ въ Вѣнѣ, Пештѣ и Тріестѣ, для тѣхъ изъ Сербовъ, которые пользовались нѣкоторою извѣстностію въ торговомъ мірѣ. Вслѣдствіе этой мѣры не одинъ Бѣлградъ, но и другіе сербскіе города поднялись въ торговомъ отношеніи. Бѣлградъ былъ поставленъ въ исключительное положеніе и по самому положенію своему: онъ имѣлъ особаго правителя въ лицѣ Ефрема Обреновича, коммерческій и полицейскій судъ. Въ военномъ отношеніи Милошъ раздѣлилъ Сербію на четыре главныя начальства: одно называлось дринскимъ и савскимъ, штабъ его находился въ городѣ Шабцѣ; другое — дунайскимъ и тимокскимъ съ главною квартирою въ Неготинѣ; третье —
353
моравскимъ съ главнымъ городомъ Алексинцемъ и четвертое шумадинскимъ съ мѣстопребываніемъ въ Крагуевцѣ. Во главѣ этихъ начальствъ поставлены были военные коменданты въ чинѣ полковника съ ежегоднымъ жалованьемъ въ 2.000 талеровъ. Значеніе и выгоды, соединенныя съ такою должностію, заставили многихъ искать ее для себя, но Милошъ не могъ удовлетворить всѣхъ желающихъ, чтò опять было причиною разныхъ неудовольствій. Какъ бы то ни было правительственная дѣятельность Милоша въ это время встрѣчала одобреніе со стороны народа. Только три распоряженія вызвали нѣкоторое волненіе, но и съ ними потомъ примирился народъ. Это были: запрещеніе носить женщинамъ старинные головные уборы, до того тяжелые и сложные по своему устройству, что сербскія женщины, надѣвъ ихъ, не могли повернуть своей головы; запрещеніе есть рыбу въ жаркіе мѣсяцы, чтò при южномъ климатѣ порождало нерѣдко смертельныя болѣзни; приказаніе прививать оспу дѣтямъ. Большая часть изъ этихъ распоряженій обнародованы были на святодуховской скупщинѣ 1836 года, которая собираласъ въ зданіи Управительнаго Совѣта. На той же скупщинѣ обнародованы были: Начертаніе о духовной власти въ Сербіи и Опредѣленіе о богословскомъ училищѣ. При митрополитѣ учреждена была консисторія, какъ высшій церковный судъ, съ четырьмя членами священническаго чина и секретаремъ изъ мирянъ. Тогда же директоромъ всѣхъ школъ въ Сербіи назначенъ былъ Петръ Радовановичь и ему дана инструкція для управленія школами. Въ каждомъ округѣ правительство должно было содержать не менѣе двухъ школъ; большія селенія, имѣвшія церковь, приглашены были заводить школы на свой счетъ [173].